Последняя инстанция - Патриция Корнуэлл

Бергер ждала меня в конференц-зале, откуда мы направились в лабораторию. По пути я объяснила, что Шандонне страдает редким заболеванием, так называемым врожденным гипертрихозом. Если верить существующей статистике, болезнь поражает одного человека на миллиард. До нашего знакомого мне встречался только один сходный случай. Я тогда жила в Майами и по роду деятельности была связана с педиатрией. Одна мексиканка произвела на свет страшнейшее из виденных мною созданий. Все тельце новорожденной, за исключением слизистых оболочек, ладоней и стоп, было покрыто длинным серым волосом. Из ноздрей и ушей торчали пучки шерсти, а на груди было три соска. Страдающие от такого чудовищного недуга порой чрезмерно чувствительны к свету; им присущи аномалии зубов и гениталий, лишние пальцы на руках и ногах. В прежние времена несчастных продавали бродячим циркам или в королевские апартаменты. Некоторых объявляли оборотнями.

— Значит, судя по вашим словам, есть некий смысл в том, что он кусает ладони и стопы своих жертв? — спрашивает Бергер. У нее зычный, хорошо поставленный голос. Я бы даже сказала, как у телеведущей: низкий чистый тембр, сразу привлекает внимание. — Может, потому, что ладони и стопы — единственное, что у него не покрыто волосами? Хотя не знаю... — Она идет на попятную. — Думаю, здесь многое замешано на эротических ассоциациях — что-то родственное фетишизму. Правда, таких извращенцев, чтобы руки и ноги кусали, мне еще встречать не доводилось.

Зажигаю свет в приемной, провожу электронной карточкой-ключом по считывающему устройству на двери несгораемого склепа, так называемого «склада улик». Здесь двери и стены бронированные, и все, кто сюда заходит, регистрируются в компьютерном журнале под собственным кодом: время прихода, отбытия и продолжительность пребывания. Мы редко повторно работаем с запертым здесь имуществом. Обычно полиция забирает вещи в камеру хранения личной собственности граждан, а то и вовсе возвращает родственникам владельцев. Мне же эта комната понадобилась по простой причине: в любом здании случаются всевозможные утечки, а мне требуется надежное место, где можно спрятать особо важные вещдоки и документы.

Вплотную к черной стене примыкают тяжелые стальные шкафы. Отперев один из них, достаю две толстые папки, опечатанные плотной лентой, — я придумала этот фокус, чтобы посторонние без моего ведома не подглядели ценную информацию. Ввожу кодовые номера Ким Льонг и Дианы Брэй в электронный журнал, который только что отбарабанил мой личный код и время прибытия. За беседой возвращаемся в конференц-зал: Марино совсем заждался.

— А почему вы не показали эти дела штатному психологу? — спрашивает Бергер, когда мы заходим в комнату.

Положив папки на стол, я взглянула на Марино. Пусть сам отвечает: не моя обязанность направлять дела на анализ судебным психологам.

— А зачем нам психолог? — отвечает он на вопрос, точно вызывая прокурора на спор. — Смысл всей его работы — выяснить, что за птицу мы ищем, а наша пташка уже в клетке.

— Но как узнать мотивы преступника? Символы, эмоции, значения? Хочется послушать, что скажет специалист. — Она не , обращает на Марино внимания. — Особенно руки и ноги. Как все-таки странно. — Бергер будто зациклилась.

— По мне, так все это шарлатанство: подышали на зеркальце, взглянули на кофейную гущу, — выступает полицейский. — Я, конечно, ничего не имею против, может, среди экспертов и есть одаренные люди, таланты от природы, но по большей части это чушь. Возьмем какого-нибудь подонка наподобие Шандонне, который руки и ноги кусает. И без всякого психолога ясно — фишка у него такая, особое пристрастие. Может, у него самого какая-нибудь странность с этими частями тела приключилась или, наоборот, у нашего голубчика только там волосы и не растут. Там да разве что еще во рту. И в заднице, пожалуй.

— Я бы поняла его тягу уничтожать в других то, что он ненавидит, — скажем, лица жертв. — (Да уж, Марино не удалось «опустить» Бергер). — Но руки и ноги... тут что-то другое. — И в жестах, и в интонации ее сквозит полное неприятие соображений оппонента.

— Ага. В курочке вкуснее всего белое мяско, — напирает Марино. У них с Бергер будто любовная перепалка, стычка, которой они только тешатся. — На большие титьки он западает. Мальчик ищет мамочку.

Молча одариваю его многозначительным взглядом. Ну что тут скажешь? Строит из себя бездушного остолопа; так ему охота эту женщину под себя подмять, что он уже перестает думать, что говорит. И ведь знает, что так же к делам подходил и Бентон, который был в своей области гением. Он пользовался обширными знаниями, располагал огромной базой данных, которую по сей день собирает ФБР, занося в нее тысячи преступников. И кстати, мне эти намеки Марино на типы внешности тоже не по вкусу, ведь выбор маньяка недавно пал и на меня.

— Знаете, мне слово «титьки» не нравится. — Бергер размышляет вслух, как бы между прочим, словно просит официанта подать другой соус. Не мигая смотрит на Марино. — Вы хоть понимаете значение того, что только что сказали, капитан?

У Пита Марино в кои-то веки нет слов.

— О-о, у этой лексической единицы много значений. Знаете, говорят даже «титька тараканья», — продолжает Бергер, энергично перебирая ворох бумаги, и лишь движения ее рук выдают гнев. — Этимология — наука о происхождении слова. Не путайте с энтомологией, пишется через "н". Энтомология изучает насекомых. А я говорю о словах. Бывает, они обидны, вылетит — не поймаешь, но ответить можно. Скажем, яйца — это нечто из области орнитологии. А еще этим жаргонизмом можно обозначить ограниченный участок мозга, располагающийся между ног мужских особей, которые любят рассуждать про титьки. — Бергер взглянула на Марино и многозначительно помолчала. — Ну что, языковой барьер мы преодолели? Теперь займемся делом?

Марино красен как рак.

— Вы получили копии отчета о вскрытии? — Ответ я и так знаю, просто хочется услышать из ее собственных уст.

— Я уже много раз их просмотрела, — отвечает Бергер.

Снимаю с папок ленту и подталкиваю их к ней, пока Марино щелкает костяшками пальцев, упорно пряча глаза. Бергер вынимает из конверта цветные снимки.

— Что скажете? — обращается она к нам.

— Ким Льонг, — деловито начинает Марино. Мне сразу вспомнилось, как он обходился с Келлоуэй, как упорно ее унижал. Теперь сам, пристыженный, кипит от злости. — Тридцатилетняя азиатка, подрабатывала на неполную ставку в круглосуточном магазинчике «Квик Кери». По всей видимости, Шандонне дождался, пока магазин опустеет. К вечеру его терпение было оплачено с лихвой.

— Четверг, девятое декабря, — говорит Бергер, рассматривая изуродованное полуголое тело Льонг на фото — такой ее нашли.

— Ага. Сигнализация сработала в девятнадцать шестнадцать, — отмечает Марино, а я сижу и гадаю, о чем же тогда вчера вечером они с Бергер беседовали, если не о недавних преступлениях? Я-то решила, что эти двое встретились обсудить следственные подробности по схожим делам, однако теперь ясно, что убийств Льонг и Брэй они не касались.

Бергер хмурится, глядя на фото.

— Семь шестнадцать вечера? В этот час он зашел в магазин или вышел из него, уже расправившись с жертвой?

— Вышел. Покинул помещение через черный ход, стоявший на постоянной охране. Там своя система. Значит, в магазине наш приятель оказался еще раньше, вошел через парадную дверь, едва только стемнело. В руке держал пистолет, сразу же, с нахрапу, пальнул в жертву — она так из-за прилавка и не поднялась. Повесил табличку «закрыто», запер дверь, втащил раненую в кладовку, чтобы там с ней творить свои гадости. — Марино лаконичен, лишнего не болтает, паинька. Однако за маской благопристойности бурлит такое месиво, которое я уже научилась распознавать. Впечатлить, принизить, поставить на место, затащить в постель Хайме Бергер — и все лишь бы унять ноющую боль одиночества и незащищенности, забыть о неоправдавшихся надеждах на мой счет. Смотрю, как он корчится, пытаясь скрыть разочарование и неловкость за стеной безразличия. Жаль его, ведь сам все портит, сам. Не надо было напрашиваться на неприятности.

— Шандонне бил и кусал еще живую жертву? — Вопрос адресован мне. Бергер неторопливо перебирает снимки.

— Да.

— На основании чего вы делаете выводы?

— Учитывая, что ткани лица активно реагировали на наносимые повреждения, избивать он начал еще живую. Нам неизвестно, была ли она в сознании. И как долго, — говорю я.

— У меня есть пленка с места преступления, — подсказывает Марино таким тоном, точно утомился донельзя.

— Мне нужно все, — требует Бергер.

— Во всяком случае, у нас отснят материал по делам Брэй и Льонг. Насчет братца Томаса — пусто. Мы не снимали его в грузовом контейнере. Легко отделались, надо сказать. — Марино подавляет зевок. Теперь он не действует на нервы, а, скорее, веселит.