Страх - Игорь Христофоров

Отделение бурлило слезами обворованных тетек и грохотало матюгами мужиков-оптовиков, у которых срезали кошельки прямо с брюха. Тулаев вышел на его порог с облегчением. Когда в одном месте так много собирается горя, от него хочется бежать, словно это и не горе, а заразная болезнь, которую легко подхватить. Особенно если учесть, что от нее нет лекарств.

- Зря они воют, - подтверждая его мысли, еще на пороге

сказал сержант. - Это бесполезно. Ушли "бабки" с концами.

Он еще раз посмотрел на снимок, который минуту назад

преспокойненько лежал под плексигласом на столе у

капитана-дежурного, и со знанием дела пояснил:

- Если она работает у нас, то только где-нибудь в боковых аллейках. Центральную аллею "бомбят" цыганки. На параллельной большой аллее тоже они.

- А почему ж вы их не арестовываете?

Сержант посмотрел на Тулаева так, как смотрит папаша на сына-несмышленыша, задавшего предельно глупый вопрос, и сунул снимок в карман брюк.

- Идемте по боковым аллейкам походим. Только я переоденусь, а то нас за километр видно будет.

Они подошли к новенькой "девятке". Сержант снял сигнализацию, открыл дверцу, с заднего сиденья достал сумку и прямо при Тулаеве переоделся в спортивный костюм-"ракушку".

- Свежая? - спросил Тулаев, заметив на дне его сумки "Комсомолку".

- Да вроде свежая, - удивился вспыхнувшему в глазах гостя оживлению сержант.

Он рывком вытащил мятый номер, перевернул его, безжалостно встряхнул газету, разорвав ее сбоку, и безразличным голосом объявил:

- Точно - сегодняшняя!

- Можно? - попросил Тулаев.

- Посмотрите. А я пока переобуюсь...

Торопливые пальцы Тулаева развернули номер. Глаза искали крупного заголовка со словом "Да" и, кажется, не находили. Неужели американцы не нашли общий язык с главным редактором "Комсомолки"? Взгляд скользнул к "подвалу" и зацепился за крошечную заметку "Иван да без Марьи". В ней приводилась статистика разводов в России за последние три года. Заметка была вроде бы и о нем.

Тулаев сложил газету, протянул ее сержанту и, увидев его довольно теплую экипировку, иронично поинтересовался:

- А не жарковато?

На вопрос Тулаева сержант ответил таким же иронично-отеческим взглядом. Он забрал газету, скомкал ее и бросил на сиденье. Потом с этого же сиденья взял черный брикет рации, сунул его за пазуху и захлопнул дверцу. "Девятка" болезненно взвизгнула, ощутив в своем теле ожившего сторожа-сигнализатора, и вытянула у Тулаева еще один вопрос:

- Давно купил?

- Да с полгода назад.

- А в отделении давно работаешь?

- Служу, - поправил сержант. - Года полтора.

Спрашивать о цыганках больше не хотелось. В конце концов, каждый получает от жизни то, что он сам смог придумать. А если это придумали задолго до тебя, то вроде так и надо.

Охранник на входе сразу признал сержанта, а по его кивку назад пропустил Тулаева как родного без всяких входных билетов.

"Лужа" уже теряла утреннюю бурливость и ярость, но еще огрызалась вскриками торговцев, ревом музыки и визгливым смехом продавщиц-украинок, которых щупали за киосками хозяева-кавказцы. Поперек центральной аллеи, как решетки в теле плотины, стояли цыганки и вразноголосицу зазывали купить у них самые дешевые в мире кожаные куртки. Желающих сэкономить деньги почему-то не было. Толпа обтекала их с таким же вниманием, с каким обходила бы встретившиеся на пути колья.

- Это воровки? - громко спросил Тулаев.

- Не знаю, - недовольно ответил сержант. - Ты же видишь, они "кожу" продают.

Конспирация в "луже" была еще покруче, чем у шпионов в тылу врага.

- Двигай за мной, - кивнул вправо сержант.

Из широченной реки центральной аллеи они воткнулись в затор перед узеньким ручейком. Здесь, как на шоссе, существовало правостороннее движение, но их поток запрудился перед лотком с дешевыми джинсами, и только наглый сержант, зло пинавший всех попадавшихся ему на пути, смог проторить путь.

- А ничего, что так? - в спину спросил Тулаев.

- Это ж оптовики, - брезгливо ответил сержант. - Они другого языка не понимают.

По правой ноге Тулаева с размаху врезала стальным ободом тележки толстая тетка, и от боли помутилось в голове. Он хотел укорить тетку, но она, даже не заметив, что так больно бортанула его, с резвостью девочки потащила по аллейке огромный, размером с бегемота, мешок, под которым колеса тележки скрипели жалобно и жутко.

- Если хочешь свою "щипачку" усечь, смотри туда, где толпы побольше, пояснил сержант. - Они массовку любят.

- А еще какие-то признаки есть?

- Есть, - мрачно ответил сержант. - "Щипачка" почти

всегда с прикрытием работает. Времена Кирпича из этого фильма... как его?..

- "Место встречи изменить нельзя"...

- Во-во, нельзя... В общем, времена одиночек прошли. Возле нее или подмога-отвлекаловка пасется или бугай-охранник. Какой-нибудь бывший мастер спорта по боксу...

Тулаеву слегка расхотелось искать воровку, но, поскольку ощущение, что он ее все-таки найдет, было очень слабым, то он к поиску все же приступил. Что ни говори, а живет внутри человека такой механизм, как совесть, и если он молотит хоть в полмощи, никуда от него не деться. Что он потребует, то и сделаешь.

Вдвоем с сержантом они прошли всю длиннющую боковую аллейку, потом прочесали ту, что тянется параллельно ей. Сержант наметанным глазом уловил двух новых торговцев, проверил у них бумажки. В одном месте ему попытались всунуть мзду, но при Тулаеве сержант хотел казаться кристальнее Володи Шарапова из своего любимого детектива и протянутую с цветными купюрами руку зло отшвырнул.

"Лужа" на глазах таяла. Гроздья разноцветных джинсов опадали на землю, из палаток куда-то в небытие слизывало обувь, свитера, майки, кожаные куртки. И только плов в чанах узбеков-поваров шипел все громче, а голоса зазывал-сосисочников становились настойчивее и настойчивее.

За час ходьбы у Тулаева ботинки превратились из черных в серые, на брюки, в усмерть истертые тележными колесами, тюками, а то и просто ногами, жалко было смотреть, а голова, открытая бешеному солнцу, гудела так, словно марфинский верзила все-таки догнал его в "луже" и со всего размаху шарахнул кулаком по темени.

- Сколько еще аллей? - сухими губами спросил Тулаев.

- За сегодня не обойдем.

- А завтра ты...

Слова застряли в пересохшем горле. Возле гирлянды сумок и пакетов стояла женщина с лицом бугхалтера банка и что-то высматривала между прилавками ковровщиков и шляпников. Фотография лежала в кармане у сержанта, и Тулаев не мог сразу определить, она это или не она. Он уже хотел обратиться к сержанту, но женщина повернула голову в его сторону, и их глаза встретились. Нельзя сказать, что два взгляда, скрестившись, как это было у Ромео и Джульетты, породили нечто необычайное. Глаза женщины казались скорее усталыми, чем какими-то еще, но, видимо, на лице Тулаева хозяйничало нечто такое, что заставило ее шагнуть за сумки.

Он метнулся за ней и увидел, как ее блузка ввинтилась в толпу, сразу растворившись в ней. Скорее всего, в час пик он бы точно ее потерял, но "лужа" в четвертом часу дня смотрелась огородом, с которого выкопали почти всю картошку. Стоило Тулаеву метнуться чуть левее, обгоняя группку оптовичек с мешками времен гражданской войны, и желтая блузка вновь вонзилась в глаза.

Сержант потерял его из виду и, лишь выскочив с тыла палаток, увидел бегущего Тулаева и преследуемую им женщину. Она с легкостью опытного слаломиста огибала каждый втретившийся на пути мешок, каждую тележку. Тулаев пер танком. Хряснула разодранная штанина, похолодела ушибленная о прилавок коленка, а он все бежал, с удивлением замечая, что толстозадая тетка быстрее и ловчее его.

Они уже добрались до конца аллейки, и тут из-за крайней палатки стал сдавать назад ЗИЛ-фургон. Огромный серо-синий прямоугольник заполнил весь проход, и женщина, ощутив себя в ловушке, заметалась. Тулаев почти нагнал ее, но она все же высмотрела между палатками проход, прыгнула поверх коробок, ударилась о дерево и, схватившись за локоть, побежала дальше к продуктовым палаткам через хилые остатки парка, занимавшего когда-то место "лужи". ЗИЛ заурчал и двинулся вперед. Тулаев скользнул в щель, расширяющуюся между машиной и палаткой, и вновь оказался совсем близко от женщины.

Она с визгом прыгнула между продуктовыми прилавками. Кажется, она что-то выкрикнула. То ли "Помогите!", то ли "Убивают!", но ярость оглушила Тулаева. Женщину, за которой он гнался, никто из встречных даже не думал остановить, и оттого вся огромная, странная "лужа" показалась ему чем-то вражеским, неприветливым. Он будто бы гнался не за воровкой, а за всей "лужей", и "лужа" очень не хотела, чтобы ее догнали как воровку.

Тулаев тоже бросился между прилавков, ударил боком что-то твердое и горячее, и оно рухнуло на землю. В ухо ворвались истеричные визг, мат и автоматная очередь лопающихся бутылок. Но для Тулаева это были не просто звуки, а звуки сопротивляющейся "лужи", и они не могли вызвать ни сочувствия, ни интереса. Он бросился сквозь деревья парка за блузкой, и только теперь заметил, что ее крепко зажал в объятиях сержант.