Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник) - Алан Милн

– Знаю. К чему нас только не вынуждают обстоятельства! Но если бы ты – по чистой случайности – сказала не «соборы», а «епископы», наша задача была бы гораздо интереснее. У тебя компас есть?

Заверив и отослав открытки, они продолжили путь в Чентерс.

– Назад поедем через Салисбери, – вздохнула Китти.

3

Спустившись к обеду, Хлоя встретила в гостиной старого друга.

– Привет, Уилл, – поздоровалась она.

– Хлоя! Мой ангел! – воскликнул Уилсон Келли.

С распростертыми объятиями он словно бы ступил со сцены, бросив пару слов извинения женщине, с которой разговаривал.

– Неужели глаза меня не обманывают?

Взяв ее руки в свои, он поднес их к губам.

– Славно снова тебя видеть, голубчик.

– Вы должны узнать друг друга, вы должны полюбить друг друга! – воскликнул Келли. – Двое моих ближайших друзей! – Аккуратно положив руки Хлои одна на другую, он накрыл их своей. – Идем! – За руки он привел ее к столику с коктейлями, где ждала Китти. – Как мне вас представить? Мисс Марр… миссис Клейверинг? Невозможно! Хлоя! Китти! Друзья мои!

Китти с самым невинным видом сказала, что часто слышала про мисс Марр и давно уже жаждала с ней познакомиться. Хлоя ответила, что, разумеется, видела мисс Келсо на сцене и всегда восхищалась ее игрой.

– Помнишь ее в «Струнах скрипки»? – воскликнул Келли с шейкером в руке. – Ты была там великолепна, Китти! Я всегда говорю, что это твоя лучшая роль. Та чудесная сцена в третьем акте – помнишь ее, Хлоя? – где она лежит мертвая на софе с букетом полевых цветов на груди, и я пытался играть ей на скрипке, но без толку, мои руки упали, и я заговорил – сперва медленно, словно слова у меня врывают клещами, потом все быстрее и быстрее, давая зрителю понять, что именно ее я всегда любил.

– Ты про «Гамлета» говоришь, верно, милый? – спросила Китти. – Скрипка там не предусмотрена.

– Нет-нет-нет! – возразил Келли. – Ты же знаешь, про какую я пьесу, Хлоя. Мой отец умер, и я подозреваю, что его убили, и я скитался по градам и весям, играя на скрипке и делая вид, что сошел с ума… – Он постучал себя по виску, то ли имитируя безумие, то ли чтобы пособить памяти. – Мне следовало бы помнить, ведь я автор. По крайней мере я написал ее совместно с тем типом… Как, дьявол побери, его звали?..

– Уильям Шекспир, – подсказала Китти.

– При чем тут Шекспир? – с сомнением протянул Келли и покачал головой. – Нет-нет, это была современная пьеса…

– Возможно, ты играл Шекспира в современном костюме, – предположила Хлоя. – У тебя был велосипед?

– И вообще, дорогой, – вмешалась Китти, – я ни в каком костюме с тобой не играла, ни на велосипеде, ни рядом с ним.

– Зачем бы мне велосипед, дорогая? – спросил Келли терпеливым тоном добродушной гувернантки.

– Чтобы по градам и весям скитаться, – весело ответила Хлоя. – Это мой коктейль?

– А? Да. – Он подал ей бокал. – Помню, я как-то катил по сцене велосипед, один раз. Но это было в другой пьесе. «Прихоть молодого человека», помнишь ее? Я написал ее за уик-энд с… Трабшоу, кажется? Создавало атмосферу, как мне показалось… молодой человек влюблен в… кто же была девушка? Не ты, Китти, это было еще до тебя… безумно в нее влюблен и приехал за десять миль на своем велосипеде – сразу, понимаете ли, задает тон, показывает, как он влюблен и беден… долгая пыльная поездка… у него нет машины… про него все стало ясно, едва он вышел на сцену!

– Всем и так стало ясно, дорогой, – сказала Хлоя. – Они говорили: «Ха! Да это же Уилсон Келли!» Даже без велосипеда.

– Почему мы говорим о велосипедах? – спросила Китти.

– Понятия не имею, – отозвалась Хлоя.

Все пьесы, в которых появлялся Уилсон Келли, имели две отличительные черты – черты, отличавшие их не друг от друга, а от тех пьес, в которых Уилсон Келли не появлялся. Во-первых, Келли всегда фигурировал на афишах как соавтор, а во-вторых, в тот или иной момент разворачивающейся драмы либо другой персонаж уговаривал его, либо он сам испытывал внезапную и неодолимую тягу сыграть на скрипке «Баркаролу» Гофмана. Связь между этими двумя чертами была вполне очевидна. Автор не предвидел соло на скрипке и потому не подготовился заранее, следовательно, актеру с его огромным сценическим опытом казалось необходимым ему помочь, предложив соавторство. Никто с пониманием искусства сцены, каким обладал Уилсон Келли, не удовлетворился бы простой просьбой («Сыграй-ка нам, папа») персонажу, который до того не проявлял никаких признаков ни любви к музыке, ни владения музыкальным инструментом, а потому соло на скрипке требовалось вводить постепенно и исподволь. Какой-нибудь Шекспир, если бы писал один, мог бы удивить нас внезапной ремаркой «Выходит, преследуемая медведем»[71], но «Зимняя сказка» из-под пера соавторов Уильяма Шекспира и Уилсона Келли в той или иной предшествующей сцене ясно давала понять, что этот особый «медведь» уже близко. И от необоснованной ремарки «Входит Леонт со скрипкой» отшатнулись бы, поскольку «Снова входит Леонт со скрипкой» – после обычных скромных отнекиваний – все-таки звучит убедительнее.

Разумеется, автор (или авторы) не требовал сыграть что-то конкретное. Персонаж, в обличье которого выступал Уилсон Келли (или, как полагали некоторые, который выступал в обличье Уилсона Келли), прокладывал себе путь через Кущи Музыки и беспечно останавливался – сегодня то, завтра сё… но, так уж вышло, сегодня… дайте-ка подумать, ах да! – на «Баркароле». Это было не единственное произведение, которое умел играть Уилсон Келли, но скорее всего единственное, которое он еще мог сыграть без фальши.

Вполне естественно для актера, умеющего играть на скрипке, считать, что жаль терять попусту уже собравшуюся аудиторию. Жутковатым же исполнение Келли делало его явное – в каждой постановке! – убеждение, что ничего подобного со зрителем не случалось ни разу. Когда дело доходило до скрипки, он был сама превосходная непринужденность, тогда как друзья в его обществе краснели при одном только упоминании инструмента. Что касается внешности, то внешность он имел впечатляюще зловещую и мрачную: тем более такой эффект усугублял длинный острый нос, что само по себе нежелательно для актера, но у такого известного лица, как Уилсон Келли, не вызывало нареканий.

Он двинулся к двери, чтобы приветствовать Иврарда и предложить ему коктейль, возможно, забыв, что хозяин поместья Иврард и что этот хозяин не далее как полчаса назад показывал ему его комнату. Обменявшись смешком у него за спиной, Хлоя и Китти отошли от стола.

– Я и забыла, какой он душка, – шепнула Хлоя. – Разве ты никогда с ним не играла?

– Никогда. Но однажды он предложил пожить в одной квартире.

– Почему ты отказалась? Лифта не было?

Китти, которая в этот момент отпила коктейль, внезапно фыркнула от смеха, едва не захлебнулась шампанским и, бросив коронное «Прошу пардону, миссис Хопкинс» из пьесы Шоу, стала искать носовой платок.

– Тебе скорее полотенце нужно, – посоветовала Хлоя.

– Послушай, дорогая, – твердо сказала Китти, – если хочешь, чтобы вечер прошел мирно, без дополнительных приключений, мне нельзя хихикать. Поэтому перестань, пожалуйста.

Они вернулись к остальным.

За обедом Иврард сказал негромко Хлое:

– Мне предложили поехать в Южную Америку.

– Не полиция, дорогой?

Он улыбнулся:

– Нет. Парламентский комитет по торговле.

– Это в твоей компетенции, Иврард?

– Не вполне. Но всегда нужны два-три статиста, умеющие носить монокль и заниматься любовью с женами важных шишек, – традиция британских милордов.

– Дорогой, не смей заниматься любовью с горячими бразильянками. Я этого не потерплю.

– Я еще не уверен, поеду ли.

– Надолго это будет, золотко? Я не могу надолго тебя отпустить.

– Месяца на три. Сначала придется посмотреть Штаты. Это будут долгие три месяца вдали от тебя, Хлоя. Один Бог знает, что ты затеешь.

– Ничего такого, о чем побоялась бы тебе рассказать.

– Давай после об этом поговорим. Твой сосед имеет сообщить нечто срочное.

Она повернулась к сгорающему от нетерпения Келли.

– Не помню, хорошо ли ты знаешь Бангкок, – начал он.

– Не слишком, – отозвалась Хлоя. – Я обычно езжу в Богнор[72].

– Я как раз рассказывал миссис Доннисторн про забавное приключение там.

– Как прошло? То есть ее позабавило?

Келли рассмеялся и от смеха стал вдруг очень и очень привлекательным.

– Ты ничуть не изменилась, Хлоя. А я и забыл.

– Ах, дорогой, не могу же довольствоваться хвостом чужого разговора. Что ты делал в Бангкоке?

– Ты не слышала? Про мое турне по Австралии и Дальнему Востоку? – С тем же успехом Наполеон мог бы сказать: «Как, ты не слышала, что я подался в солдаты?»

– В Лондоне только о нем и говорят, голубчик. Большой был успех?

– Финансово – средненько. Условия там очень тяжелые. Разумеется, у меня были гарантии. Но с точки зрения искусства, да и в светском плане это был истинный триумф. И политически тоже, я составил доклад для властей, они как будто в восторге. Многое ведь можно сделать, ты же понимаешь.