Сентиментальные прогулки по Москве - Каринэ Фолиянц

Первыми словами смертельно раненного на дуэли Пушкина, когда его внесли в дом, были слова, обращенные к жене: «Будь спокойна, ты ни в чем не виновата!» Потом для нее перемешались день и ночь, она приходила в себя после обмороков и рыданий, шла в кабинет мужа, падала на колени перед его постелью и снова беззвучно плакала. Приезжали доктора, и тогда она пыталась утешить себя хотя бы малой надеждой. Но ее не было... Она понимала, что не было, хотя доктора молчали. Графиня Д. Фикельмон писала тогда: «Несчастную жену с большим трудом спасли от безумия, в которое ее, казалось, неудержимо влекло горестное и глубокое отчаянье...»

При Наталии Николаевне безотлучно находились: княгиня Вера Федоровна Вяземская, графиня Юлия Павловна Строганова, княгиня Екатерина Николаевна Карамзина-Мещерская, сестра Александрина и тетушка, Екатерина Ивановна Загряжская.

Доктора Владимир Иванович Даль, Иван Тимофеевич Спасский, а также придворный врач доктор Арендт, прибывший по личному распоряжению императора, ухаживали и за раненым Пушкиным, и за нею. Вот что писал позже князь Вяземский: «Еще сказал и повторил несколько раз Арендт замечательное и прекрасное утешительное слово об этом печальном приключении: „Для Пушкина жаль, что он не убит на месте, потому что мучения его невыразимы; но для чести жены его – это счастье, что он остался жив. Никому из нас, видя его, нельзя сомневаться в невинности ее и в любви, которую Пушкин к ней сохранил“.

Эти слова в устах Арендта, который не имел никакой личной связи с Пушкиным и был при нем, как был бы он при каждом другом в том же положении, удивительно выразительны. Надобно знать Арендта, его рассеянность и его привычку к подобным сценам, чтобы понять всю силу его впечатления.

Стало быть, видимое им было так убедительно, так поразительно и полно истины, что пробудило и его внимание и им овладело». (Из письма П. Вяземского к Д. Давыдову)

Владимир Иванович Даль говорил: «В последние часы жизни Пушкин совершил невозможное: он примирил меня со смертью».

Но можно ли было примириться с Его смертью Ей, той, которую он любил больше жизни, в настоящем значении этих слов?!

Он просил, чтобы она не подходила к нему, умирающему. «Жена здесь! – говорил он. – Отведите ее!». Может быть, главное страдание, которое Пушкин испытывал перед смертью, было страдание не физическое – от боли ран, а мысль о том, что он испортил жизнь этой прекраснейшей из женщин. И что теперь она страдает!

Но в последний момент он все же призвал ее к себе. Из письма В. А. Жуковского С. Л. Пушкину:

«Она пришла, опустилась на колени у изголовья, поднесла ему ложечку-другую морошки, потом прижалась лицом к лицу его; Пушкин погладил ее по голове и сказал: „Ну, ну, ничего; слава Богу; все хорошо! Поди!“ Спокойное выражение лица его и твердость голоса обманули бедную жену; она вышла как просиявшая от радости. „Вот увидите, – сказала она доктору Спасскому, – он будет жив, он не умрет!“

Увидев же умирающего, она бросилась к нему, упала перед ним на колени, она в отчаянии протягивала к нему руки и, рыдая, кричала: «Пушкин, Пушкин, ты жив?»

Княгиня Вяземская, которая, как мы уже говорили, не отходила в эти часы от Натали, свидетельствует о том, что, когда бедная женщина узнала о кончине мужа, «то конвульсии ее были так страшны, а ноги ее в этих конвульсиях доходили до головы. Судорога продолжалась у нее долго, до самого вечера...»

Картина была, разрывающая душу...

Но – как бы ни было жаль несчастную Натали – невольно в памяти всплывают пророческие слова самого Поэта во время венчания в церкви Большого Вознесения. Вспомните: «Во время обряда Пушкин, задев нечаянно за аналой, уронил крест; говорят, при обмене колец одно из них упало на пол... Поэт изменился в лице и тут же шепнул одному из присутствующих: „...tous les mauvais augures“ („все плохие предзнаменования“).

Его жена, великая любовь его жизни, волей или неволей стала причиной его гибели. Гибели столь ранней и столь печальной, что каждый раз, возвращаясь к последним минутам жизни поэта, испытываешь невольное содрогание. И хочется просто плакать от боли – будто уходит из жизни дорогой, хорошо знакомый и горячо любимый человек.

Вдова Карамзина, Екатерина Андреевна, написала в те дни своему сыну замечательное по глубине и искренности письмо. Написала его не по-французски, а по-русски, потому что о таком можно писать только на родном, русском языке...

«Милый Андрюша, пишу тебе с глазами, наполненными слез, а сердце и душа полны тоскою и горестию: закатилась звезда светлая, Россия потеряла Пушкина!»

То же самое ощущение погасшего светоча – у каждого, кто хоть раз прикоснулся к пушкинской поэзии. Смерть поэта воспринимается всеми как личное горе....

Умирая, Пушкин наказал жене: «Ступай в деревню, носи по мне траур два года и потом выходи замуж, но за человека порядочного».

Наталия Николаевна, конечно же, исполнила волю покойного. Но не два года, а целых семь лет носила она траур по мужу. Она уехала жить в свое имение Полотняный Завод.

Вскоре после трагедии она написала письмо из Полотняного Завода Софье Николаевне Карамзиной: «Я выписала сюда все его сочинения и пыталась их читать, но это все равно, что слышать его голос, а это так тяжело!»

Она с детьми и сестрой прожила в Полотняном Заводе, на попечении брата и матери до 1839 года. Затем побывала в Михайловском, поставила первый памятник на могиле Пушкина, позаботилась о том, чтобы прах его был перезахоронен должным образом – в феврале 1837 года стояли сильные морозы и для гроба Пушкина сделали временное пристанище. Еще в 1838 году она обратилась в Опекунский Совет с просьбой выкупить село Михайловское и отдать в наследование детям Пушкина. Опекунский Совет просьбу удовлетворил. В письме графу Виельгорскому, возглавлявшему Совет, есть строки «Всего более желала бы я поселиться в той деревне, в которой жил несколько лет покойный муж мой, которую любил он особенно, близ которой погребен и прах его. Меня спрашивают о доходах с этого имения, о цене его. Цены ему нет для меня и для детей моих!» (Н. Н. Пушкина – М. Ю. Виельгорскому 22 мая 1838 года.)

В 1839 году Наталия Николаевна с детьми и сестрой вернулась в Петербург, но знали об этом только близкие друзья семьи и тетушка Екатерина Ивановна, которая сняла племяннице и ее детям квартиру в Аптекарском переулке.

Петр Александрович Плетнев в письме историку и мемуаристу Я. Гроту отмечал: «Скажите баронессе Корф, что Пушкина очень интересна. В ее образе мыслей и особенно в ее жизни есть что-то возвышенное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого выказывать». (П. Плетнев – Я. Гроту 22 августа 1840 года). У Наталии Николаевны собирались небольшим тесным кружком, читали, музицировали, рисовали, вели задушевные разговоры. Приезжали к ней Вяземские, Плетневы, Карамзины, заглядывал на огонек В. И. Даль, когда бывал в Петербурге. В 1843 году впервые после нескольких лет затворничества Наталия Николаевна посетила театр и концертный зал. Случайная встреча с императором изменила ее судьбу. Она вновь должна была бывать при дворе, появляться в обществе государыни, которая сочувственно относилась к ней.