Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови» - Герман Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А потому мы должны избавиться от таких попутчиков, отдав их Деникину! Пусть они между собой воюют. Тогда не у нас, а у белых своя Вандея начнется! Вот так-то! Все им отдать — Одессу, Николаев, Херсон, Екатеринослав, даже Харьков отдать! А наши освободившиеся дивизии на помощь германскому пролетариату двинуть!
— Владимир Ильич! — Троцкий дернул себя за бородку — он сообразил, куда вождь клонит. Но опасения остались, и серьезные. И он попробовал их разрешить с ходу: — А не откроем ли мы дорогу белым на Киев и Москву? Как в прошлом году?!
— Умейте мыслить диалектически, батенька! — Издевательский смех вождя не оскорбил, а обрадовал Льва Давыдовича. — У них просто не будет лишних дивизий для наступления! Им нужна Бессарабия, так пусть ее и получат. Надо сделать так, чтобы они вцепились в глотку румынам, тогда нашим врагам станет не до нас! Как вам такая диалектика?! И это с крестьянскими мятежами в тылу! Вы думаете, что они утихомирят Махно?! Ха-ха!
«Гениально! „Старик“ показал себя во всей красе! Ох и рано его списывать со счетов, ох рано! Он гений, тут нет сомнений». — Председатель РВС едва сдерживал мелкую волнительную дрожь, теперь Лев Давыдович знал, как выполнить этот план.
— Владимир Ильич, у меня нет слов. Это же…
— Я вам не зря, батенька, говорил про межимпериалистические противоречия! Наши враги — интриганы порядочные, но они не умеют мыслить диалектически. В этом их ахиллесова пята! Да, мы потеряем юг России, но так ли нам нужна сейчас тамошняя контрреволюция?! Заводы и шахты? Чепуха! Они давно стоят в разрухе, и потребуется масса сил и средств, чтобы вдохнуть в них жизнь. Так пусть этим делом белые занимаются, а мы…
— А мы подождем, пока Германия станет советской, а потом все заберем обратно и скинем беляков в Черное море! Утопим их там, как паршивых котят! — Троцкий не смог сдержать ликования. — Это же… Как там — на тебе, боже, что нам не гоже!
— Вот-вот, Лев Давыдович, вы тоже начинаете мыслить диалектически! А то забегали тут — все пропало, революция гибнет, — Ленин сыпал едкими словами, насмехаясь, но Троцкий не обижался — радость переполняла его. — Было хуже, но мы всегда выбирались из трудных положений!
— Владимир Ильич! Вы настоящий вождь мировой революции!
— Россия — крестьянская страна, а революция у нас пролетарская! Без всеобщего восстания трудящихся в Европе нам никак не обойтись, а потому мы должны уметь уступать в непринципиальных вопросах. И стравливать, обязательно стравливать наших врагов!
— Я все понял, Владимир Ильич!
— Я надеюсь на вас, Лев Давыдович! Смело снимайте дивизии и бросайте на запад, в Германию. И телеграфируйте Егорову — пусть усилит натиск на чехов, за Карпатами нас ждут венгерские товарищи, а угли их погашенной революции еще можно раздуть в сокрушающее пламя! Нельзя терять времени, оно архиважно! За три месяца мы сокрушили панскую Польшу, за шесть сломим сопротивление германской буржуазии! А впереди Франция, где нас давно ждут пролетарии!
— Я все сделаю, Владимир Ильич!
— Так идите, батенька. Мне работать надо над «очередными задачами мировой революции». Провести конгресс Коминтерна не менее важная задача, чем сокрушить очередное уродливое дитя Версальского мира!
Катовице
— Их с полтысячи, товарищ Рокоссовский! — Командир второго эскадрона Михаил Говоров сверкнул блестящими от возбуждения глазами. — Половина — гимназисты, два десятка улан, остальные опытные вояки…
— Пулеметы есть? Сколько? — Этот вопрос интересовал комполка больше всего — нарваться конной лавою на длинную очередь он не хотел.
— Парочка станковых на повозках. — Говоров ухмыльнулся. — Там беженцев до черта сзади идет, сразу в ход «максимы» не пустят. С рощицы зайти нужно, тогда во фланг ляхов ударим.
Рокоссовский задумался — ситуация для атаки сложилась великолепная. Отходящие от Кракова поляки дали кругаля, пытаясь уйти от конноармейцев, что рассыпались веером полков и эскадронов. Вот только далеко не ушли — верхом, хоть и на порядком заморенных конях, идти намного быстрее, чем шагом под дождем.
Вырубили всех подчистую. Пленных и беженцев сгоняли в гурты, как баранов, — и куда только панская гордость подевалась, хвостами овечьими дрожали. Остался только этот отряд, самый сильный, видно, генерал какой-то управляет. Почти до новой границы с Германией дошли, вот только вряд ли дальше пройдут.
И нашли их при помощи тех же немцев, что в полной мере испытали на себе и польское высокомерие, и беспримерную алчность с жестокостью. Местное население ляхи силою принуждали бросать дома и имущество и бежать за Одер…
— Будем атаковать, — тряхнул гривой спутавшихся грязных волос Рокоссовский. — Обходи своим эскадроном рощу, поставь тачанки. Как только их отсечешь огнем, мы пройдем лощиной, а там полк разверну в лаву и насяду на хвост. Уйти им некуда — вырубим к ляшской их матери!
— Есть, товарищ комполка! Ни пуха ни пера!
— К черту! — привычно отозвался Рокоссовский и, придерживая шашку левой рукою, быстрым шагом отправился к Контре, что в нетерпении уже бил копытом, сдерживаемый за поводья ординарцем.
Мало осталось шашек в полку, всего по полсотни в каждом из четырех эскадронов, более чем уполовинились они в этом безудержном наступлении от далекой Вислы до близкого уже Одера…
— Даешь!
— Ура!
— Руби их в песи!
Лава неслась, ощетинившись пиками и сверкая шашками. До поляков, что суетились возле повозок, осталась едва сотня метров — атака с тыла застала их врасплох.
— У-й!
— Вперед!
Со стороны повозок пульсировал огонек, но тут же погас — у «шоша» магазин короткий, это тебе не лента «максима».
Жолнежи стреляли вразнобой из винтовок, но остановить лаву такая хаотичная стрельба не могла. Константин пригнулся к гриве, держа клинок на вытянутой вперед руке. Глаза уже выбрали цель — высокий поляк в расшитой золотыми галунами конфедератке, явно из высокого начальства, стоял как влитой, растопырив ноги, но уверенно целясь в него из винтовки.
И выстрелил, подпустив в упор — что-то прошлось по волосам, будто ладонью быстро провели. Контра обрушился на офицера, тот отскочил, но Константин, проносясь мимо, рубанул взад, дернув клинком, — этому хитрому удару его научил старый унтер, ахтырский гусар.
И не посмотрел вслед, почувствовав, что удар достиг цели. Да и не до того было — сразу трое ляхов бесстрашно кинулись на всадника, ощерившись острыми иглами штыков.
Константин вертелся в седле, как уж под вилами, нанося удары шашкой, желая в душе только одного — уберечь злобного, верного Контру. Кое-как отбился, зарубив двоих и стоптав конем третьего. Огляделся и облегченно вздохнул — бой закончился, началась потеха. С повозок летели пух и перья, истерично визжали паненки. Хлопнул револьверный выстрел, затем другой — кто-то из ляхов сводил счеты с жизнью.
— Товарищ командир! — Лицо Говорова сияло, как начищенный солдатский котелок. — Три сотни панычей положили, сотня грабки подняла, остальные разбежались. Лихо!
— Повезло, — устало отозвался Рокоссовский. — Они нас просто с передка не ждали, вот и попались…
— Как кур в ощип, — засмеялся Говоров и добавил уже серьезным тоном: — Пленные гутарят, что отряд сам Пилсудский вел. Может, брехня?
— Не похоже. — Константин вспомнил первого ляха. — Я его вроде по спине обратным ударом рассек.
— Не может быть!
Рокоссовский ничего не ответил, а пошел по траве, на которой вповалку лежали изрубленные жолнежи в шинелях и безусые парнишки в студенческих тужурках. «Последние защитники старого мира», — пронеслась мысль и исчезла. Врагов никогда не стоит жалеть.
И, чеканя шаг, он подошел к одиноко лежащему в стороне телу, в руках которого намертво застыла винтовка с примкнутым штыком. Поляк лежал на груди, шинель на спине располосована ударом, шея раскроена шашкой — кровь уже запеклась.
Рокоссовский поддел плечо носком сапога и с усилием перевернул труп на спину. Застывший смертным хрипом искривленный рот, в остекленевших глазах отражалось синее небо. И усы, целые усища, направленные в сторону, — он их часто видел на трофейных польских плакатах.
— Напрасно вы, пан Пилсудский, — пробормотал краском и тихо добавил: — Но уважаю, смерть солдата приняли.
Рокоссовский подумал, что теперь третий орден Красного Знамени или Почетное революционное оружие ему обеспечено, надо только в дивизию немедленно сообщить. Эта мысль тотчас пропала, на смену ей пришла другая. Он вспомнил слова приказа и тихо их повторил:
— Через труп панской Польши, вперед, к пожару мировой революции! Даешь Берлин!
