Бумеранг на один бросок - Евгений Филенко

После фиаско на Земле лферры притихли и усердно изображают, что стали белыми и пушистыми, а о генетической экспансии более не помышляют. Я думаю, прикидываются.

Кстати, оркочеловека звали Роберт Локкен.

Сейчас о нем почти никто не помнит, кроме историков и эрудитов. То, что он был оркочеловеком, сообщается вскользь, безо всяких ссылок на лферров и их опыты. Ну, был и был, что из этого делать тайну?.. но и сенсации, в общем, никакой… А в XXI веке сказать, что Роберт Локкен являл собой известную личность, значило не сказать ничего. Им восхищались, ему удивлялись, над ним посмеивались, он был постоянным объектом приколов, пародий и карикатур. А еще одним из богатейших людей своего времени. В ту пору личное богатство служило главной причиной болезненного социального расслоения, и потому у многих вызывало раздражение. Ты умный, образованный, талантливый, но почему-то еле сводишь концы с концами. А кто-то другой — глуп, ленив и бездарен, и вынужден бесцельно слоняться по своим мраморным дворцам с золотыми ваннами и жемчужными занавесками, околевая от скуки, в компании таких же роскошных лоботрясов, и все потому, что папаша или дедушка где-то чего-то вовремя и много наворовал… Относилось ли это к Локкену? И да, и нет.

У него были биологические родители, которые не подозревали, что. против воли стали объектами генетического эксперимента (подробности лферровского вмешательства в развитие их первенца охарактеризованы следующим образом: «имели место» — и точка). Вполне благополучные люди, свой дом в Якобсберге, свой маленький бизнес… То обстоятельство, что младенец походил не на папу и маму, а скорее на обезьянку, печалило их и тревожило. Но директор медицинского центра прочел им лекцию про атавистические отклонения, обещал постоянное наблюдение за маленьким Бобби, а также порекомендовал бонну по имени Агнес-Вивека Понтоппидан, молодую, блестяще образованную, полную энтузиазма и нерастраченной любви.

Собственно, бонна Понтоппидан и взрастила это диковинное растение своей заботой и нежностью. Благодаря ей Роберт Локкен стал тем, кем стал.

Вообще-то он был натуральный, рафинированный раздолбай. Это заметно даже на графиях. Лохматый, с вечной блуждающей улыбочкой на небритой физиономии, в каких-то обтерханных джинсах и ржавой футболке с надписью «Буросский текстиль». Между прочим, далеко не красавец, но и не урод, как можно было ожидать…

Он все время где-то учился, и ни разу не достиг хотя бы магистерских степеней. Что не мешало ему быть безусловно умным и разносторонне, хотя и безо всякой системы, образованным человеком. Я вспомнил, что где-то у меня была подходящая цитата на такой случай, покопался в своем мемографе и вот что нашел у Сергея Довлатова: «… нищета и богатство — качества прирожденные. Такие же, например, как цвет волос или, допустим, музыкальный слух». Точь-в-точь про Роберта Локкена. Богатство само к нему шло, плыло, падало в руки с небес и лезло в плохо запертые окна. И ни лферры, ни виавы тут ни при чем. Хотя… эта тема открыта для дискуссий. Но, наверное, он просто оказывался в нужном месте в подходящий момент, и не упускал шанса сделать необходимый шажок.

Иногда это происходило случайно. Престарелый профессор Упсальского университета Якоб Холст в качестве ликвидации академической задолженности поручил нерадивому студенту-естественнику Бобби Локкену выполнить серию наблюдений на культурой «клубящейся губки» Aphrocallistes undarus, чтобы только занять этого балбеса сколько-нибудь полезным делом. Бобби отнесся к поручению со всей халатностью, на какую только был способен: заперся в лаборатории ночью, обставился аквариумами с мирно дремлющими губками, закурил, дернул пивка и уснул на диванчике. Уж что он там уронил в воду, одному богу известно, то ли сигаретный пепел, то ли чипсы из пакетика, то ли собственную руку… но поутру его пришлось вырезать из заполнившей все свободное пространство пористой массы корундовыми пилами, потому что прочие режущие инструменты эту твердыню не брали. Горе-студиозус был извлечен из узилища в целости и добром здравии, даже не слишком напуганный, поскольку внезапно и сверх меры разросшаяся «клубящаяся губка» великодушно оставила ему некоторое пространство для существования, и к тому же не посягнула на пиво. Профессор Холст, взволнованно сообщив Локкену, что он есть самородный stjarthal (какое-то нехорошее слово), потребовал от того восстановить контекст эксперимента. Локкен не сразу вспомнил, с какой начинкой у него были чипсы… Спустя месяц удалось составить необходимую гремучую комбинацию факторов, при наличии которой безобидный глубоководный полип начинал безудержно и с дикой скоростью разрастаться, наполняя все пустоты сверхлегкой и сверхпрочной, да к тому же моментально затвердевающей, скелетной структурой. Пока Бобби трындел с лаборантками и пил пиво, профессор Холст выявил зависимость между бытовыми магнитными полями и направлением роста губки. Нобелевскую премию, впрочем, получали вместе. Новый строительный материал, получивший составное название «локхол», навсегда закрыл жилищную проблему в слаборазвитых странах. Увы, профессор Холст вскоре покинул наш мир, не оставив наследников. Поэтому все — доходы от неожиданного открытия стекались на банковский счет шалопая Локкена.

Отринув учебу в Упсале, молодой нувориш собрал в кучу всех друзей-подружек и пустился в кругосветное плавание на самой большой яхте, которую ему подыскали на Скандинавском полуострове. Круиз обещал быть напряженным, потому что от взятого на борт пива яхта давала серьезную осадку… Штормовой ночью, где-то в виду острова Терсейра, пьяненький Бобби, которого общество великовозрастных повес необъяснимо и давно уже тяготило, вышел проветриться, имея на себе купальные трусы и простецкий спасательный жилет. Разумеется, его тотчас же смыло за борт. Пассажиры хватились владельца судна далеко не сразу… В это время сам Локкен, выброшенный на пустынный островок, чьим небогатым украшением были молодая пальмовая рощица, изумительный пляж белого песка и несколько обглоданных прибоем до зеркального блеска черепашьих панцирей, решал проблему питьевой воды. О том, что кокосы годятся в пищу, он не подозревал. Вместо воды Бобби нашел у корней одной из пальм почти целиком вросший в землю древний сундук, который скуки ради откопал. Под первым сундуком обнаружилось еще несколько… Это был один из мифических кладов прославленного пирата Генри Моргана, а островок назывался Сабрина, и то исчезал в океанских пучинах, то возникал вновь, чем заслужил скверную репутацию, а места на картах и в лоциях не заслужил вовсе. В одном из сундуков обнаружилась бутылка из темного стекла, которой Локкен тотчас же отбил горлышко, отчего-то надеясь, что оттуда вылезет заспанный джинн и предложит свои услуги. Внутри оказалось перекисшее пойло, настолько отвратительное на вкус, что в момент прочистило незадачливому кладоискателю мозги. И тот вспомнил, что в карман купальных трусов, купленных еще в родном Якобсберге, хозяин магазинчика пляжных принадлежностей, счастливый оказать услугу нобелевскому лауреату, вложил маленькую фонор-карту (архаичное средство связи, только и годное, что передавать звук на расстояние). «И на фига это?» — помнится, спросил тогда Локкен. «Никогда нельзя угадать, куда может забросить судьба человека без штанов…» — прозорливо отвечал менеджер. Лауреат шутку оценил, и сейчас карта оказалась как нельзя кстати. «Бобби, куда ты запропастился? — удивились друзья. — У нас тут так весело!..» — «Какого хрена?!» — было самым мягким, что прозвучало в ответе Локкена. Впрочем, возвращаться на яхту он не намеревался. Вместо этого из порта Ангра-ду-Эроизму, что на острове Терсейра, был вызван геликоптер береговой охраны, который доставил Локкена вместе с сундуками в лоно цивилизации. Правительство Португалии выдержало только один раунд тяжбы за сокровища пирата Моргана: очень скоро выяснилось, что остров Сабрина лежал в нейтральных водах и никогда не был объектом чьих-нибудь территориальных притязаний. Сознавая себя самым глупым графом Монте-Кристо в истории, Локкен расплатился с адвокатами, послал пригоршню рубинов держателю магазинчика в Якобсберге, а большую часть клада — золотые монеты и драгоценные камни, названий которых даже не знал, обратил в фонд своего имени.