Великая Борьба - Уайт Елена Г.

Лютер говорил по-немецки, потом его попросили повторить сказанное, но уже на латыни. Утомленный, он все же согласился и вновь произнес свою речь с прежней ясностью и энергией. Всем происходящим несомненно руководило провидение Божье. Многие князья были настолько ослеплены собственными предрассудками, что при первом слушании Лютера они не уразумели логики его доказательств, которая стала вполне ясной для них лишь тогда, когда он повторил все сказанное.

Те, кто упорно отгораживались от света и решительно отказывались понять истину, были сильно разгневаны убедительностью слов Лютера. Когда он закончил выступление, председатель сейма с досадой сказал ему: «Ты не ответил на заданный тебе вопрос… Ты должен дать определенный и прямой ответ… Отрекаешься ты или нет?"

Реформатор ответил: «Так как ваше императорское величество и ваши княжеские высочества требуют от меня определенного, простого и прямого ответа, я дам его без всяких околичностей. Если я не буду убежден свидетельствами Писания и ясными доводами разума — ибо я не верю ни папе, ни соборам, поскольку очевидно, что зачастую они ошибались и противоречили сами себе,— то, говоря словами Писания, я восхищен в моей совести и уловлен в Слово Божье… Поэтому я не могу и не хочу ни от чего отрекаться, ибо неправомерно и неправедно делать что-либо против совести. На том стою и не могу иначе. Помоги мне Бог! Аминь».

Так сражался этот праведный муж, опираясь на истинность Слова Божьего. Небесный свет озарил его лицо. Когда он обличал заблуждения и свидетельствовал о превосходстве веры, побеждающей мир, его величие и чистота, его радостная умиротворенность были очевидны всем.

Собравшиеся на некоторое время онемели от изумления. Поначалу Лютер говорил столь почтительно, что это было расценено как покорность. Паписты сочли, что его мужество поколеблено. Просьба Лютера дать ему время для размышления была истолкована ими как предвестие отречения. Сам Карл, презрительно отметивший его истощенный вид, простое платье и безыскусную речь, сказал: «Этот монах никогда не сделает меня еретиком». Но затем твердость Лютера, его смелое поведение, сила и ясность его доказательств привели в изумление всех. Восхищенный император воскликнул: «Как бесстрашно говорит этот монах и с каким непоколебимым мужеством!» Многие германские князья с гордостью смотрели на своего соотечественника, радуясь его успеху.

Приверженцы Рима потерпели поражение; их действия предстали в очень неприглядном свете. Свою власть они старались поддержать не ссылками на Священное Писание, но угрозами — этими неизменными аргументами Рима. Председатель сейма, обращаясь к Лютеру, сказал: «Если ты не отречешься, то император и государственные сановники поступят с тобой, как с неисправимым еретиком».

Друзей Лютера, с воодушевлением слушавших его мужественное выступление, бросило в дрожь при этих словах, но реформатор спокойно ответил: «Я не могу отречься, да поможет мне Господь!".

Пока князья совещались между собой, Лютеру было приказано оставить сейм. Чувствовалось, что наступил решающий момент. Непоколебимый отказ Лютера подчиниться собору мог оказать свое действие на всю историю церкви. Поэтому сочли необходимым дать ему еще одну возможность отречься. В последний раз его привели на сейм. Снова прозвучал вопрос, отречется ли он от своего учения? «Я уже ответил вам, — произнес он, — ничего другого вы от меня не услышите». Было ясно, что ни обещания, ни угрозы не заставят его уступить требованиям Рима.

Папские вожди были крайне уязвлены тем, что к их могуществу, перед которым трепетали и монархи, и вельможи, простой монах отнесся с таким презрением. Гнев, кипевший в них, могла утолить только его мученическая смерть. Но Лютер, вполне сознавая грозившую ему опасность, держался с подлинно христианским достоинством и спокойствием. Его нельзя было упрекнуть ни в гордости, ни в вспыльчивости, ни во лжи. Он совершенно забыл о себе, об окружающей его знати и ощущал лишь присутствие Того, Кто был несравненно выше пап, прелатов, королей и императоров. Устами Лютера говорил Сам Христос и говорил с такой силой и величием, что и друзья, и враги Реформации были исполнены благоговения и изумления. Дух Божий, незримо присутствовавший среди собравшихся, тронул сердца великих империи. Некоторые из князей смело признали справедливость утверждений Лютера. Многие убедились в истине, иные же, увлекшись поначалу, вскоре вернулись к прежним взглядам. Были и люди, убеждения которых еще не сложились в то время, но впоследствии они, изучая Писание, стали бесстрашными приверженцами Реформации.

Курфюрст Фридрих, с огромной тревогой ожидавший появления Лютера на сейме, слушал его речь с величайшим волнением. Он с радостью и гордостью отметил мужество своего подданного, его непреклонность и самообладание и укрепился в решимости защищать его. Сравнивая противоборствующие стороны, курфюрст видел, что мудрость пап, прелатов и королей превращается в прах перед могуществом истины. Папство потерпело поражение, которое будет ощущаться всеми народами на протяжении всех последующих веков.

Когда легат увидел, какое впечатление произвело выступление Лютера, он впервые начал опасаться за прочность папской власти и решил во что бы то ни стало добиться поражения реформатора. Пустив в ход все свое красноречие, все свое дипломатическое искусство, чем он, между прочим, весьма славился, легат рисовал юному императору безумные опасности, которыми грозит потеря дружбы и покровительства могущественного престола Рима из-за какого-то ничтожного монаха.

Его слова не остались без последствий. На следующий день после выступления Лютера Карл огласил на сейме решение и впредь продолжать политику своих предшественников, поддерживая и защищая католическую церковь. И поскольку Лютер не отказался от своих заблуждений, то против него и его последователей будут предприняты самые строгие меры. «Одинокий монах, одурманенный собственным безумием, посмел восстать против христианской веры. Я пожертвую своими владениями, казной, друзьями, собой, всей своей жизнью, но положу конец этому нечестию. Пусть этот августинский монах отправляется восвояси и не смеет смущать народ. А я начну против него и упорных его сторонников самую решительную борьбу. Отлучу их от церкви, изгоню из общества, буду бороться с ними любыми средствами, пока не уничтожу их. Я призываю всех членов сейма проявить себя настоящими, преданными христианами». Тем не менее император подчеркнул, что охранная грамота, выданная Лютеру, неприкосновенна, и прежде чем будут предприняты какие-либо меры против него, он должен в полной безопасности возвратиться к себе домой.

Сейм разделился на два противоположных лагеря. Папские посланники требовали лишить Лютера охранной грамоты. «Рейн,— говорили они,— должен принять его пепел, как то было с пеплом Яна Гуса сто лет назад». Но князья Германии, которые хотя и сами были приверженцами папства и открытыми врагами Лютера, протестовали против такого грубого нарушения общественного доверия, позорящего честь всего народа. Они указали на бедствия, последовавшие после смерти Гуса, и заявили, что не позволят вновь навлечь на Германию и на голову их юного императора подобных ужасов.

Сам Карл отверг это низкое предложение, говоря: «Если честь и вера будут изгнаны из всего мира, то они должны найти убежище в сердцах князей». Яростные враги Лютера продолжали уговаривать императора поступить с реформатором так, как это сделал Сигизмунд с Гусом, то есть предать его милости церкви; но, вспоминая, как на открытом собрании Гус, указывая на свои цепи, напомнил монарху о его клятвенном слове. Карл У заявил: «Я не хочу позориться, подобно Сигизмунду».

И все же Карл вполне сознательно отверг истины, на которые указывал Лютер. «Я твердо намерен идти по стопам моих предков», — писал он. Карл решил не отступать от старых преданий даже ради истины и правды. Раз его отцы поступали так, то и он тоже был готов поддерживать папство со всей его жестокостью и порочностью. Таким образом, он занял твердую позицию, отказываясь принять свет, отвергнутый его отцами, отказываясь исполнить то, что и они не захотели сделать.