Всеобщая история. - Полибий

7. Характеры Лептина и Исократа.

По отношению к упомянутым выше двум людям достойно внимания следующее: Лептин тотчас по умерщвлении Гнея показывался повсюду в Лаодикее14 и доказывал, что поступил правильно, что подвиг свой совершил с соизволения богов. Когда царство перешло к Деметрию, он пришел к новому царю, советовал не бояться последствий насильственной смерти Гнея и не наказывать вовсе лаодикеян, сам желал идти в Рим и доказать сенату, что действовал с помощью богов; действительно, его наконец доставили в Рим без цепей и охраны: с такою охотою и решимостью он шел туда сам. Исократ, напротив, совсем обезумел, когда против него возбуждено было обвинение, а когда надели ему ошейник и наложили кандалы, лишь изредка принимал пищу и оставил всякий уход за собою. Вот почему по прибытии в Рим он представлял из себя изумительное зрелище. Довольно было взглянуть на него, чтобы согласиться, что в телесном и душевном отношении нет ничего отвратительнее человека, раз только он одичает. Действительно, он приобрел наружность необыкновенно отвратительную и звероподобную оттого, что больше года не мылся, не стриг себе волос и ногтей; что касается его рассудка, то выражение глаз и все его движения придавали ему такой вид, что всякий охотнее подошел бы к какому угодно зверю, только не к нему. Зато Лептин оставался неизменно верен первоначальному настроению и жаждал явиться перед сенатом; в разговоре с каждым встречным он оправдывал свой поступок и предсказывал, что римляне не сделают с ним ничего дурного. Надежда его оправдалась. Сенат, как мне кажется, понимал, что получение виновных в свои руки и наказание их будут сочтены народом за достаточное возмездие за убийство, посему и не принял этих людей, тем самым оставляя вину не отмщенной, дабы иметь право во всякое время потребовать возмездия. Вот почему сенат Деметрию отвечал в том смысле, что он может рассчитывать на благоволение сената, если властью царя даст ему удовлетворение.

Посольство от ахейцев.

...Явились послы и от ахейцев с Ксеноном и Телеклом во главе и ходатайствовали за обвиняемых сограждан, особенно за Полибия и Стратия; в самом деле, время унесло уже очень многих, к тому же почти без исключения людей замечательных. Послы были уполномочены только просить, во избежание каких бы то ни было пререканий с сенатом. Однако напрасно являлись они в сенат и произносили подобающие речи: так ничего они и не достигли; напротив, сенат определил сохранить в силе прежнее решение (О посольствах).

8. Бескорыстие Эмилия Павла.

...Важнейшее и красноречивейшее свидетельство о характере Луция Эмилия обнаружилось для всех с его смертью15, ибо каким прославляли его при жизни, таким он явился и после смерти, а это, согласится всякий, вернейший знак доблести человека. Так, из Иберии он привез с собою в Рим больше золота, чем кто бы то ни было из его современников, точно так же в Македонии получил в свое распоряжение огромнейшие сокровища, причем в обоих случаях пользовался безграничною властью, и все-таки оставил после себя такие ничтожные средства, что16 не было возможности выдать жене все приданое из его движимости, если бы сверх того не было продано кое-что из земельных угодий, о чем некоторые сведения сообщены нами раньше. Они, можно сказать, подрывают славу тех мужей из эллинов, которых превозносят за бескорыстие. В самом деле, если заслуживает удивления такой человек, который отверг деньги, предложенные ему за какие-либо услуги, как поступили, говорят, афинянин Аристид и фиванец Эпаминонд, то насколько замечательнее характер человека, который, располагая целым царством и имея возможность действовать в нем по своей воле, не польстился ни на что. Если бы наши слова показались неправдоподобными17, достаточно вспомнить, что пишущему было прекрасно известно, что скорее всех прочих сочинение его попадет в руки римлян, ибо в нем изложены их подвиги, к тому же славнейшие и в весьма большом числе. Чтобы сочинение наше осталось неизвестным для римлян, чтобы они благосклонно отнеслись к обманщику, это невероятно. Посему никто не стал бы по доброй воле обрекать себя на недоверие и пренебрежение со стороны читателей. Это правило обязательно вспоминать при чтении нашего труда каждый раз, когда какое-либо из наших известий о римлянах покажется кому-либо несообразным.

9. Рассказ об отношениях между Полибием и домом Сципионов.

Так как ходом нашего повествования и самыми событиями мы приведены к дому Сципионов18, я желаю ради читателя исполнить обещание, сделанное в предыдущей книге4*. Я обещал рассказать, почему и каким образом так высоко поднялась слава Сципиона в Риме и заблистала раньше, чем можно было ожидать; вместе с тем каким образом дружеские отношения между Полибием и Сципионом сделались настолько близкими и прочными, что молва о них не только обошла Италию и Элладу, но об их взаимных чувствах и о постоянстве дружбы знали и весьма отдаленные народы. Что знакомство между ними началось с передачи нескольких книг и с беседы о них, это мы сказали5*. Когда знакомство окрепло, а отозванные в Рим ахейцы разосланы были по городам19, юноши Фабий и Сципион, сыновья Луция, упросили претора20 оставить Полибия в Риме. Когда близкие отношения между ними становились после этого все теснее, произошло следующее: однажды несколько человек нас вышло разом из дома Фабия, причем Фабий направился к форуму, а Полибий со Сципионом пошли в другую сторону. Дорогою Публий тихим, мягким голосом, с краской на лице спросил меня: «Почему, Полибий, когда мы, братья, сидим за столом вместе, ты непрестанно разговариваешь только с братом, к нему обращаешься со всеми расспросами, ему даешь объяснения, а мною пренебрегаешь21? Наверное, ты думаешь обо мне так же, как и мои граждане, о которых мне приходится слышать. Все считают меня человеком неподвижным и вялым, — это их слова, а так как я не занимаюсь ведением дел в судах, то и совсем лишенным свойств римлянина с деятельным характером. Не такие свойства, но прямо противоположные, говорят они, должны отличать представителя дома, к которому я принадлежу. Это огорчает меня сильнее всего». 10. Полибия изумили уже первые слова юноши, которому в то время было не больше восемнадцати лет, и он сказал: «Именем богов, Сципион, прошу тебя, не говори так и не думай. Я делаю это вовсе не из пренебрежения или невнимания к тебе, совсем нет. Но твой брат старше, поэтому с ним я начинаю наши беседы и в заключение к нему обращаюсь со своими суждениями и советами, будучи убежден, что и ты с ним согласишься. Теперь с удовольствием слышу, как ты огорчаешься тем, что тебя считают менее деятельным, чем то приличествует человеку из такого дома: твои слова обличают высокую душу. Сам я был бы рад приложить мои силы и старания к тому, чтобы научить тебя говорить и действовать так, как этого требует достоинство твоих предков. Для преподавания наук, которыми, как я вижу, вы теперь занимаетесь, не будет недостатка в людях, готовых пособить вам, ни у тебя, ни у твоего брата. Я вижу, что в наше время люди этого рода притекают сюда из Эллады в большом числе. Но в том деле, которое, как видно из твоих слов, теперь озабочивает тебя, ты не мог бы, я думаю, найти товарища и помощника более пригодного, нежели я». Полибий еще не кончил, как Публий схватил обеими руками его правую руку и, с чувством сжимая ее, сказал: «Если бы дожить мне до того дня, когда ты оставишь в стороне все прочие дела, посвятишь твои силы мне и станешь жить со мною вместе. Тогда, наверное, я и сам скоро нашел бы себя достойным и нашего дома, и наших предков». Полибий радовался при виде горячей любви юноши, но и смущался его мыслью о высоком положении дома Сципионов и о могуществе его представителей. Во всяком случае, со времени этой беседы юноша больше не покидал Полибия, и дружба с ним была Сципиону дороже всего.

11. Доблесть П. К. Сципиона Африканского Младшего.

Во все последующее время Сципион и Полибий непрерывно упражняли свои взаимные чувства на деле, благодаря чему они развились в столь нежную дружбу, как будто между ними существовали отношения отца к сыну и кровные узы. Влечение и любовь к прекрасному проявились в Сципионе прежде всего в том, что он стремился22 стяжать себе славу человека воздержанного и превзойти в этом отношении своих сверстников. Достигнуть такой цели, столь возвышенной самой по себе и трудной, было легко в тогдашнем Риме при господствовавшем в народе упадке нравов. Молодые люди отдавались со страстью любовникам или любовницам, другие увлекались представлениями, пьянством и расточительностью, в Персеевой войне быстро переняв от эллинов эту слабость. Сладострастие до такой степени обуяло молодежь, что многие за любовника платили талант. Распущенность как бы прорвалась наружу в описываемое нами время прежде всего потому, что после разрушения Македонского царства мировое владычество римлян казалось нерушимым; потом, вследствие прилива из Македонии в Рим больших сумм денег, приумножилось благосостояние отдельных граждан и государственное богатство23. Как бы то ни было, но Сципион усвоил себе противоположные правила поведения, и в борьбе со всякими страстями воспитал из себя человека последовательного, во всем себе верного, и оттого в какие-нибудь пять лет24 стал известен в народе своею благопристойностью и самообладанием. Потом он непрестанно стремился превзойти всякого щедростью25 и неподкупностью. В этом отношении сильную поддержку26 оказывала ему совместная жизнь с родным отцом, да и от природы ему присуще было влечение к правде; наконец, благотворно действовали и некоторые случаи в его жизни.