Ночь с ангелом - Владимир Кунин

Словно следит за Лешкой могучая, невидимая, потусторонняя сила! Вот откуда… откуда появился сегодня на Кайзер-бркжке в такой поздний час голубоглазый мальчишка с длинными белыми волосиками и этой потрясающей ЗАВТРАШНЕЙ газеткой?!! Откуда? Откуда он примчался своим фантастическим, удивительным летящим бегом?! Кто он? Кто его послал?… Да!… Совсем забыл! А как оказалась у меня в кармане монета в одну марку?! Я же прекрасно помню, что все дочиста выгреб из карманов и оставил на кухонном столе. Дескать, ничто мне уже больше никогда не понадобится… Откуда марка-то?! Тем более что для телефона-автомата было достаточно тридцати пфеннигов…

Лешка и не заметил, как задремал.

И тут же приснился ему тот голубоглазый мальчишка с Кайзер-брюкке. Он держал Лешку за руку, как когда-то доверчиво цеплялся за него совсем маленький Толик-Натанчик, смотрел на длинного Лешку снизу вверх и говорил негромко, словно извинялся:

– А я и не знал, что для звонка из телефонного автомата нужно всего тридцать пфеннигов – три монетки по десять. Этого мы еще не проходили…

– Владим Владимыч… Владимир Владимирович! Откройте, откройте глаза. Вот так… – услышал я голос взрослого, сегодняшнего Ангела. – Возвращайтесь, возвращайтесь, Владим Владимыч.

Характерные звуки бегущего в ночи поезда стали проступать все явственнее, возникли очертания нашего уютного купе, приглушенный свет над противоположным «Ангельским» лежбищем, пустой стакан на столике, и, наконец, сам Ангел в своей веселенькой пижамке стал вырисовываться на экране моего сознания…

Лицо маленького – лет двенадцати – белобрысенького мальчишки с голубыми глазами, которого я только что видел во сне Леши Самошникова, стало преображаться, взрослеть, голос его уже разительно отличался от ломкого, мальчишечьего голоса, светло-голубые глаза потемнели до синевы, а большая и сильная ладонь его легла мне на плечо в осторожном и бережном желании вернуть меня из ночи Того Времени в ночь Времени моей сегодняшней старости.

– То вы сами рветесь из Того Времени в Это, то вас буквально за уши не вытащить оттуда, – улыбнулся мне Ангел. – Простите меня, пожалуйста, что я прервал ваш просмотр, но – не помню, говорил я вам или нет, – подолгу находиться в Том, Ушедшем и Прошлом Времени для пожилого человека вредно и небезопасно. Утрачивается четкое ощущение сиюминутной реальности, появляется некая ностальгическая растерянность, сбивается шкала оценок… Да мало ли?

Как и любой неисправимый курильщик, я долго кашлял после пробуждения и, получив наконец возможность вдохнуть полной грудью, сказал:

– Слушайте, Ангел! С этой «Завтрашней газетой» – трюк совершенно феноменальный! Да еще в двенадцать лет – уму непостижимо!

– В тринадцать, – поправил меня Ангел. – Нам с Толиком-Натанчиком исполнилось по тринадцать лет одновременно. Но ему стукнуло тринадцать в колонии строгого режима, а мне в Германии, именно в тот день, когда мы с Лешей Самошниковым и Гришей Гаврилиди были в Бонне, в советском посольстве.

– Мне, Ангел, безумно интересны ваши впечатления от посещения нашего посольства того времени. Сохранились ли они в вашей памяти?

– Еще как! – воскликнул Ангел. – Да так явственно, будто это происходило на прошлой неделе…

– Валяйте! – скомандовал я.

– Как ответил бы вам незабвенный Гриша Гаврилиди – «не могу сказать за все посольство». Наверное, там были и хорошие ребята, но при посещении кабинета этого «спецдипломата» от КГБ мне впервые захотелось иметь в своем Ангельском активе не только Хранительские функции, но и Карающие! Я до сих пор свято убежден, что наряду с Ангелами-Хранителями должны существовать и Ангелы-Наказатели. Что-то вроде Ангельского СПЕЦНАЗа. Ибо только в одних Охранительных функциях есть нечто пресное и однобокое… Кстати! Мысль о «завтрашней газете» мне подсказало именно пребывание в этом посольском кабинете!… Вот вам и парадокс – подлость одних рождает творческое озарение у других. Звучит не очень неуклюже?

– Вполне приемлемо. Но почему бега? Неужели вы не могли бы придумать иной способ достать деньги для Лешки?

– Достать – это значит у кого-то отнять. Этот способ разрушал нравственные устои всей нашей Системы. Оставалось два выхода – заработать или выиграть. Я тут же подсчитал: чтобы Лешка Самошников смог заработать десять тысяч марок для того посольского подонка, ему пришлось бы за два года выступить в «Околице» двести девяносто шесть раз (из расчета – три раза в неделю!) и спеть две тысячи девятьсот шестьдесят русских романсов – по десять штук за вечер. И прочитать столько же стихотворений Блока, Мандельштама и Заболоцкого!… Тогда за два года он получит четырнадцать тысяч восемьсот марок, из которых четыре восемьсот должен будет отдать Грише Гаврилиди как своему менеджеру. Но на это ушло бы два года! А посольский жучила-«инспектор» улетал в Москву уже через пять дней. Оставалось только выиграть эти деньги. Тем более что утром у Лори, когда внизу моего живота полыхал пожар неутоленных мальчишеских желаний… Не очень пышно?

– Для «неутоленных желаний» – в самый раз, – уверенно сказал я.

– Так вот, когда утром я услышал, как Лори предложила Лешке поехать на ипподром, я уже тогда немедленно связался с нашим Небесным «Отделом Ангелоинформатики» и получил все материалы о бегах и скачках в закодированном виде. Половины не понял, а в половине разобрался, слетал на ипподром – ознакомился с обстановкой, а уже потом в Бонне, когда этот… «спецдипломат» запросил десять тысяч, мне и пришла в голову идея с «завтрашней газетой» для Лешки… Ну а все остальное вы сами видели. Эта же газета сработала, когда Леша Самошников попытался свести счеты с Жизнью.

Мне уже давно хотелось в туалет – слишком много жидкости я влил в себя в эту ночь, но я никак не мог пересилить свою неугомонную старческую тягу к познанию таинственных явлений! Вполне вероятно, что во вразумительных ответах на мои бестолковые вопросы я всегда подсознательно искал надежду на продолжение собственной жизни вопреки естественным срокам, отпущенным нам природой и стоптанным здоровьем. Но с каждым годом ответы становились все менее вразумительными, а мои вопросы – все более бестолковыми. И все же, и все же!…

– Но как вы узнали победителей еще не состоявшихся заездов?!

Легко представить себе, что произошло бы со мной, если бы Ангел пустился в подробные и пространные объяснения Необъяснимого! Но к счастью, он был краток:

– Владим Владимыч, дорогой вы мой… А каким образом я сейчас помогаю вам гулять из Одного Времени в Другое?… В каждой профессии существует свой набор технических средств и приемов. И вообще, идите вы наконец в туалет! А то получится как в старом еврейском анекдоте – «…у вас лопнет мочевой пузырь, и вы обварите себе ноги».

…Когда я вернулся в наше купе и облегченно брякнулся на постель, Ангел спросил:

– Вы сами когда-нибудь играли на бегах?

– Ни в жисть, – ответил я.

– А на ипподроме бывали?

– Один раз, лет сорок тому назад, в Москве. С барышней, которую безуспешно пытался склонить к греху, обедал в ресторане ипподрома на Беговой. Помню, был сильно «взямши», а посему грех в очередной раз не

состоялся.

– Но что-нибудь о бегах, о скачках, о системе ставок, о легендарных выигрышах и трагических проигрышах вы, надеюсь, слышали?

– Что-то я, конечно, читал, видел на экране. Но это всегда носило некий мелодраматический или детективный характер. «Фаворит» Дика Френсиса, какие-то рассказы Иоанны Хмелевской, «Чемп» Франко Дзеффирелли с потрясающим Джоном Войтом и гениальным мальчиком лет семи – забыл имя!… – в двух главных ролях. Что-то еще… Не помню, Ангел.

– Жаль, – закручинился Ангел. – Тогда вам на том немецком ипподроме делать нечего. Попытаюсь рассказать вам про тот день самыми простенькими и доступными словами, а когда игра закончится, я отпущу вас в То Время, чтобы вы сами могли увидеть дальнейший ход событий. Хорошо?

– Прекрасно, – сказал я, поудобнее укладываясь.

– Для начала – маленький ликбез, – сказал Ангел. – Все сведения – из материалов, полученных мною в тринадцатилетнем возрасте Сверху и в тот самый единственный день моего пребывания на ипподроме вместе с Лешей и Гришей. Больше я на ипподромах ни разу в жизни не бывал по причинам, которые вы поймете позже. Итак: в «игровой» день при хорошей погоде на ипподроме собирается несколько тысяч человек. Ипподром – это особый замкнутый мир. Публика самая разношерстная! Естественно, что этот мир криминализирован в совершенстве. В день от восьми до пятнадцати заездов. В каждом заезде до пятнадцати лошадей. Дистанции заездов зависят от возраста лошадок – тысяча двести метров, тысяча шестьсот – миля и две четыреста. Самое главное – ставки! В ставках сумасшедшее разнообразие комбинаций. На том ипподроме существовал некий лимит ставок. Вы могли поставить на один заезд не меньше двадцати и не больше пяти тысяч марок. Новичкам рекомендуется примитив: «одинар» – ставка на победителя забега. Определение выигрыша препростейшее. Объем ставок делится на сумму билетов, в которых угадан правильный приход лошади к финишу. Сообразили, Владим Владимыч?