Екатерина I - Николай Павленко

Тот же довод встречаем и в донесении Мардефельда: «Меншиков нашел средство убедить царицу, что это послужит средством к лучшему преуспеванию кроткого и спокойного правления».

Спокойствие, на которое рассчитывали Меншиков, а вслед за ним и Екатерина в случае бракосочетания одной из дочерей светлейшего с великим князем, не могло не оказаться эфемерным. Признаки недовольства готовящимся браком обнаружились сразу же после того, как слух о нем подтвердился. Виновником протеста против осуществления этого плана был, как это ни покажется парадоксальным, сам Александр Данилович.

Известны были его крутой нрав, беспощадность в расправе со своими противниками, его мстительность и злопамятство — нанесенные когда-либо ему обиды он не прощал. Светлейший не мог пожаловаться на малочисленность противников. Но он также хорошо знал, что подавляющее большинство их не решится поднять голос протеста, что из чувства страха они будут гнуть перед ним спину и заискивающе улыбаться, и поэтому действовал в привычной для себя манере — прямолинейно и не пренебрегая никакими средствами.

Смелости выступить против матримониальных планов Екатерины и Меншикова хватило у тех, кто считал себя неизбежной жертвой в случае, если светлейший станет тестем императора. Граф Петр Андреевич Толстой, генерал-полицеймейстер Петербурга граф Девиер (к слову сказать, зять Меншикова), генерал Бутурлин и другие не могли не опасаться и мести Петра II. Вступив на престол и дождавшись своего совершеннолетия, он наверняка вспомнил бы имена тех, кто был виновен в гибели его родителя, царевича Алексея, а также тех, кто лишил его по праву принадлежавшей ему короны и вручил ее Екатерине. Заранее оговоримся, что протест сановников против своеволия светлейшего был крайне робким. Он ограничился лишь разговорами, но и этого Меншикову оказалось достаточно, чтобы жестоко расправиться с собеседниками.

Иоганн Готфрид Таннауэр. Портрет президента коммерц-коллегии графа Петра Андреевича Толстого

1710-е гг. Холст, масло. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.

Петр Андреевич Толстой — личность незаурядная. Именно его, своего бывшего союзника, Меншиков должен был опасаться более всего. В 1727 году Толстому было 82 года, но, несмотря на преклонный возраст, он сохранил ясный ум, изворотливость и склонность к интригам. Карьера Толстого складывалась в остросюжетном ракурсе: начинал он ее противником Петра, а заканчивал верным слугой. «Эх, голова, голова, не быть бы тебе на плечах, если бы не была так умна», — сказал как-то царь Толстому.

В отличие от неграмотного Меншикова Толстой превосходно владел пером, был человеком начитанным, в совершенстве знал итальянский. И еще одно отличие: Меншиков с молодых лет пользовался фавором царя, а Толстому удалось заслужить его доверие лишь в зрелом возрасте. Причиной тому стала ошибка, совершенная им в молодости, когда он имел неосторожность примкнуть к «партии» Милославских и активно участвовал на стороне царевны Софьи в Стрелецком бунте 1682 года, подстрекая стрельцов к расправе с Нарышкиными.

Убедившись в том, что поддержка Софьи не сулила ему ни вознаграждения вотчинами, ни успехов в карьере, Толстой переметнулся на сторону Петра, но тот к перебежчику долго не проявлял доверия, и Толстому пришлось прибегать к изворотливости, коварству, хитрости и унизительной услужливости для доказательства того, что он стал верным слугой царя. Чтобы угодить Петру, питавшему особую приязнь к людям, отправлявшимся за рубеж изучать военно-морское дело, Толстой, будучи дедушкой, отправился в Италию волонтером. Судя по дневнику Толстого, его поездка за границу была своего рода жестом, ибо всерьез военно-морское дело и кораблестроение он не изучал, и хотя получил свидетельство об успешном его овладении, но плавал на корабле только в качестве пассажира. Дневник Толстого — убедительное свидетельство любознательности, наблюдательности и интереса автора к западноевропейской культуре, с которой он познакомился впервые.

Царь, надо полагать, был осведомлен, чем занимался волонтер в Италии, и счел целесообразным использовать его таланты не на флотской, а на дипломатической службе. Так, он отправил Толстого послом в Османскую империю, где тому пришлось преодолевать множество по-восточному хитроумных уловок, чтобы добиться уважительного отношения Османской империи к России.

Главная заслуга Толстого на дипломатическом поприще состояла в том, что он предотвратил нападение Османской империи на Россию в самый критический период Северной войны. Не менее важную услугу Петру Толстой оказал в 1716 году, когда вместе с гвардейским капитаном А. И. Румянцевым доставил в Москву беглого царевича Алексея. Толстой же возглавил следствие над царевичем в должности руководителя Тайной канцелярии — учреждения, занимавшегося политическим сыском.

В 1724 году Толстой блестяще выполнил роль главного распорядителя во время коронации Екатерины Алексеевны. Это оставило неизгладимый след в сознании признательной императрицы. Екатерина использовала Толстого в качестве противовеса безраздельному господству Меншикова, которым она иногда тяготилась.

Необходимо отметить, что Петр Андреевич не исповедовал высоких нравственных принципов и руководствовался девизом: цель оправдывает средства. Доказательством тому служит его расправа с людьми, находившимися в составе русского посольства в Стамбуле. Когда Толстому стало известно, что один из его подчиненных принял магометанскую веру и нависла угроза разоблачения православных, оказывавших услуги посольству информацией о намерениях султанского двора, он пригласил вероотступника на беседу и угостил отравленным вином.

Коварство он использовал и в Неаполе, когда добился согласия возлюбленной царевича Алексея, крепостной девки Евфросиньи, уговорить царевича вернуться в Россию. За эту услугу Петр Андреевич обещал женить на ней своего сына. Выполнять это свое обещание он конечно же не собирался. Эти два случая подтверждаются источниками. Третий — его участие в отравлении Марии Кантемир и появлении у нее выкидыша — на уровне слухов.

Толстой, Девиер, Бутурлин и другие искали случая встретиться с Екатериной, чтобы раскрыть ей глаза на опасность превращения Меншикова в царского тестя. Причем опасность эта грозила не только лицам, причастным к гибели царевича Алексея и возведению ее самой на престол, но и ее собственным дочерям.

Но Екатерина не то что не хотела, уже не могла предпринять меры, ущемлявшие светлейшего, — она была прикована к постели и покорно выполняла его волю. Меншиков настолько верил в успех, что позволил себе не нарушать раз принятого распорядка. Во всяком случае, при чтении своеобразного дневника Меншикова, который вел кто-то из его слуг, — «Повседневных записок» — невозможно уловить накануне смерти Екатерины ни накала страстей, ни проявлений напряженности. Лишь более частые, чем прежде, встречи с Остерманом предвещали какие-то тревожные события.

У Остермана был верный нюх. Он не подвел его и на этот раз. Барон правильно рассудил, что в данный момент перевес сил на стороне Меншикова, и, будучи опытным интриганом, не скупился на советы, помогая князю добиться успеха. В течение двух недель, предшествовавших смерти Екатерины, Меншиков встречался с Остерманом семь раз. Насколько светлейший нуждался в советах барона, можно судить хотя бы по тому, что четыре из семи свиданий состоялись не у Меншикова, а у Остермана: Меншиков снизошел до того, что, преодолевая княжескую спесь, сам наносил визиты.

Ведя конфиденциальные разговоры с Остерманом, Меншиков пристально следил за состоянием здоровья императрицы. Иногда он навещал терявшую сознание Екатерину по нескольку раз в день. Светлейший повелел, чтобы никто из нежелательных лиц не входил в ее покои. 24 апреля 1727 года Екатерине стало легче, и Меншиков успел подсунуть ей указ о создании следственной комиссии над Девиером, который, как ему стало известно от доброхотов, выступил против его плана породниться с царствующей династией.

В «Повседневных записках» арест Девиера описан с непривычными для этого источника деталями. Во втором часу дня Меншиков отправился к Екатерине «и, немного побыв, вышел в переднюю и приказом ее императорского величества у генерал-полицеймейстера графа Девиера изволил снять кавалерию и приказал гвардии караульному капитану арестовать и потом, паки побыв у ее императорского величества с полчаса, изволил возвратиться в свои покои».

Саксонский посланник Лефорт при описании этого драматического эпизода сообщил любопытную подробность: «К Девиеру, находившемуся в покоях дворца, явился караульный капитан и, объявив ему арест, потребовал от него шпагу. Девиер, показывая вид, что отдает шпагу, вынимает ее с намерением заколоть князя Меншикова, стоявшего сзади его, но удар был отведен».