След нумизмата - Евгений Сартинов

Почти полностью седой мужчина, на вид лет шестидесяти, с длинной бородой и высохшим лицом, оторвался от тетради и посмотрел на портрет дочери, висевший на стене напротив стола. Художник очень верно подметил самое главное в облике дочери -- спокойную, счастливую красоту. На этой картине Лиза казалась ангелом, сошедшим на землю. Викентий Николаевич еще острее затосковал по дочери. Он не видел ее уже месяц, с тех пор как сразу после свадьбы молодая чета уехала в путешествие по Франции -- сначала в Париж, а как потеплеет, в Ниццу.

Этот брак не зря называли блестящим. Морской офицер Андрей Николаевич Щербатов выгодно соединил свой княжеский титул с капиталами одного из самых богатых людей России. Свадьба их надолго запомнилась светскому обществу своей роскошью и великолепием. Ради единственной и любимой дочери Бураев был готов на все. Злые языки поговаривали, что это он "женил" дочь на титуле Щербатовых, но все это было чистейшей ерундой. Викентий Николаевич отверг бы любого из женихов, хоть принца, если бы против была дочь.

Молодой лейтенант понравился промышленнику. Высокий, стройный, действительно красивый, с открытым, чистым взглядом, но без заискивания. Чувствовалось, что он уважает отца своей красавицы жены. Но как любящий отец, Бураев с трудом привыкал к мысли, что этому человеку теперь целиком и полностью принадлежит его самое светлое счастье.

Вздохнув, Викентий Николаевич дописал в черную тетрадь еще несколько строчек, затем уложил и тетрадь, и коробочку в шкатулку, коротко звякнул в небольшой затейливый колокольчик.

Буквально через несколько секунд в дверях кабинета появился невысокий лысоватый человек лет пятидесяти с внимательным и умным взглядом. Это был управляющий большого дома Бураева Зубов, человек предельно честный и преданный хозяину.

-- Иван Данилович, возьмите эту шкатулку и свезите ее на квартиру Лизаветы Викентьевны. Оставьте ее в будуаре моей дочери, но так, чтобы она не бросилась в глаза. Пусть она найдет ее не сразу после возвращения из Парижа, а чуть попозже. Это очень важно.

Зубов в ответ только молча склонил голову. Он уже уходил, когда хозяин его окликнул снова:

-- Я еще здесь поработаю, предупредите меня, если приедет жена, а если появится этот... -- он поморщился, и Зубов понял, о ком идет речь, -- пусть проводят его сразу ко мне.

Примерно через полчаса в кабинет к Бураеву прошел щуплый субъект с нагловатой ухмылкой на губах и цепким, въедливым взглядом. Из кабинета миллионера он вышел минут через пятнадцать, и, как показалось дежурившему у дверей лакею Пантелею, щуплый был очень чем-то доволен, а вот лицо хозяина даже издалека казалось бледным и очень расстроенным.

Еще примерно через час вернувшийся после визита в квартиру княжны Щербатовой Зубов лично доложил хозяину:

-- Приехали Анна Владиславовна.

Бураев что-то писал, не отрывая взгляда от бумаги, он кивнул и сказал:

-- Хорошо, это письмо сейчас же отошлете на почту, и пусть приготовят коляску.

Через пять минут Пантелей вывез миллионера из кабинета в инвалидной коляске. Три года назад, инспектируя строящийся под его руководством участок Транссибирской железной дороги, Бураев попал в аварию. Перевернувшаяся дрезина придавила его ноги, да так, что пришлось ампутировать их до колен. Оправившись от несчастья, Викентий Николаевич во многом пересмотрел прежний образ жизни, часть своих предприятий продал, оставив лишь самые выгодные и расположенные поближе к Санкт-Петербургу. Финансовое положение дел не вызывало опасений у миллионера, единственное, что тревожило, -- собственная жена.

Прокатив коляску по анфиладе залов, Пантелей вывез хозяина на половину Анны Владиславовны. Хозяйка дома, красивая женщина лет тридцати, полулежала на широком диване, отдавая указания молодой горничной, держащей в руках ее шляпку и перчатки. Вторжение мужа несколько удивило Анну Владиславовну. Ее соболиные брови взметнулись высоко вверх, но, взглянув в лицо Бураева, она быстро отослала горничную:

-- Иди, Даша, и принеси мне бокал лимонаду, пить хочется.

Голос жены, вибрирующее контральто с еле заметной хрипотцой, болезненно резанул слух Бураева. В свое время именно смех и голос привлекли его внимание. Первая жена Бураева, мать Лизы, умерла, когда девочке было девять лет. Еще шесть лет после этого для Викентия Николаевича не существовало других женщин, но потом природа начала брать свое. В тот июньский вечер Бураева неумолимо повлекло на улицу, поближе к людям. Месяц до этого он провел в Донбассе, проверяя состояние своих шахт и заводов. Там даже на поверхности его донимала угольная пыль, безнадежно пачкая белоснежные сорочки миллионера. И вот теперь ему захотелось чего-то светлого, возвышенного. Бураев сходил на балет в Мариинку, а потом велел кучеру заехать в Летний сад.

Подошло время белых ночей, и чинная публика медленно прогуливалась между казавшимися призрачными в подобном освещении мраморными статуями. В большинстве своем народ бродил небольшими компаниями, лишь Бураев шел один, необычно остро ощущая свое одиночество. Он задумался об этом. Вот тут-то и прозвучал женский смех, а затем и голос, словно полоснувший миллионера по душе.

Викентий Николаевич не понимал, какие слова произносит эта женщина, компания уже уходила от него -- три женщины и высокий гвардейский офицер, оживленно жестикулирующий свободной от шашки рукой. Еще секунду колеблясь, Бураев стоял на месте, но опять зазвучал смех, и он, как на привязи, двинулся вслед за ним. Вскоре он разобрал, что голос принадлежит самой высокой из дам, в кокетливой шляпке с темной вуалью. Лица женщины он не видел, но удивительная фигура, королевская осанка и плавность ее жестов сразу заворожили его.

Вскоре Викентий Николаевич столкнулся со старым приятелем по Нумизматическому обществу доктором Жереховым. Как врач тот имел солидную репутацию и весьма обширную практику, так что знал, по наблюдениям Бураева, пол-Петербурга.

-- Добрый вечер, Викентий Николаевич. Решили совершить моцион? Это полезно, тем более что раньше я вас тут не замечал.

-- Да, знаете ли, решил немного забыть о вечных делах, подышать воздухом вечности и красоты.

Беседуя о своих новых коллекционных приобретениях, мужчины, не торопясь, следовали по главной аллее. Доктор, несмотря на солидный возраст и довольно потрепанный внешний вид, бойко разглядывал проходящих мимо женщин, при этом частенько называя их имена и фамилии.

-- Вы очень многих знаете, -- улыбнулся Бураев, по-прежнему не отрывая глаз от идущей впереди компании.

-- Ну, милейший Викентий Николаевич, я тридцать лет врачую эту публику, так что порой я знаю не только имена и фамилии, но и всю подноготную семьи в трех поколениях.

Как раз в это время четверо интересующих Бураева людей разделились. Офицер и одна из дам откланялись и пошли к выходу, а высокая красавица и ее спутница продолжили прогулку.

-- Вот мы это сейчас и проверим, -- со смешком сказал миллионер доктору. -- Что это за дамы впереди нас?

Доктор присмотрелся, потом удивленно хмыкнул:

-- Странно, но эту красавицу в траурном платье я не знаю. А вот ее спутница мне прекрасно знакома. Жена генерала Ермилова. Ах, да!.. Вспомнил! Мне на днях рассказывали, что к Ермиловым приехала погостить родная сестра генеральши, откуда-то из провинции. Ее муж и бывший сослуживец Ермилова, полковник, недавно застрелился, говорят, наделал массу карточных долгов и растратил полковую казну. Вдова очень красива, и сестра подыскивает ей подходящую партию.

Тем временем женщина словно почувствовала, что речь идет о ней, и оглянулась сначала раз, потом другой. Вряд ли ее мог заинтересовать старый доктор, зато уж на Бураеве нельзя было не остановить взгляд. Он немного потяжелел, но по-прежнему держал голову очень прямо, высокий рост и черная, без единого седого волоска борода скрадывали его возраст. Темные глаза и белая кожа делали лицо еще более выразительным. В одежде миллионер был консерватором, но платье свое шил у лучших портных, безупречно и со вкусом.

-- Познакомьте меня с ними, -- шепнул Бураев доктору, не отрывая глаз от этой загадочной и столь влекущей женщины.

Жерехов удивленно посмотрел на промышленника:

-- Ого, да вы, Викентий Николаевич, похоже, не на шутку втюримшись! Ну что ж, бывает. Вам сколько лет? Пятьдесят?

-- Пятьдесят два, -- поправил Бураев.

-- Пора, пора. Седина в бороду, бес в ребро. Это истина. Я в этом возрасте тоже уходил в кураж. Пойдемте, так и быть, поработаю в роли свахи.

Быстрым шагом мужчины догнали сестер, и, приподняв свой цилиндр, Жерехов обратился к дамам:

-- Добрый вечер, Екатерина Владиславовна! Как поживаете?

-- Спасибо, Анатолий Евграфович, вашими молитвами, -- улыбнулась генеральша, протягивая руку для поцелуя. Вблизи было прекрасно видно, что дамы не просто подруги, а именно сестры. Только красота генеральши уже подверглась первым атакам беспощадного времени, а сестра ее казалась безупречной, как античная статуя.