Лицом к лицу - Александр Николаевич Кутатели
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3
Нино и Корнелий вернулись в зал и направились к роялю.
Платон проводил девушку вожделеющим взглядом.
Нино села за рояль. Наступила тишина. И вдруг зал наполнился нежно сотканными лирическими звуками «Фантазии» Шумана.
Сараджишвили сидел с закрытыми глазами. Потом широко открыл их и одобрительно взглянул на Нино.
Платон совершенно не понимал шумановской «Фантазии», но лицо его принимало все более серьезное и сосредоточенное выражение. Оно стало каким-то напряженным, глаза устремились в потолок.
Но скоро эта напряженность утомила Платона. Он уже не слушал музыки, а только следил за пальцами Нино, бегавшими по клавишам, и думал: «Кому нужны все эти Бетховены, Шуманы, Шопены, Моцарты, музыка которых дается с таким трудом и мучениями!»
Нино закончила первую часть «Фантазии» — «Руины» — и перешла ко второй — «Триумфальная арка». Впереди была еще самая сложная, третья часть — «Звездный венец».
Творчество Шумана, одного из величайших композиторов, отличается сложной психологией и лиричностью. Его монументальная «Фантазия C-dur» является замечательным образцом произведения большой музыкальной формы. «Фантазии» предпослан эпиграф Шлегеля:
«Сквозь всю пестроту земных звуков пробивается таинственный тихий тон, доступный лишь чуткому уху».
Шуман писал свою «Фантазию» под впечатлением любви к пианистке Кларе Вик, ставшей впоследствии его женой. Она действительно могла расслышать «таинственный тихий тон» в пестрой ткани музыкальных образов.
«Фантазия» пронизана духом романтики XIX века. Глубокая философская идея этого произведения сочетается с не менее глубокой лирикой.
В «Фантазию» Шуман вложил весь трагизм, всю глубину своих душевных переживаний, и, конечно, понять творение со столь сложной концепцией и композицией, постичь его и передать было не под силу ни молодой исполнительнице, ни ее слушателям, ни даже самому музыкальному из них — Вано Сараджишвили.
Когда умолкли последние звуки «Фантазии» и в зале раздались аплодисменты, Платон вскочил, бросился к Нино и поцеловал ей руку.
— Гениально! Что за девушка! — восклицал он восторженно. — Вы, Нино, не только художник, вы художник-творец! Я объехал всю Европу, я слушал мировых виртуозов, но такую сугубо своеобразную, я бы сказал — неповторимую, интерпретацию шумановского шедевра мне приходится слышать впервые! Ваш успех я приписываю вашей глубочайшей интуиции, вашему божественному вдохновению. Я утверждаю, — уже кричал он, — что ваша интерпретация гениального шумановского творения объясняется только тем вторично-творческим синтезом, который так ярко характеризует вас!
Эстатэ и Вардо таяли от удовольствия. Но Антон Вахек недоумевал, чем, собственно, был вызван такой безудержный восторг Платона. Вахек был неплохим знатоком музыки. Он учился в Праге и Вене и великолепно играл на скрипке. «Зачем понадобилось ему чрезмерной похвалой сбивать с толку молодую пианистку?» — думал он.
Сараджишвили дал Нино несколько деловых советов, касавшихся исполнения преимущественно тех мест «Фантазии», которые носят сказочно-повествовательный и триумфально-торжественный характер, и высказал свое мнение относительно передачи заключительной части с ее лирической глубиной и остротой драматических переживаний.
— Я еще полнее выскажу вам свой восторг, — пообещал имениннице Платон, — когда полной чашей буду пить за ваше здоровье.
— И это будет скоро, — шутливо добавил поэт Ахвледиани.
4
Дверь в столовую была открыта. При ярком свете люстры торжественно выглядел именинный стол, на котором всеми цветами радуги переливался хрусталь и сверкало серебро. Рядом с фарфоровыми тарелками были разложены серебряные ножи и вилки, белоснежные салфетки с вензелями, вдетые в кольца.
В столовой, как и во всем доме Макашвили, все носило печать достатка и хорошего вкуса. В фарфоровых вазонах застыли стройные лилии. Стол был уставлен изысканными закусками, тут было и любимое блюдо хозяина — рыба, запеченная в больших раковинах. В высоких вазах красовались гроздья винограда, яблоки, апельсины. В многочисленных вазочках лежали чурчхелы, орехи, миндаль, фисташки. Разноцветными огнями светились бутылки с кахетинским и имеретинским вином.
На кухне, кроме домашнего повара Евтихия, сегодня работал бывший дворцовый повар.
Гости подошли к столу и стали занимать места в зависимости от своего положения в обществе и возраста. Дамы чередовались с кавалерами. Все улыбались, говорили, шутили, перешептывались, и только Платон застыл в своей обычной позе скучающего «сверхчеловека».
— Господа, предлагаю выбрать тамаду, — раздался волос Эстатэ.
— Тамаду! Тамаду! — закричали все.
После недолгих уговоров тамадой согласился быть Платон.
Его усадили в кресло во главе стола, и он сейчас же приступил к исполнению своих обязанностей.
— Разрешите мне, господа, — полилась его напыщенная речь, — первым долгом поздравить прелестную Нино с торжественным днем ее именин. Именем Нино была когда-то наречена святая дева, распространившая в Грузии религию Христа. Нино водрузила в Картли плодоносящий крест из виноградной лозы — символа дионисовского опьянения, обвила и согрела его своими чистыми девичьими косами. Пан и Христос вошли в Грузию не как враги.
Дальше Платон стал рассуждать о характерных свойствах грузинского народа:
— Страх смерти мы, грузины, во все времена заглушали в себе борьбой и весельем, трудом на земле, — потому Грузию и называли в Европе «Георгиен». Все это находит отражение в наших песнях… Разрешите, дорогая именинница, еще раз поздравить вас от всего сердца с днем вечно девственной святой Нино!
— Умеет говорить! Люблю его за это! — в умилении воскликнул Эстатэ.
Гости поздравляли Нино, выражали ей свои лучшие пожелания. Лицо девушки сияло счастьем, таким же безоблачным, лучезарным, каким был для нее весь сегодняшний праздничный день. Простой, наивной улыбкой отвечала она на поздравления Корнелия, Миха, Сандро и Кукури. Черные косы сегодня впервые не прикрывали ее красивую шею. Она собрала их в тяжелый узел и сколола гребнем из слоновой кости с драгоценными камнями, которые, однако, не могли затмить блеска ее больших лучистых глаз.
Пир был в разгаре. Запели «Мравалжамиер». Вано Сараджишвили прекрасно вторили Сандро Хотивари и Миха Мачавариани. Но все голоса заглушал бас Джибо Макашвили. Даже стекла в окнах дрожали.
Повар Евтихий, горничная Шура и няня Саломэ беспрестанно подавали на стол то сациви, то жареных фазанов и поросят.
Пришла очередь выпить за здоровье генерала Чиджавадзе.
Платон и тут блеснул своим красноречием:
— Крест и меч — это действительно эмблема Грузии, под знаком которой творилась ее история, вершились ее судьбы. Если прежде наш гениальный поэт Важа тосковал:
Ржавая стала ты, сабля гордая,
Ножны зеленая плесень съедает.
Где ж он, хозяин, чтоб снова
