Тайная сила - Луи Куперус

– В чем, резидент?

– Но скажите мне сначала, как вы себя чувствуете? В последнее время вы неважно выглядите.

– Со мной ничего серьезного, – ответила она с невеселой улыбкой. – Это пройдет. Но чем же, резидент, я могу вам помочь?

– Надо кое-что сделать, любезная моя мефрау, и без вас нам не обойтись. Моя жена сегодня сказала мне: поговори с мефрау Элдерсма…

– И о чем же?

– Вы слышали о мефрау Стаатс, вдове покойного начальника станции? Бедняга теперь совсем без поддержки, у нее остались только пятеро детей и долги мужа.

– Он ведь покончил с собой?

– Да. Это очень грустно. И мы должны ей помочь. Для этого потребуется много средств. Надо попытаться собрать денег по подписке, но много это не даст. Люди готовы поддержать ближнего, но в последнее время они уже пожертвовали столько средств. На благотворительном базаре все прямо впали в неистовство. Сейчас, в конце месяца, много не собрать. Но в начале следующего месяца, в первых числах января, надо устроить спектакль в Талии, любезная моя мефрау. Ведь можно быстро все подготовить, несколько салонных сценок, без затрат. Билеты, думаю, по полтора – два с половиной гульдена. Если вы этим займетесь, то зал наверняка заполнится, люди специально приедут из Сурабаи. Вы ведь мне поможете, правда, любезная мефрау?

– Но послушайте, резидент, – сказала Ева устало. – Ведь только что были живые картины. Не сердитесь, но я не в силах бесконечно показывать комедии.

– Вы все можете, и сейчас это важно… – настаивал ван Аудейк, возбужденный своей затеей, немного свысока.

Ева рассердилась. Она ценила свою независимость, а в эти дни сплина чувствовала себя слишком тоскливо, в эти дни навеянного дождем сна была слишком близка к прострации, чтобы немедленно откликнуться на просьбу начальника.

– Честное слово, резидент, в этот раз я ничего не смогу придумать, – ответила она коротко. – Почему мефрау ван Аудейк не хочет заняться этим сама?

Произнеся в сердцах эти слова, Ева вздрогнула. Шагавший рядом с ней резидент вмиг помрачнел, лицо его стало пасмурным. Обычная веселость и компанейская улыбка под густыми усами разом пропали. Ева увидела, что была жестока к нему, и тотчас пожалела об этом. Ева впервые увидела, насколько он, как бы ни был влюблен в свою жену, переживает, что Леони уклоняется от всех обязанностей. Ева впервые увидела, насколько он страдает. Как будто эта часть его души осветилась для нее, и она впервые увидела ее отчетливо.

Он не знал, что ответить, и молчал, подыскивая слова. И тогда она сказала с нежностью:

– Не сердитесь, резидент. Беру свои слова обратно. Я знаю, что мефрау ван Аудейк не любит подобные хлопоты. С удовольствием возьму их на себя. Я готова сделать все, о чем вы просите.

Она говорила волнуясь, со слезами на глазах.

Он взглянул на нее опять с улыбкой, всматриваясь в выражение ее лица.

– Как вы нервничаете. Но я знал, что у вас доброе сердце. И что вы поддержите мой план. И захотите помочь бедной вдове Стаатс. Но минимум затрат, любезная мефрау, постарайтесь обойтись без новых декораций. Только ваше вдохновение, ваш талант, ваша прекрасная дикция – по-французски или по-голландски, как вам угодно. Вот чем мы гордимся у нас в Лабуванги, и этой красоты, которой вы делитесь с нами бесплатно, будет более чем достаточно для успеха спектакля. Но как вы нервничаете, любезная моя мефрау! Почему вы плачете? Вам нехорошо? Скажите, могу ли я что-нибудь для вас сделать?

– Поручать меньше работы моему мужу, резидент. Я его вообще не вижу.

Ван Аудейк сделал жест, говоривший: это не в моих силах.

– Да, действительно, ваш муж безумно занят, – признал резидент. – И в этом только дело?

– И еще, пожалуйста, научите меня видеть хорошее здесь, на Яве.

– И это все?

– Да нет, еще много другого…

– Вы скучаете по Голландии? Вам больше не нравится Ява, вам не нравится Лабуванги, где мы дружно носим вас на руках? Вы несправедливы к этой стране. Постарайтесь увидеть светлую сторону.

– Я уже старалась.

– А теперь разучились?

– Да…

– Вы слишком умны, чтобы не замечать того хорошего, что здесь есть.

– Вы слишком любите эту страну, чтобы быть объективным. Но перечислите мне все хорошее, что вы здесь видите.

– С чего бы начать… То хорошее, что колониальный чиновник может сделать для здешнего народа и страны и что дает чувство удовлетворения нам самим. Честная работа на благо народа и страны: упорная, непрестанная работа, заполняющая жизнь без остатка… Я говорю не о канцелярской работе вашего мужа, пока еще секретаря. Я говорю о том времени, когда он станет ассистент-резидентом!

– И когда же это, интересно знать, будет?!

– К тому же огромное жизненное пространство.

– В котором любой предмет съедают белые муравьи.

– Неуместное остроумие, любезная моя мефрау…

– Возможно, резидент. Сейчас все неуместно, все нескладно, все расстроено и внутри меня, и вокруг – мой рассудок, мой рояль, моя бедная душа…

– А природа?

– Среди здешней природы я чувствую себя такой жалкой. Она подавляет, уничтожает меня.

– А ваша деятельность?

– Моя деятельность… то хорошее, что есть в Нидерландской Индии?

– Да. Ваша деятельность, направленная на то, чтобы воодушевлять нас, людей материальных и практичных, вашим вдохновением!

– Резидент, какие комплименты! И все это ради спектакля!

– И чтобы с вашим вдохновением помочь мефрау Стаатс!

– По-вашему, в Европе я не могла бы творить добро?

– Могли бы, – ответил ван Аудейк коротко. – Поезжайте в Европу, мефрау. И в Гааге вступите в Общество благотворительности. Прибейте к двери своего дома кружку и жертвуйте по гульдену раз в… во сколько там недель?

Ева рассмеялась.

– Вы несправедливы, резидент. В Голландии люди тоже творят добро.

– Но помочь одному конкретному человеку – то, что мы, что вы должны сделать здесь и сейчас… в Голландии это возможно? И не говорите, что здесь меньше бедных.

– И что же?

– Выходит, здесь вас ждет больше хорошего, связанного с вашей деятельностью. Помощь ближним, материальная и моральная. И не позволяйте ван Хелдерену чересчур вами увлекаться. Он очень милый юноша, но его ежемесячные отчеты слишком литературны. Вон он идет, так что откланиваюсь. Значит, я могу на вас рассчитывать?

– Полностью.

– Когда назначим первое собрание с участием руководства театра и дам?

– Завтра вечером у вас, согласны, резидент?

– Превосходно! А я распространю подписной лист. Надо собрать очень много денег, мефрау!

– Мы не оставим мамашу Стаатс без поддержки, – тихо сказала Ева.

Ван Аудейк пожал Еве руку и ушел. Она чувствовала себя растроганной, не понимая отчего.

– Резидент велел мне остерегаться тебя, потому что ты слишком литературный! – поддразнила она ван Хелдерена.

Она устроилась в передней галерее. Небо точно прорвалось: светлая пелена дождя опустилась с неба широкими складками воды. Целый ковер из кузнечиков покрывал пол галереи. Облака мелких мошек жужжали в углах подобно эоловой арфе. Ева и ван Хелдерен положили руки на столик, одна из ножек тут же приподнялась; а вокруг роились бесчисленные жучки.

III

Подписные листы были пущены по кругу, спектакль подготовлен и три недели спустя сыгран. После спектакля руководство театра передало резиденту почти тысячу пятьсот гульденов для мамаши Стаатс. Этого хватило, чтобы оплатить ее долги, снять для нее домик и устроить ее на работу в модный магазинчик, ради чего Ева написала в Париж. Все дамы в Лабуванги заказали для себя нарядов через мамашу Стаатс, так что за какой-нибудь месяц она смогла не только спастись от неминуемого краха, но и наладить свою дальнейшую жизнь: дети снова пошли в школу, у нее появился источник средств к существованию. Все сработало так быстро и естественно, по подписке удалось собрать столько щедрых даров, дамы так охотно заказали ненужные им платья и шляпки, что Ева только диву давалась. И она признала, что весь тот эгоизм, то выпячивание своего «я», то несимпатичное, что она часто замечала в общественной жизни Лабуванги – в общении людей друг с другом, в разговорах, интригах, злословии, – разом отступило на задний план, уступив место единодушному стремлению творить добро, просто потому что так надо, потому что иначе никак, потому что бедная женщина нуждается в помощи. Отвлеченная от своего сплина хлопотами, бодрая от необходимости действовать быстро, она оценила это стремление окружающих ее в Лабуванги людей и написала в Голландию такое восторженное письмо, что ее родители, для которых жизнь в Нидерландской Индии оставалась закрытой книгой, заулыбались. Но хотя этот эпизод пробудил в ней мягкость, сострадание и уважение, он остался лишь эпизодом, и когда вызванные им эмоции улеглись, она снова стала прежней. И она продолжала черпать силы для жизни из дружбы с ван Хелдереном, хоть и чувствовала неодобрение со стороны обитателей Лабуванги.