Семнадцать каменных ангелов - Стюарт Коэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Верно, очень верно, hombre. Мне тоже везло. Но расскажи-ка мне о твоей жене. Как зовут твою дочь? Надеюсь, ты захватил ее фото?»
Уотербери оставил фотографию в номере. Жена его была миловидной женщиной, но снимок сделали при плохом освещении и не под тем углом: девочка была видна отчетливо, а лицо жены казалось расплывшимся и толстым, она совсем не походила на себя. Жена же Пабло смотрелась на стоявшем на его столе фото великолепно. Ее звали Коко, она снялась на пляже Ипанема в бикини, с распущенными каштановыми волосами.
Они поговорили немного о семьях, и потом Пабло перешел на серьезный тон: «Ну а твое писательство? Получается?»
Уотербери, будучи никудышным лжецом, все-таки умел обходиться полуправдой: «Видишь ли, Пабло, у писателя все зависит от второй книги, но я думаю, Буэнос-Айрес меня не подведет».
«Я читал „Черный рынок“. Прекрасная была книга. Я хотел, чтобы Коко ее прочитала, но она не читает по-английски».
«Она выходила на испанском!»
Финансист смутился. «Наверное, я тогда был в Нью-Йорке, – неуверенно предположил он. – Не помню, чтобы я ее видел».
Напоминание о неудаче снова больно кольнуло Уотербери. Испанские права были проданы за более чем скромную сумму издателю в Мадриде, и он сомневался, что тираж был большим.
«А как твоя вторая книга? Ты ничего не писал мне о ней».
Внутри у него похолодело. «Она была не очень коммерческой. Называлась „Увядший цвет“».
«Какое необычное название! О чем она?»
«О всяких пророчествах, которые начинают появляться в газетах. Я придумал своего рода рекламную кампанию. Подумал, что было бы здорово разрекламировать книгу заранее, помещая эти объявления в настоящих газетах, чтобы проиграть в реальном мире сюжет, как он развивается в книге». Уотербери пожал плечами.
Пабло смотрит на него, взвешивая, гениальную идею придумал его друг или чистый абсурд: «И какая же у тебя была идея?»
Уотербери чувствует, как у него наливаются щеки: «Про коррупцию. Добро и зло. Объявления нападают на самого богатого гражданина города, шаг за шагом разоблачают его и обещают расплату. – Он отхлебнул виски. – Но редактор ушел на большее жалованье, а компания отказалась от соглашения о предварительной рекламе… – Он пожимает плечами. – Это жуткое испытание, Пабло. Испытываешь себя на выживание, сколько можешь вынести ударов и не потерять желания бороться».
Пабло усмехнулся, потом покачал головой. Можно подумать, будто книга Уотербери о капиталисте международного масштаба, у которого пробудилась совесть по поводу его не очень чистой работы, могла нарушить покой директора «Групо АмиБанк». Но финансиста эта тема не трогает. «Скажу тебе честно, Роберт, я тобой восхищаюсь. Ты бросил свое положение в банке, как пару разбитых башмаков, и выстроил себя заново, с нуля. Не многие способны на такое. Остальные из нас прячутся в раковины, как черепахи, и поглядывают оттуда на жизнь. – Он втянул голову в плечи, потом продолжил: – Ты для меня как партизан духа, вроде тех заблудших левых семидесятых годов».
«А разве большинство этих молодцов не умерли жалкой смертью?»
«Bueno! Не нужно расширять метафору до крайности! Все дело в том, что у тебя хватает смелости нарушить статус-кво. – Он снова рассмеялся, и смех его, жизнерадостный, ободряющий, подействовал на Уотербери как дружеские объятия. – А сейчас ты здесь! Расскажи о своей книге про Буэнос-Айрес. О чем она? Я не смогу каким-нибудь образом помочь тебе?»
«Это еще не совсем ясно. – Уотербери не уверен, насколько следует ему раскрываться перед другом, сидя вот так, на верхнем этаже офисов „Групо АмиБанк“. – Я вижу ее как приключенческий роман с убийством, там будут финансы, коррупция… И все такое».
Уотербери ищет на лице Пабло признаки недовольства, но финансист по-прежнему добродушен и весь внимание. Он спрашивает: «А кто жертва?»
На этих словах Фабиан откинулся на спинку стула и потер шею:
– Какова ирония, не так ли? Уотербери описывал в своем дневнике собственное будущее и ничуть не подозревал об этом. Вообще-то в известном смысле все мы одинаковые, все мы пишем книгу о собственной жизни, и в этой книге мы главное действующее лицо, и судьба его нам неизвестна. Наши фантазии становятся нашей судьбой. Вот почему я думаю, что смерть, наверное, была полной неожиданностью для Уотербери. Такой неожиданностью, удержаться от которой на страницах своей книги ему было трудно.
При последних словах Фабиана Фортунато почувствовал, как его снова захлестывает боль. Он вспомнил глаза Уотербери, полные негодования оттого, что он мог попасть в такую смехотворную историю, как похищение. Чуть позже, когда страх подавил все мысли, он посмотрел на него с заднего сиденья, безмолвно умоляя: «Защитите меня».
Его терзания прервала Афина:
– Фабиан, я ради этого пропустила свой рейс. Если дневники Роберта Уотербери у вас, то почему бы вам просто не сделать для меня копию? – И, желая смягчить неловкость, добавила: – Тогда мы смогли бы поговорить за ужином о чем-нибудь более приятном.
Инспектор засмеялся, погрозил ей пальцем и обернулся к Фортунато:
– Она уже наполовину наша, эта девушка, А? Думаю, Буэнос-Айрес проникает ей в душу!
Фортунато только повел бровями:
– Давай сделаем ее инспектором.
Он знал, что Афине никогда ничего не выудить у Фабиана, но из услышанного он сделал для себя главный вывод. Прежде всего, у Фабиана есть дневник Уотербери или его копия. Фабиан, конечно, человек способный, даже очень способный, но рассказываемая им история и все эти философствования кажутся почерпнутыми у кого-то другого, даже, возможно, специально заучены на всякий случай, для использования в будущих баталиях. Так рассуждает зрелый, наблюдательный человек, сполна изведавший свою долю коррупции и невезения. Человек вроде Роберта Уотербери.
Фортунато изобразил на лице свою самую достойную маску, почувствовав себя в большей безопасности в своей традиционной роли.
– Серьезно, Фабиан, если дневник у тебя, лучше предъяви его. Я просто не знаю, что скажет судья по поводу такого нарушения инструкций.
– И не без оснований, комисо, не без оснований. Но это потом. А сейчас я продолжу свою маленькую историю.
Итак, Уотербери находится в офисе «Групо АмиБанк», верно? И друг Пабло приглашает его отужинать. «Я почистил расписание, – говорит он, – но, к сожалению, наш двухгодовалый ребенок заболел и жена не сможет составить нам компанию. Так что нас будет только двое, ты и я. Как в былые времена!» До ужина еще три часа, спешить им некуда. Уотербери расспрашивает друга, как сложилась его карьера.
«Моя? Ты же, Роберт, знаешь, как это бывает. Работаешь на компанию, но, если ты человек предприимчивый, открываются разные возможности поработать и на себя. У меня доля в бизнесе по импорту электрооборудования. Еще сколько-то акций в компании по торговле недвижимостью в Пунта-дель-Эсте».
Услышав название уругвайского курорта, Уотербери вздрагивает: ему слышится предательский шорох отмываемых денег. Река подпольного серебра из Аргентины вышла на поверхность в виде роскошных шале и теннисных клубов по всему Атлантическому побережью этой прекрасной страны – таков был плод невыплаченных налогов, тайных процентов от правительственных контрактов и разного рода «комиссионных». Но это его друг Пабло, и ему следует радоваться его успеху. Вот на лице у Пабло заиграла озорная улыбка, почти как в добрые старые времена, когда они делились своими победами. «У меня есть идея. Покажу-ка я тебе одно из моих маленьких предприятий. Ты сильно удивишься. Но пусть это остается между нами. О'кей?»
Он берется за телефонную трубку, произносит несколько слов, и они садятся в его автомобиль, серый «мерседес» с затемненными окнами; от молчаливого шофера среднего возраста, пока он вежливо здоровается и открывает дверцы, веет затаенной неприветливостью. Щелкнули замки, и они покатили через шумную величественную Авенида-Корриентес, но сквозь закрытые окна звуки улицы до них не доносились. Уотербери увидел, как на них надвигается гигантский обелиск белого мрамора на Пласа-де-ла-Република, потом – все двадцать восемь аллей огромного, самого большого в мире бульвара Нуэве-де-Хулио. Балконы зеленеют многочисленными растениями в кадках, кварталы жилых домов кажутся бесконечными и привлекательными, и дух Буэнос-Айреса снова возвращается к Уотербери. Дух города, где жизнь пронизана непередаваемой горечью и столь же непередаваемой прелестью, города, где всегда приметишь след, оставленный острием ножа. Эта ностальгия по фантастическому Буэнос-Айресу переполняет его.
Они выехали на автостраду Двадцать пятого июля, и под ними поплыл город. Улицы и проспекты носят названия памятных дат революции. Они проезжают Девятое июля тысяча восемьсот шестнадцатого года, когда генерал Сан-Мартин нанес поражение испанцам в сражении при Айакучо, проносятся над Двадцать пятым июля тысяча восемьсот шестого года, когда Кордова подняла восстание против вице-короля, – и это была первая искра борьбы за независимость. В названиях площадей воплотились все наши величайшие надежды: площадь Республики, площадь Свободы, площадь Конгресса. И в то же время к площадям ведут или хотя бы неразрывно связаны с ними названиями улицы, славящие наших диктаторов и убийц: Хулио Архентина Рока, президента и знаменитого истребителя индейцев, генерала Фернандо Сармиенто, который говорил, что кровь дикарей будет славным удобрением для почвы. А вместе с ними улицы, поименованные в честь знаменитых олигархов, продажных политиков, солдат постыдных войн, композиторов, артистов, писателей, певцов танго, стран мира. Беспорядочный план города соединяет все человеческие амбиции и фиаско в одной адресной книге времен и событий. Грандиозный и мерцающий мириадами огней, реальный и более чем реальный Буэнос-Айрес становится бесконечной историей, разворачивающейся перед его глазами.
