Выход в свет. Внешние связи (СИ) - Хол Блэки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поцеловал мою лапку, и я закашлялась.
— Никаких автобусов. Садишься в машину. Беспрекословно, — приказал Мелёшин. Нажал на лифтовую кнопку, и кабина поехала вниз. Я согласно кивнула, раздирая кашлем раздраженное горло. Всё равно не знаю ни одного маршрута.
— Что это? — спросила сдавленно, махнув в сторону занавешенной камеры, и снова зашлась в кашле. Мэл нисколько не смутился.
— А-а, это… — освободил устройство из плена, спрятав стянутую улику в кармане куртки. — Разные полезные штучки, необходимые в быту.
— Вижу, не слепая, — пробурчала я сварливо, а Мелёшин ухмыльнулся.
Лифт плавно остановился, и двери разъехались в пустом освещенном подвале.
— Мы в подземном гараже, — пояснил Мэл и приложил ладонь к черному прямоугольнику на стене.
За стеной глухо загудело, плиты пола пришли в движение, и через появившийся прямоугольный проем в стене подкатил на эскалаторной ленте знакомый черный автомобиль.
— Прошу, — галантно распахнул дверцу Мелёшин.
Я вспомнила, как Мэл открывал её перед блондинкой, и, возможно, перед Эльзой открывал и перед другими девушками, и его дежурный джентльменский жест неожиданно разозлил. Вспомнив, с каким монархическим величием восседала на переднем сиденье Изочка, я поняла, что у меня не получится выглядеть также достойно рядом с водителем. Выбрав наилучший вариант, обошла машину с другой стороны и заметила вмятину, оставленную в крыше перчаткой Тёмы. След от шипов получился глубоким, содрав краску и оголив острые края.
Пока я проверяла, сквозная дыра получилась или нет, Мелёшин терпеливо ждал. Убедившись, что металл деформировался не насквозь, я устроилась на заднем сиденье. Мэл закрыл распахнутую им дверь и медленно обошел машину, засунув руки в карманы куртки. Подошел к моей дверце и открыл ее.
— Ну и? — спросил, вздернув бровь.
— Что именно?
— Ты куда залезла?
— Ты прав, Мелёшин. Залезла, а впереди нужно усаживаться, стараясь не наступить шпильками на ноги водителю.
Мэл посмотрел на меня хмуро и с силой грохнул дверью, заставив испуганно вздрогнуть и моргнуть. Сев на водительское сиденье, он с такой же злостью захлопнул свою дверцу. Заведя машину, резко стартовал, на ходу выставляя зеркало заднего вида на мою болезненную физиономию. На этот раз Мелёшин не устраивал кипяток в салоне, видимо, чтобы я не вспотела и не раскашлялась.
"Турба" проехала безлюдным тоннелем с жирными стрелочными указателями на стенах и вырулила из темного зева подземных ворот на поверхность. Поначалу глаза ослепли из-за внезапной смены освещения — от электрического света до естественного, к тому же отраженного снегом. Зато дорога, по которой двигалась машина, оказалась сухой и бесснежной. Мэл вел машину, уверенно ориентируясь между высотками.
— Почему здесь не растаивают снег? — спросила я, глядя в окно.
— Чтобы быть ближе к природе.
Куда уж ближе в царстве камня, металла, стекла и пластика, — хмыкнула я, разглядывая высотки. В видимой хаотичности их расположения наблюдалась некая закономерность. Вскоре дорога, по которой мы ехали, слилась с другими, образовав единый транспортный поток. Трасса вырвалась из плена зданий и повела прямой стрелой по заснеженному полю к темному скоплению вдалеке.
— Где мы? За городом? — поинтересовалась я. — Кругом какая-то равнина.
— Это район "Кленовый лист", созданный искусственно. Сверху напоминает лист дерева, а дороги имитируют прожилки. Сейчас мы едем по дамбе, а вокруг замерзшее озеро.
— Необычно. Значит, эта дорога — черешок?
— По замыслу архитекторов — да.
"Черешок" был основательным: около десятка полос в том и в другом направлении. Мэл вел машину не медленно и не быстро, а, скорее, комфортно.
— Включить музыку? — спросил у меня.
— Нет, спасибо.
Однообразие заснеженного пространства за окном и тишина в салоне поспособствовали тому, что я снова окунулась в атмосферу столовой Севолода, задумавшись об услышанном и увиденном. Теперь меня занимал не подслушанный невольно разговор, а судьба девушек, работавших горничными. Наверное, потому что я могла оказаться на их месте, и мою память подвергали бы принудительному сканированию, чтобы проверить, не украдены ли драгоценности хозяйки, и узнать, кто спит с хозяином или с его сыном.
— Умеешь читать мысли или память? — спросила сипло у Мелёшина. Он мельком глянул на меня в зеркало заднего вида.
— Эва, тебе известно, что считывают специалисты по элементарной висорике, да и то не каждый возьмется. Брать информацию из глубинных слоев памяти тяжелее, чем события вчерашнего дня или произошедшие год назад. Почему спрашиваешь?
— Ну, ты ведь сильный висорат и можешь всё.
— Заблуждаешься, — хмыкнул он.
— А Севолод? Он читает мысли или видит прошлое других людей? — продолжала я допытываться. Мэл снизил скорость, перестроившись в крайнюю полосу.
— Почему тебя это беспокоит? — спросил озабоченно.
— Просто так, — отвернулась я к окну.
— Нет, не просто. Скажи мне.
— Севолод знает, что твой кузен пристает к горничной?
Мелёшин резко крутанул руль, и я вцепилась в ручку дверцы, вообразив, что машина сейчас свалится с дороги на лед озера. Неужели Мэла разозлил вопрос? Сейчас начнет возмущаться и защищать своего родственника и, чего доброго, обвинит меня в поклепе.
Утонуть в проруби не получилось. "Турба" остановилась в кармане, а мимо в обоих направлениях проносились вереницы автомобилей, грузовые фуры, автобусы, образуя сумасшедшее движение. Однако в салоне машины стояла тишина, даже двигатель работал бесшумно.
— Он мне не кузен, — сказал Мелёшин враждебно, обернувшись назад. А я-то причем, если братцы недолюбливают друг друга?
Видимо, Мэл заметил мое опешившее и обидевшееся лицо, поэтому сказал:
— Извини. Он — сын тетушки от первого брака, Севолод усыновил его и дал свою фамилию.
Вот оно что. Стало быть, Вадим носит Мелёшинскую фамилию не по праву рождения. Теперь понятно, почему Мэл ни разу не назвал парня по имени.
— Кузен — не кузен, а к девушкам пристает, и Севолод об этом знает и потакает, — поведала о своем открытии. — Зачем их увольнять, если они не виноваты?
Мелёшин отвернулся к лобовому стеклу.
— Думаю, дядя знает. Но не потому что прочитал чью-то память, а потому что пару раз ловил его по утрам, когда он сбегал по-тихому из комнат прислуги.
— Значит, этот подонок использует девушек и подставляет!
— Использует? — усмехнулся Мэл. — Горничная, которая принесла твои вещи…
— Светлана.
— Может быть. Не знаю её имени. Сразу же, как устроилась к Севолоду, недвусмысленно дала мне понять, что готова видеть в скромной девичьей постели.
— Врешь! — не сдержалась я, вспомнив миловидную вежливую девушку, чей благопристойный образ не вязался с распущенностью.
— Как тебе будет угодно. Можешь не верить, — хмыкнул Мелёшин.
— А ты? — спросила я, и охрипший голос дрогнул. — Согласился?
Мэл выдержал драматическую паузу, глядя на меня в зеркало.
— Зачастую такие, как она, вцепляются мертвой хваткой, не брезгуя шантажом и угрозами. Поэтому отказался.
— Ты что-то путаешь, — пробормотала я неуверенно. — Чтобы вцепиться, нужны когти и острые зубы.
— Поверь, всё при ней и заточено, — ответил Мелёшин с видом знатока.
— Если не пробовал, откуда знаешь? Значит, опыт имеется?
— Не у меня. У моего знакомого, и с печальным исходом. Так что, Эвочка, горничные бывают разные снаружи и внутри.
— Но почему они не боятся, что память прочитают?
— Эвка, ты наивнее, чем я предполагал. А ведь должна ориентироваться или, по крайней мере, слышала бы об этом. Ты ведь… ну, того… вроде как тоже…
— Понятно, — задрала я оскорбленно нос. — Можешь не продолжать. Всё равно у тебя кособокая вежливость.
— На любое действие всегда найдется противодействие, — сказал Мелёшин. — Не думай, что слепые беззащитны под игом висоратства. В частности, я уверен, что горничные Севолода принимают снадобья, которые спутывают различные виды памяти или стирают события последних суток.