Удар змеи - Александр Прозоров

– У меня от силы триста рублей осталось, отец, - признался Зверев. - Токмо и хватит, что тебя выкупить да домой вернуться. Тоже ведь расходы не маленькие. Я ведь, как про плен твой узнал, так сколько было при себе денег, с тем и поехал. Для обычного пути, для хлопот домашних в усадьбе, али на подворье сего с избытком хватало, богатым гоголем ходил. По сим же нуждам нищ донельзя. Тебя выкуплю, еще двух-трех смердов освободить могу. Все, на большее не хватит.

– Коли православных в аду сем оставлять, так и я не поеду, - опустил голову боярин. - Стыд замучит по земле русской ходить, кусок в горло не полезет. Вспоминать стану, как христиан невинных на муку бросил.

– Отец… - Андрей подошел и крепко обнял боярина. - Отец, я тебя понимаю. Но у меня нет денег, чтобы выкупить всех. Их просто нет!

– Надо торговаться! Янша не знает, что я отец богатого князя, ты тоже, я заметил, не признал. Можно сторговать… Можно сторговать меня за сто, а остальных.

– Отец… - Зверев прикусил губу. - Отец, я уже успел кое-что узнать. ДевлетГирей хочет получить за каждого пленного боярина триста пятьдесят рублей. Коли торговаться смертным боем, можно сбить выкуп до двухсот рублей. Если сильно повезет, очень сильно, то до ста пятидесяти. Пусть так. Коли я отдам за тебя половину серебра, то смогу забрать еще три… ну, четыре невольника. И нам придется считать каждую копейку, чтобы добраться домой не голодая. Если заплатить придется двести, тогда… Тогда придется выбрать только одного.

– Всех, Андрей! Только всех! Иначе я останусь здесь.

– И я останусь! - не выдержал Зверев. - И холопы останутся, и лошади, и сани. Мы все теперь будем жить здесь, в Крыму. Станем служить османскому султану и платить ему двойные подати, как зимми. Крымскому хану понравятся новые слуги, правда?

– Нет, Андрей, - твердо заявил боярин. - Останусь я один. Ты кое о чем забыл, сынок. Служилых людей выкупает царская казна. Потерплю еще немного, коли так судьба распорядилась. Может статься, это воля Господа нашего, Иисуса - указать мне на горести соплеменников, дабы единоверцев своих из полона спас. Без Божьей воли и волос с головы человека не упадет. Коли он меня сюда привел, стало быть, указать на что-то желал.

– Давай наоборот сделаем, отец. Выкупим тебя, а опосля за остальными вернемся. Обговорим, сколько платить надобно, да всех и заберем до единого.

– Со мной за полгода не случится ничего, Андрей. Из них же токмо половина сей срок переживет. Их выкупай, не меня. Мы с тобой свиделись, за матушку нашу, за дом, за тебя, за внуков я ныне спокоен. Теперь и ждать легче станет.

– Как я матери в глаза посмотрю, отец?

– Она поймет, Андрей, все поймет. Опять же скажешь, что видел, что жив, вернусь скоро. Но людей здесь бросить я не могу. И не стану. Такое тебе мое слово.

– Я не могу так поступить, отец… - мотнул головой Андрей, ощущая, как к горлу подкатывается комок. - Я приехал, чтобы забрать тебя с собой.

– Это искупление мое за грехи, что свершил в своей судьбе.

– Не могу…

Зверев протестовал, но в душе уже уяснил, что изменить ничего не сможет. Боярин Василий Лисьин сделал свой выбор и последует ему до конца. К тому же глубоко в душе Андрей понимал отца. Сейчас решалась судьба сразу нескольких десятков человек. Остаться им в аду - или обрести свободу. Жить - или умереть. А то, как долго еще боярин Лисьин останется в плену, зависело опять же от его расторопности. Его, князя Сакульского, доверенного посланника государя.

– Я не был безгрешным слугой Господа, Андрей. Дозволь мне вернуться с чистой душой, с искуплением и радостью. Пусть позднее, но со спокойной совестью.

– Триста… - повернул голову к холму Зверев. - На всех все равно не хватит.

– Здесь не все христиане, Андрей. Схизматиков куда больше. Ляхов крымчаки куда как чаще грабят. К ним идти ближе. За Днепр по Черному шляху перемахнул - и ты, почитай, там и есть. А на Русь через Дикое поле скакать и скакать. Умучаешься. Мыслю, на лозе немногим больше десятка трудится, да девок четырех нукеры тискают. И две бабы в возрасте женам мурзы по хозяйству помогают. Два десятка, не более.

– Два десятка… Триста рублей… - Андрей мотнул головой. - Пятнадцать рублей за каждого? Ты веришь в чудо?

– На все Божья воля, сынок. Ты должен выкупить всех.

– А еще - вернуться домой.

– Господь не оставит тебя в сем деле. Поможет. Доберешься.

– Тогда веди меня к своему мурзе. Чем раньше я тронусь в путь, тем скорее вернусь за тобой.

Хозяин кочевья находился в юрте младшей жены. Сидел справа у дальней стены, возле сундука, попивал кумыс и с интересом разглядывал рассыпанные в ногах костяные пластинки, покрытые мелкой насечкой. Янша-мурза поднял голову, улыбнулся, поманил гостей к себе:

– Ты умеешь толковать кости, боярин? Их хорошо бросать, когда судьба вершит поворот. Они указывают, к чему готовиться, а чего бояться в грядущем. К тебе приехал сын - и это поворот. Я бросил их - и вот, смотри. Знак новизны упал на мой символ, твой знак, знак гостя, откатился. Жизнь лежит лицом вниз, смерть тоже… Получается, мы вступим с твоим сыном в поединок, он одолеет, и ты отправишься в дальний путь. Но почему ни жизнь, ни смерть моя тут не тронуты? Что это за поражение, если не затрагивает здоровья?

– Такое случается тогда, мурза, когда поединок приносит прибыль. Эта кость может означать новое богатство?

– Не может, боярин… - Янша-мурза сгреб костяшки и высыпал в замшевый мешочек, затянул узел. - Но мне нравятся твои слова. Продолжай.

– Перед отъездом из Москвы священник наложил на меня епитимью. Велел выкупить из рабства единоверцев, которых я найду здесь. Я хочу забрать с собой всех православных, что пребывают у тебя в неволе.

– Вот как?! - Татарин захохотал. - Я мыслил, ты намерен выкупить только отца.

– Если я не выкуплю батюшку, его выкупит казна. Если я не выкуплю рабов, за них не заплатит никто. Отец считает тебя своим другом и желает, чтобы тебе досталось куда больше серебра, чем прочим крымчакам. Коли мне все равно надлежит расставаться с деньгами, отчего не отдать их тому, кто умеет достойно привечать гостей, а не жадному купцу с торга в Кафе?

– Ты сказал, «выкупит казна»? - насторожился мурза. - Ты оставляешь отца и забираешь безродных смердов?

– Я взял серебро токмо для спасения отца, Янша-мурза. Мы подумали, тебе понравится получить деньги два раза, а не один. Но если ты против… - развел руками Андрей.

– Нет-нет, ты и вправду одолел меня в этом споре! - опять развеселился татарин. - Кости сказали правду. Ты одержал верх, и костяшка гостя укатилась в сторону. Но это оказался не твой знак, боярин, а знак рабов! Дай я вспомню… Тех, кто с Руси, у меня… пятнадцать!

– Трое из них умерли от тягот, Янша-мурза, - покачал головой Василий Ярославович. - И ты забыл про невольниц.

– Верно, - согласился крымчак. - Баб еще семь. Стало быть, девятнадцать. Девятнадцать на пятьдесят означает… С тебя девятьсот пятьдесят рублей, боярин Андрей!

– Пятьдесят за полудохлого раба?! - вскинул брови Зверев. - Столько платят за стрельца! За воина, сильного и обученного! Твои же невольники столь слабы, что сами умирают каждый день, хотя их никто не трогает. Никто из них не стоит даже пяти рублей!

– Что тебе за дело до их слабости? Ты ведь желаешь спасти их души, а не тела!

– Если за те же деньги можно спасти вдесятеро больше душ - зачем идти на лишние траты? Я должен всего лишь исполнить епитимью, а не разориться! Если попавшие к тебе души столь дороги, я могу поискать их в другом месте.

– Ты нигде не найдешь рабов по пять рублей, боярин! Даже больных и жалких. Но ради дружбы со столь храбрым воином я готов уступить и отдать тебе всех за восемьсот рублей.

– Мне не нужны все, уважаемый мурза. Мне нужны только православные. Сто двадцать рублей за горстку изможденных дохлятиков будет самой честной ценой…

Они торговались с татарином долго и упорно, временами срываясь на ругань, иногда вставая и расходясь, но потом снова усаживаясь у бочонка с кумысом, ибо интерес был общий и отказываться от него не желал ни тот, ни другой. Крымчак упорно выжимал из гостя рубль за рублем, то угрожая, то срываясь на шутки, поил Андрея кумысом и даже потребовал принести и разогреть хаш, дабы голод не мешал беседе. Зверев выкручивался, пытался подменить плату подарками, отдав татарину взятые возле Ак-Мечети сабли, отказавшись в его пользу почти от всех лошадей и даже всучив вместо трех рублей сани, столь удобные для зимы. И все же, наконец, ударили по рукам на трехстах рублях и уже почти отданных припасах.

– Славный ты гость, боярин Андрей, - закончив торг, откинулся на решетку юрты Янша-мурза. - И серебром порадовал, и рядиться с тобой интересно. Умеешь цену сбивать, ох, умеешь! Коли доведется рядом бывать, заворачивай на кочевье, завсегда рады будем. Ныне же по такому случаю пировать станем. Коли не отпраздновать сделку, так и на пользу она не пойдет.