Страх - Игорь Христофоров

- А ты кем работаешь? - не оборачиваясь, спросил он.

- Секретарь-референтом.

- Много платит... этот шеф?

- Не жалуюсь.

- Едешь его обслуживать?

- Не хами.

Она обняла его сзади, и Тулаев с удивлением заметил по отражению в стекле бара, что она уже одета. Он обернулся, и теперь уже ее губы сразу ткнулись в его рот. Рука Тулаева сама расстегнула ее джинсы и нырнула в них, но Лариса, отстранившись, не пустила его дальше.

- Я очень спешу. Выключи пиццу. Съешь, сколько можешь. Подождешь меня?

В глаза Тулаеву вернулась прежняя внимательность. Он тут же оценил черно-розовую футболку от "Sonia Rykiel" примерно в четыреста баксов, "родные" джинсы-стретч от "Wrangler" за сто пятьдесят, очки от "Nina Ricci" за триста с лишком и, не став приплюсовывать сюда ни цену сумочки, ни стоимость кроссовок, назло Ларисе сказал:

- У меня тоже есть одно дело на вечер.

- Ладно, - кажется, она разучилась обижаться. - Поешь все равно. Будешь уходить, просто захлопни дверь...

Свет в ванной остановил ее. Тулаев посмотрел на свои бледные волосатые ноги и сразу вспомнил мыльную гидру, сожравшую его брюки.

- Надо же! - обернулась Лариса. - Придется тебе ждать

меня.

- Я сам, - все-таки не сдавался он.

- Они сохнуть полночи будут. Даже при этой жаре.

- У тебя утюг есть?

- Есть. На кухне в шкафчике.

- Иди. А то твой шеф, небось, уже исстрадался.

- Ну, не обижайся, дурашка, - провела она ладошкой по его

щеке. - Я, может, быстро.

Обида не разрешила ему ответить. Вокруг Ларисы, словно вокруг загоревшейся свечи, струилось что-то яркое, новое, никогда до этого не замечаемое им. Даже если бы он напряг все свои силы, он бы этого пламени не задул. А хотелось. Очень хотелось. Наверное, это просыпалась ревность. Во всяком случае, когда от Тулаева уходила его жена, он ощущал всего лишь усталость. И немного жалости к себе. Совсем немного. Ее как раз хватило, чтобы напиться до забытья и в этом забытьи избавиться и от усталости, и от жалости.

37

Впервые за все время Прошка спал вместе с хозяином.

Когда Тулаев пришел домой в брюках, от которых пахло сыростью мусорного бака, коту стало до того жалко его, что он сразу залез на колени. От живота хозяина пахло той женщиной, что мылась в его ванной, и Прошке подумалось, что человеческие кошечки не умеют быть ласковыми, раз Тулаев пришел таким раздраженным.

Они просмотрели подряд три видеофильма с чудовищными мордобоями, погонями под скрежет тормозных колодок, взрывали на весь экран и голыми телами, запутавшимися в простынях. Собачья морда не появилась ни в одном фильме, и Прошка решил, что хозяин наконец-то научился правильно выбирать кассеты на лотке.

Незаметно наступила ночь - время, когда люди любят спать, а коты - не очень. Но сегодня Тулаев укладываться в постель не собирался, словно тоже решил стать котом, и Прошка даже скосил глаза на его руки. Шерсть на них не проступила, и наваждение исчезло. Зато остались руки, которые медленно что-то вычерчивали на листке бумаги. Прошка букв не знал, кроме тех трех, которыми исписаны все мусорные баки и стены возле них, и потому заглядывать в каракули Тулаева не стал.

А тот вычерчивал странную схему. От кружочка, обозначающего Миуса, одна линия ушла к его соседу по камере, Семену Куфякову, а уже от него - к Егору Куфякову. Семен и Егор оказались треугольничками. От фигуры, под которой мыслился Егор, черта ушла вправо и, оборвавшись, превратилась в знак вопроса. Отдельно Тулаев обозначил тремя кружками налетчиков на инкассатора. Одного из них обвел дважды и от него протянул линию к погибшему Свидерскому. Посмотрел на два оставшихся кружочка и оставил их в покое. Потом намалевал шалашик треугольника и под ним написал - "Зак". На бумаге он оказался в странной близости от кружочка Миуса, но соединять их сплошной линией он не стал. Судя по тому, что говорил Зак о брате, здесь хватало пунктира.

Колени приятно грел Прошка, и почему-то хотелось жалеть самого себя. За то, что уже и не помнил толком лица родителей, за то, что не везет с женщинами, за неудачи на новой работе, которая опять оказалась нудной и такой не поддающейся его зубам, за жару, от которой хотелось залезть в холодильник, за то, что так жадно бросался хоть к каким-то радостям, а они все ускользали и ускользали из рук. Все-таки жизнь - несправедливая штука. У одних она - вечный праздник. У других - вечная каторга. Ко вторым себя Тулаев, конечно, отнести не мог, но и к первым тоже. Золотая середина, болото. Если ноги не вытянешь, засосет.

Значит, те двое, что напали на него в баре санатория, местные. Ну и что из этого? Ловить их по одному? А зачем? И потом, что значит местные? Это может быть не только Марфино, но и десятки сел, поселков, а то и просто дач, разбросанных по всей округе.

Тулаев представил, как будет мрачен утром Межинский, узнавший, что результат его поездки в Марфинский военный санаторий - ноль, полный ноль, и ему захотелось, чтобы ночь не заканчивалась.

Накрытый черным город дышал через распахнутое окно пластиковым запахом смога. Город уже давно убил своим воздухом-ядом комаров, но не мог ничего поделать с людьми. Они все еще жили, вызывая его на поединок, и он не знал, что же придумать, чтобы выгнать их из домов в поля и леса и отдохнуть от дурацкой ежедневной настойчивости людей по его переделыванию.

Люди продолжали дышать даже этой гадостью, словно бы все сразу превратившись в токсикоманов, и Тулаев был всего лишь одним из них. Он уронил голову на локоть, втянул ноздрями пыльный запах бумаги и заснул.

Прошка не стал по-кошачьи бодрствовать и тоже задремал на его коленях. Ему долго снилась улица, вонючие мусорные баки, ноги людей, вечно спешащих куда-то, асфальт, залитый чем-то липким и противным. Из окон далекой квартиры толчками долетали звонки телефона. Таких настойчивых звонков он не слышал никогда в жизни.

Глаза открылись сами, и Прошка с удивлением отметил, что телефон пульсирует наяву. Он потянулся на коленях Тулаева, ноготки по-ночному выскользнули из кармашков и ободрали через рубашку живот хозяина.

- Что?! А-а?! - вскинулся Тулаев, непроснувшимися глазами посмотрел себе на грудь, потом на телефон и только потом снял трубку.

Мутные стрелки на часах, висящих на стене, подрожали и сложились в прямой угол.

- Е-мое!.. Три часа ночи!.. Вы что... это...

Трубка ответила бодрым незнакомым голосом:

- Извините, товарищ майор. Я с работы...

- Как-кой работы?

Кажется, если вчера над Тулаевым издевались в основном женщины, то сегодня пришел черед мужчин. Неужели в палате психбольных установили телефон?

- Своей работы, - очень точно объяснил звонивший. - Вы же сами просили...

- Я просил?.. Что я просил?..

Ругань подпирала к горлу, и он бы выхаркнул ее в трубку, но она сама, почувствовав неладное, представилась:

- Это я - старший лейтенант милиции Евсеев. Олег Евсеев.

- Ухо?! - зачем-то брякнул Тулаев.

- Я - Евсеев...

Ладонь стерла ошметки сна, швырнула их к полу. Прошка посмотрел на повисшую возле его головы руку и лизнул ее. Если не сейчас, то утром хозяин все равно увидит царапины на животе.

- Я слушаю тебя, Олег... Что-то есть?..

- Есть... Хотя и не то, что вы искали.

- В каком смысле?

- Аналога образцу я не нашел.

- Ты имеешь в виду "М-м-да"?

- Да, - рифмой ответил Евсеев. - Но на пленке, которую вы мне принесли сегодня... нет, вчера утром, последний голос по предварительным данным имеет сходные характеристики с голосом, зафиксированным на пленке автоответчика Свидерского, и с голосом террориста.

- Не может быть, - встал Тулаев.

Прошка мешком упал на тапочки, недовольно фыркнул и поплелся на свое ложе в ванную. Все-таки коты и люди должны спать отдельно. Спокойнее будет.

- Ты говоришь, последний?

- Так точно. Самый последний...

Даже при таком напряжении, выжавшем каплю пота на виске, Тулаев не мог вспомнить, выключил он пленку перед стычкой с амбалом или нет. Он ее даже не прослушивал. Просто отдал Евсееву безо всякой надежды. Отдал только потому, что нужно же было что-то докладывать Межинскому. Но если диктофон писал голоса, пока Тулаев лежал без сознания, значит, последним должен оказаться голос того так и не рассмотренного им толком дружка амбала, что свалил его двумя ударами.

Взгляд упал на схему. Кружок, уже обведенный дважды, можно было увеличивать еще одним ореолом. Тулаев непослушными пальцами обжал ручку и сделал это. Получилась мишень. Тулаев не любил круглые мишени. На стрельбище приходилось дырявить из снайперской винтовки тысячи этих кружков, а в жизни они больше нигде не встречались. Их как будто специально учили стрелять по тому, чего они никогда не увидят при реальной пальбе.

- Ошибки быть не может? - еще не прочищеным со сна горлом спросил Тулаев.

- Может, - спокойно ответил Евсеев. - Я вам, товарищ

майор, еще в тот раз, при первой встрече, докладывал, что минимальное время, необходимое для анализа одного голоса, - пять дней. И даже если сделаны все три вида анализа: аудитивный, акустический и лингвистический, ни один эксперт не даст вероятность совпадения в сто процентов. Наш максимум - девяносто девять и девять десятых процента...