Мемуары графа де Рошфора - Гасьен Куртиль де Сандра

Однако мое дело наделало в Париже так много шума, что настоятель монастыря посоветовал мне пойти ночью на богослужение, показать там большое рвение и рассказать, что речь идет о спасении жизни человека. Не мне было тогда решать, хорошо это или плохо, но я все так и сделал из страха попасть на эшафот. Но кардинал был итальянцем по происхождению, то есть человеком очень и очень мстительным, и он перекрыл мою ренту, доведя меня до полной нищеты. К счастью, монахи повели себя иначе. Напротив, чем более несчастным я выглядел, тем больше они меня жалели. Что касается меня, то я уже и не знал, что думать о жестокостях судьбы, навлекшей на меня столько бед.

Смерть кардинала Мазарини

Я жил в монастыре до самой смерти кардинала[72]. Будучи добрым христианином, я должен был бы желать только добра человеку, который сделал мне столько зла, который после того, как я ради него на три года лишился свободы, фактически отвернулся от меня. Если бы я был человеком очень набожным, я бы должен был просить Бога о милости к нему, но это было не мое призвание, и я смог лишь не показать свое ликование. Господин граф де Шаро, о котором я упоминал выше, поговорил обо мне с королем, перед которым я потом осмелился появиться, и тот, выслушав про мои приключения, о которых он ничего не знал, хотя я и находился на его службе, сказал, что прощает меня, ибо моя стычка с Ля Кардонньером, по сути, не была дуэлью. Он поклялся на Библии во время коронации, что никогда не будет прощать совершивших злостное преступление, но эту клятву, как мы увидим, он потом нарушит.

А теперь мне хотелось бы рассказать о господах де ля Фретте и де Шале.

Как-то раз мы играли в жё-де-пом[73] с одним дворянином из Пуату, которого звали Ля Вери. Он был офицером гвардии, и мы с ним играли на улице Вожирар, что неподалеку от Люксембургского сада. В Париже были тысячи улочек, более подходящих для игры, чем эта, но мы ее выбрали, так как оба жили в этом кавртале и могли выйти в домашней одежде. Мы сыграли несколько партий и уже были в самом конце последней, как появился шевалье де ля Фретт и начал бросать наши мячи, лежавшие в корзине. Ля Вери проигрывал и был в плохом настроении, а так как в то время проигравший оплачивал потерянные мячи, он крикнул, чтобы шевалье прекратил это делать. Де ля Фретт был известным бретёром и готов был к ссоре по любому пустяку, и, вместо того чтобы остановиться, он взял корзину и опрокинул ее, разбросав все мячи.

Игра в жё-де-пом

Естественно, началась перепалка, и шевалье де ля Фретт почувствовал себя таким оскорбленным, что бросился на обидчика, несмотря на то что тот был без шпаги. Господа, считавшие очки, бросились их разнимать, и мы получили время пойти домой, чтобы переодеться. Дело в том, что возле сетки не оказалось ни одного человека при шпаге, так как никто не мог и подумать, что она сможет пригодиться. Когда мы вышли, Ля Вери сказал мне, что не желает оставлять дело без последствий и надеется на меня. Таким образом, я, только что выпутавшись из одной переделки, попал в другую, гораздо более опасную. Я направился поговорить с шевалье де ля Фреттом, жившим в доме, где сейчас живет герцог д'Эльбёф. Не успел я его поприветствовать, как он заявил, что нам следует найти еще одного человека, так как два его друга были свидетелями ссоры и просили ничего не начинать без их участия. Мы решили позвать графа де Бомона, младшего сына маркиза д'Антрага. К счастью для него, мы его не нашли, а посему обратились к одному дворянину, которого звали Шилво, которого мы встретили возле дома д'Антрага.

Поединок трое на трое начался, и дрались мы очень яростно. Я был ранен, но, к счастью, никто не был убит. Мы разбежались кто куда мог, полагая, что после этого мы все пропали, на нашу удачу, о поединке никто не узнал. Ля Вери вернулся на службу, как будто ничего не произошло, и никто из нас не испытал ни малейшей неприятности после столь деликатного дела. Я нашел приют у маркиза де Нуармутье, старшего сына губернатора Шарлевилля, о котором я говорил выше, и он рассказал мне, что бояться нечего и я могу показываться на люди, как и остальные участники боя.

Через три недели произошла еще одна ссора с господином де ля Фреттом, которая закончилась уже не так счастливо. Был бал в Пале-Рояле, все придворные на нем присутствовали, и там господина де Шале кто-то толкнул, тот повернул голову, чтобы посмотреть, кто это, но не узнал де ля Фретта и сказал что-то весьма нелюбезное. Если бы у них были шпаги, поединок начался бы незамедлительно, но каждый был одет для бала, а посему де ля Фретт ничего не ответил, а стал ждать, когда его обидчик выйдет. Они решили драться трое на трое завтра, договорившись о месте и времени.

Схватка произошла в укромном месте и могла бы остаться в тайне, но короля о ней предупредили, и он отправил туда шевалье де Сент-Аньяна, чтобы он передал де ля Фретту, что он запрещает ему драться, а если он ослушается, то лишится головы. Шевалье де Сент-Аньян, бывший его кузеном, нашел его и поприветствовал, на что де ля Фретт ответил, что если он его друг, то он не может прервать такую интересную игру, что все ждут лишь заката, и он тоже должен принять в этом участие, а Шале тоже пусть найдет еще одного человека. Шевалье де Сент-Аньян, не посчитавшись с тем, что пришел от имени короля, запретившего дуэли, согласился принять в ней участие, что потребовало от Шале срочно искать еще одного человека. Маркиз де Нуармутье, его двоюродный брат, подумал обо мне и послал за мной, но, к счастью, я в тот вечер играл у одного из моих друзей, а так как в Париже в те времена по ночам было неспокойно, я остался переночевать у него. Это фактически спасло меня, и судьба впервые за долгое время показала мне, что начала относиться ко мне по-доброму. Среди восьми дуэлянтов были де ля Фретт, его брат Оварти, лейтенант гвардии, шевалье де Сент-Аньян, маркиз де Фламмарен, принц де Шале, маркиз де Нуармутье, маркиз д'Антен, брат мадам де Монтеспан, и виконт д'Аженльё. Исход боя оказался пагубным лишь для маркиза д'Антена, который был убит.

Король, узнав об этом, пришел в ярость, особенно в адрес шевалье де Сент-Аньяна, которого он решил наказать сильнее других. Однако судьба всех участников поединка оказалась одинакова: они бежали из королевства инкогнито, так как король отдал приказы по всем портам и границам, чтобы их задержали. Одни бежали в Испанию, другие — в Португалию, третьи — еще куда-то. Но как бы хорошо ни было за границей, это была ссылка, в которой каждый имел время подумать и раскаяться в содеянном. Шевалье де Сент-Аньяна никто не жалел, все считали, что он и так хорошо отделался. Господа де ля Фретт тоже не заслуживали сочувствия, так как у них была репутация бретёров, только и ищущих повода для драки. Остальным сочувствовали в их несчастье и надеялись, что король не долго будет гневаться на них. В самом деле, это были честные люди, заслуживавшие лучшей судьбы. Однако никто не посмел заговорить о них с королем, а герцог де Сент-Аньян, напротив, первым заявил, что проступок его сына не заслуживает прощения, что, если бы он знал, где тот прячется, он лично доставил бы его и передал в руки правосудия. Для придворного это были прекрасные слова, которые должны были очень понравиться королю, но, будучи отцом, можно было бы хоть как-то смягчить выражения. Родственники господ де ля Фретт поступили иначе, они не решились сами предстать перед королем, но стали действовать через других. Герцогиня де Шолн обязала своего мужа, который был послом в Риме, поговорить с Папой, чтобы тот смягчил гнев короля по этому вопросу. Тот послал своего человека во Францию по другим делам, но поручил ему затронуть и эту тему. На это король ответил, что всегда рад откликнуться на просьбу Папы, но только не в этом деле, в котором у него связаны руки, и лишь один Бог может отменить решение, данное им торжественно и при всех. Он сказал, что конечно же не подвергает сомнению авторитет Папы, но перед Богом он является хозяином своего слова, и что и сам Папа согласился бы с ним, если бы потрудился вникнуть во все обстоятельства дела. Эти слова короля лишь повысили уважение к нему, Папа же, поддавшийся уговорам господина де Шолна, был весьма рад отказу и даже поблагодарил за это короля. Тем временем герцог де Сент-Аньян пробился в число фаворитов, отреагировав так на несчастье своего сына, хотя все вокруг и сочли, что хороший отец так себя не повел бы.

Все это наделало немало шума, как это обычно бывает в самом начале любого дела, но вскоре о нем перестали говорить, так как всеобщее внимание оказалось сосредоточено совсем на другом. Был арестован господин Фуке[74], суперинтендант финансов, который имел таких влиятельных врагов, что сочли за чудо, что его просто не убили. Против него было опубликовано много всевозможного компромата, чтобы сделать его еще более ненавистным народу, но, если честно, многое из этого не имело под собой оснований, что я могу подтвердить, так как сам принимал участие в некоторых делах.