Твои письма не лгут (СИ) - Екатерина Герц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я незнакома лично с Миланой, но мой друг рассказывал о ней! — неуверенно нарушаю молчание, тщательно подбирая слова. — Мне очень жаль, что вам пришлось пережить такое. Расскажите, пожалуйста, что произошло.
Хозяева дома обмениваются взглядами, будто безмолвно договариваются о чём-то. Женщина едва заметно кивает. Светлые волосы спускаются практически до плеч. Видимо, до всех этих событий у неё была короткая стрижка. За год отросли и явно нуждаются в парикмахере. Она поплотнее закутывается в плед, как бы прячась от моего внимательного взгляда.
— Мы сами до сих пор не знаем, — заговорил мужчина, опустив взгляд куда-то в пол. — Это случилось в прошлом году, седьмого сентября. Я всегда забирал её из школы и отвозил туда. Идти всё-таки далековато. Но в тот день она осталась на кружок по рисованию вместо продлёнки. У неё был телефон для связи… Мы купили когда она пошла в первый класс. Она всегда звонила, когда нужно было за ней приехать. Но тогда не позвонила. И я поехал сам. Но в школе её не оказалось… — он закрывает лицо руками. Я вижу, как дрожат его пальцы. А жена ободряюще поглаживает плечо, но при этом взгляд её остаётся пустым. — Я везде искал! Учителя убеждали, что на кружок она не приходила. Но на занятиях была… и просто испарилась.
— А друзья не знали куда она могла пойти?
Чувствую себя так паршиво, словно собственноручно сжимаю в руке острый кинжал, которым ковыряю болезненные раны своих собеседников. Пожалуй, это самое тяжёлое интервью из всех, что мне доводилось брать. Я невольно думаю о близких других жертв, пропавших в районе Мортимора за последние пятьдесят лет. И как собиралась расспрашивать их об этом. Не думала, что это будет так тяжело.
— Нет, я спрашивал и не один раз: никто ничего не знает! — мужчина опускает руки и беспомощно глядит на меня покрасневшими глазами, в которых стоят непролитые слёзы.
— Простите… кхм… Как я могу к Вам обращаться?
— Михаил… А это Лидия.
— Михаил! — эхом повторяю я. — Расскажите, пожалуйста, о друзьях Миланы. Насколько они были близки?
Он пожимает плечами, раздумывая над вопросом.
— Она была общительной девочкой, — задумчиво отвечает он. — Со многими в школе находила общий язык. Но из самых близких друзей была одноклассница, Оля Стронциева. Они почти никогда не разлучались.
— И в тот день Оля была в школе?
— Д-да… — его голос звучит неуверенно, словно Михаил сомневается. Но потом вдруг обретает твёрдость. — Я видел её и спрашивал о Милане. Она ничего не знает.
Мне кажется странным, что лучшая подруга девочки не могла знать куда она собирается пойти в этот день. Возможно, для обеих это была какая-то тайна, о которой она позже побоялась рассказать. Либо могли надавить родители этой Оли. О таких случаях я тоже слышала. Родители готовы пойти на всё лишь бы защитить своих детей. Но сейчас мы не строим версии. Я лишь хочу узнать больше информации.
— Вы уверены, что она не могла ничего увидеть? — уточняю я. — Если они были такими неразлучными…
— Полиция уже беседовала с ней и её родителями! — вмешивается Лидия. — Думаете, мы не пытались узнать? Сколько раз я ходила к ним и умоляла рассказать правду. В итоге они попросту написали заявление, и суд наложил судебный запрет на приближение к любому из их семьи! Чего вы от нас хотите?
Глядя на разбитые лица, впервые за это время принимаю решение соврать:
— Я хочу осветить вашу историю! Насколько мне известно, расследование по какой-то причине замяли. Если я напишу статью, это может поднять резонанс среди общественности, и полиции придётся вновь заняться этим делом. Это важно хотя бы ради восстановления справедливости по отношению к преступнику. Он должен понести наказание. Думаю, из-за этого вы и согласились впустить меня. У нас общая цель.
Это не совсем ложь: изначально я не планировала писать статью, но теперь планы изменились. О таких вещах людям следует знать. Всем кто, как и я, даже не слышал о трагедии.
Хозяева дома промолчали, выражая этим своё согласие. Несмотря на то, как тяжело вновь и вновь ворошить те события, они, похоже, готовы продолжать.
— Что ещё Вы хотите знать? — спрашивает Михаил.
— Какой была Милана?
Впервые за время нашего разговора по их губам пробегает тень печальной улыбки.
— Самой лучшей! — почти шёпотом вздыхает мужчина. — Жизнерадостная и весёлая. А ещё очень добрая. Помогала бездомным животным, хотела в будущем спасать людей… Настоящая непоседа. Её не усадить за игрушки и куклы: лучше подавай активные игры. Мальчишеские как бы… Футбол, баскетбол. Очень любила кататься на велосипеде… Но вот с рисованием была особая связь. Стоило взять в руки фломастеры и альбом, как от непоседливой девочки не оставалось и следа. Она могла часами сидеть и рисовать… Не хуже всяких Пикассо.
Во мне просыпается тоска по девочке, которую я никогда не знала. Михаил похлопал по карманам и достал смятый альбомный лист.
— Вот… — он протягивает через стол детский рисунок. — Это последнее что она нарисовала.
Я разворачиваю рисунок и вижу поистине впечатляющую работу для юного художника. Портрет собаки с необычными большими глазами, которые напоминают чем-то млечный путь. Кажется, овчарка.
— Это Муха… наш пёс.
— Убежал как-то. Просто сорвался с цепи и не вернулся. — добавляет Лидия. Рукавом незаметно вытирает слёзы.
— И правда не хуже Пикассо! — тихо шепчу я. Мой голос предательски дрожит. Возвращаю рисунок. — Я бы даже сказала, намного красивее.
Михаил заботливо складывает лист в четыре раза и возвращает в карман, как самую дорогую для себя ценность.
— Хуже всего неизвестность, понимаете? — признаётся он. — Мы уже не надеемся, что она вернётся домой… Просто хотим достойно похоронить.
— И наказать подонка, который это сделал! — в глазах Лидии вспыхивает ненависть.
Я прокручиваю в голове сточки из письма Германа. Он писал, что полиция не слишком стремилась заниматься этим делом. Многое кажется странным. Даже Олег реагировал на эту тему как-то нервозно, словно правда может причинить мне вред.
— Но почему полиция не подняла на уши весь город? — делюсь я вслух своими мыслями. — Речь шла о ребёнке, а не каком-то алкаше…
— Мы не знаем! — отвечает Михаил. — Нас не посвящали в подробности дела. Всякий раз говорили, мол, ищем. Просили ждать, вдруг вернётся. Намекали, что сама сбежала.
— Наша девочка, о которой мы и слова плохого не могли сказать! Училась на отлично… А даже если бы и плохо училась, то какая разница? Лишь
