Москва-Ростов-Варшава - Ирина Горбачева

– Не могу.

– Почему? Комсомолец?

– Нет. Не в этом дело. Я православный. Когда я уходил, меня мама окрестила и просила веру нашу не предавать.

– Ты дурак, парень. Тебя, небось, дома невеста ждёт, мать. Ты живи, а там разберешься.

– Нет, вы не понимаете. Я верую в Бога, и предать его не могу ни здесь, ни там. А они меня всё равно убьют. Я знаю. Так зачем я против своего сердца пойду? Быстрее бы уже закончили.

– А как же мать?

– Мама меня поймёт. А вот вы, живите. Вы же не верующий человек? Не крещённый?

– Нет. Не крещённый.

– Я знаю, чтобы выжить, некоторые наши ислам принимают. Я их не осуждаю. Я много думал об этом. Война эта какая-то не наша, неправильная. Не надо было нам сюда приходить. Не за свою землю погибаем. Так я в своей вере хочу умереть.

Вас тоже будут мучить. А может и повезёт и вас в миссию отдадут, как жест доброй воли.

– Что ещё за миссия? Какой там жест.

– Слышал, что здесь какая-то миссия американская вывозит некоторых пленных. Так что если будут предлагать стать правоверным, соглашайтесь, лишь бы вырваться отсюда.

– Пошли они со своими предложениями, у меня дед фашистов бил, дядька. Нет, раз так, пусть стреляют.

– Это вы размечтались. Чтобы они и просто расстрелять? Нет. Им поиграть с вашим телом надо. Это счастье если застрелят и всё, а если «Красный тюльпан» сделают?

– Да, наслышан. Кожу вокруг тела надрезают и завязывают над головой. А могут ещё в бузкаши поиграть.

– Это как, – удивлённо спросил солдатик.

– Голову отрезают и детям отдают ею играть, как в мяч. А с телом сами в эти бузкаши играют. Скачут на лошадях и отнимают друг у друга тело убитого. Хорошо если убитого, а бывает и с живым нашим братом играют. Раздирают буквально на куски. Живого! Звери.

– И чтобы я их веру принял? Как вас зовут?

– Максим.

– А я Юра. Степанов Юра. Может если удастся вам выжить…

– Это навряд ли.

– Вдруг повезёт, передайте маме, что я не предал ни её, ни веру нашу.

Наступившая ночь, принесла прохладу, но жажда не давала покоя. Максим провалился толи в сон, толи небытие. К Максиму во сне пришла мама. Она, как в детстве гладила его своей тёплой рукой по голове.

– Сынок, держись. Не падай духом. Бывает, что находишь спасение, там, где совсем не ожидаешь. Верь в себя и береги силы. Я всегда буду с тобой рядом.

На рассвете послышались шаги. В сарай вошли Али с моджахедом, который направил на Максима автомат.

– Бача, ислам или кердык!

– Пошёл ты!

Максим сплюнул под ноги моджахеду. Тот что-то выкрикивая на своём языке, ногами, обутыми в тяжёлые ботинки, стал избивать его. Максим потерял сознание. Моджахеды, ругаясь, подняли его, вытащили из сарая и закинули за борт небольшого грузовика. Моджахеды вели автомобиль по ухабистой дороге, о чём-то громко разговаривая и смеясь. Через некоторое время машина остановилась. Максим услышал выстрелы, крики афганцев, стоны людей. Водитель и его напарник Али выскочили из автомобиля. Али заглянул в кузов и толкнул Максима. Решив, что он всё ещё без сознания, они, возбуждённо и громко переговариваясь, спустились в низину и присоединились к кучке вооружённых афганцев, которые смотрели на ужасающую для нормальных людей картину.

С десяток афганских мальчишек с палками и свора собак бегают за несколькими солдатами, захваченными в плен. Моджахеды, наблюдая за игрой, одобрительно кричат и выстрелами подбадривают мальчишек. Окровавленные обессиленные люди из последних сил, стараются увернуться от разъярённых собак. Мальчишки догоняют их, сбивают палками наземь и оставляют на растерзание собакам. Люди смеются и улюлюкают, когда тело несчастного превращается в кровавое месиво.

Максим еле перелез через противоположный борт грузовика и упал на землю. Короткими перебежками он добежал до обрыва поросшим кустарником. Внизу река. Шумом своего быстрого течения по каменистому дну, она заглушает крики и выстрелы моджахедов. Максим, измученный жаждой и солнечным пеклом притаился у обрыва.

– Только бы моджахеды не вернулись раньше. Господи, о чём я думаю. Они же там любуются муками ребят, пока я спасаю свою шкуру. Юрка Степанов из Рязани, Юрка Степанов, Юрка, я выживу, я расскажу твоей матери о твоём подвиге. Максим прикрыл голову руками и скатился с каменного склона. Упав в воду, несколько минут он боролся с течением. Но вскоре, ему удалось ухватиться за кустарник, росший по берегу реки. Максим подтянулся, цепляясь за ветки, и перебирался за большой камень, крутого берега, прячась за ним.

– Надо переждать. Набраться сил. Только бы сейчас они меня не обнаружили.

Всё поплыло перед глазами. Максима потерял сознание. Солнце медленно пряталось за горизонт, шум реки поглотил улюлюканье дикарей и стоны последних жертв, когда мальчишки с надетыми на палки отрубленными головами солдат, вместе с собаками, с шумом убежали в деревню. Послышались одиночные выстрелы. Это моджахеды стреляли в обезображенные тела советских солдат. Когда замолк последний мученический стон, они так же шумно с разговорами и смехом, ушли вслед за мальчишками. Али с напарником вернулись к грузовику.

Холодная вода сделала своё дело. Максим очнулся. По близким звукам выстрелов он понял, что моджахеды его ищут. Он плотнее прижался к откосу, прячась за камнем, который уберёг его от пуль, которыми афганцы сверху обстреливали весь кустарник и речную протоку. Моджахеды что-то злобно выкрикивали, продолжая стрелять, но через некоторое время вернулись к грузовику и уехали. Выждав некоторое время, Максим решил пройти вверх по течению и вернуться к месту расправы.

Цепляясь за кустарники, где вплавь, где по берегу реки медленно и осторожно он продвигался туда, откуда ещё недавно доносились крики и стоны людей. Вскарабкавшись по каменистому склону наверх, Максим перебежал дорогу, по которой они ехали на грузовике, и спустился в низину с другой стороны дороги к месту расправы над пленными.

Красный закат, казалось, залил кровью каменистую площадку. Максим медленно двигался, пытаясь обнаружить живых, хотя и осознавал, что этого не может быть. Вокруг лежали искромсанные безголовые туловища. У ребят, для чьих голов не хватило мальчишеских палок, были выколоты глаза и вскрыты внутренности. Сделав ещё шаг, Максим упал на колени, опираясь руками о землю. Почувствовав влагу на ладонях, он поднёс руки к глазам. Они были в крови. Максима охватила мелкая дрожь, которая разбежалась по всему его телу. Обхватив руками голову, он громко застонал.

То, что происходило с ним дальше, ему виделось, как в замедленной киносъёмке. На дороге остановился джип. Из него вышли американский солдат с автоматом, водитель и женщина. Женщина быстро делала снимки с места изуверства, пока солдат и водитель спешно усаживали Максима в кузове открытого джипа. Женщина и солдаты пытались что-то объяснить ему. Но он трясся в ознобе и никого вокруг не видел, ничего не слышал и не понимал. Ни просьб лечь на дно кузова и спрятаться под брезентом, ни вопросов, как ему удалось выжить.

Только через год американская журналистка Дженнифер Смилл смогла вывезти его за пределы Афганистана. А ещё через несколько лет скитаний Максима по Штатам, куда он попал с помощью Дженнифер он, наконец, получил советский паспорт и разрешение на вылет в Россию.

– Макс, сколько лет тебя не было в России? Может, ты подумаешь и отложишь возвращение в Россию? Тебе надо подумать о здоровье. А у вас в России сейчас такое творится!

– Дженнифер, я очень благодарен тебе. Но не могу здесь остаться. А трясучка моя пройдёт. У нас как говорят? Дома и родные стены помогают.

Изменения в стране Максим заметил сразу по прибытии в Москву. Накупив кучу газет с непонятными новыми названиями, в поезде по дороге до Новочеркасска он пытался понять, что это за такая Перестройка. Удивился изменениям в Новочеркасске, выйдя на площадь. Понял одно: страна меняется, но хорошо это или плохо совсем не понятно. Что в Москве, что здесь на площади перед вокзалом толкучка. Кто продаёт вещи, кто пирожки. Всюду звучит кавказская и восточная музыка. Быстро добравшись до дома, Максим с волнением позвонил в квартиру.

– Иду, иду, – услышав голос Лены, у Макса спазмой скрутило горло, – вам кого, – Лена удивленно смотрела на Макса и не узнавала его.

– Мам Лен, это же я, – Максим сам не узнал своего голоса.

– Максик, мальчик мой! Живой! – Лена облокотилась на дверной косяк и чуть не упала без сил.

Максим подхватил её и провёл в комнату.

– Максик, мальчик мой, живой, – Лена обняла и плача, расцеловала Максима.

Немного придя в себя от неожиданной встречи, Лена стала суетиться, накрывая на стол.

– Вот как всё вышло. Нам сказали – не ждите. Раз пропал без вести, значит, нет его больше. А мы с дядькой твоим верили, в то, что ты вернёшься. Максик, седой совсем, тебя разве можно узнать? Вот дядька обрадуется.