Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

— Это правда?

— Да, ваше высочество.

— В самом деле ничего не нужно?

— Ничего.

Словно желая избежать дальнейших объяснений, доктор откланялся под тем предлогом, что его ждут больные.

— Доктор, доктор, если вы говорите это не только ради того, чтобы меня успокоить, значит, я сама больна серьезнее, чем мадемуазель Таверне! Непременно принесите мне вечером обещанные снотворные пилюли.

— Ваше высочество! Я собственноручно приготовлю их, как только вернусь домой.

Он вышел.

Дофина осталась посидеть со своей чтицей.

— Можете не волноваться, дорогая Андре, — заметила она с доброжелательной улыбкой, — ваша болезнь не представляет ничего серьезного, раз доктор Луи ушел, не прописав вам никакого лекарства.

— Тем лучше, ваше высочество, — отвечала Андре, — потому что в этом случае ничто не помешает мне являться на службу к вашему высочеству, а я больше всего боялась того, что болезнь не позволит исполнить мои обязанности. Однако, что бы ни говорил уважаемый доктор, я очень страдаю, ваше высочество, клянусь вам.

— Ну, не так уж, видно, серьезна ваша болезнь, если она не озаботила доктора. Поспите, дитя мое, я пришлю вам кого-нибудь для услужения — я вижу, вы здесь совсем одна. Соблаговолите проводить меня, господин де Таверне.

Принцесса подала Андре руку и, утешив ее, как и обещала, вскоре удалилась.

CXXXIX

ИГРА СЛОВ ГЕРЦОГА ДЕ РИШЕЛЬЕ

Как видел читатель, герцог де Ришелье поспешил в Люсьенн с решимостью, свойственной послу в Вене и победителю при Маоне.

Он прибыл туда с сияющим лицом и непринужденным видом, молодцевато взбежал по ступенькам крыльца, отодрал за уши Замора, как в лучшие дни их знакомства, и почти силой ворвался в знаменитый будуар, отделанный голубым атласом, в котором, как видела бедная Лоренца, г-жа Дюбарри готовилась к отъезду на улицу Сен-Клод.

Лежа на софе, графиня отдавала герцогу д’Эгильону утренние распоряжения.

Они обернулись на шум и замерли в изумлении, разглядев маршала.

— A-а, господин герцог! — вскричала Дюбарри.

— Дядюшка! — в тон ей воскликнул д’Эгильон.

— Да, графиня! Да, дорогой племянник!

— Неужели это вы?

— Я самый!

— Лучше поздно, чем никогда, — заметила графиня.

— Сударыня! К старости люди становятся капризными, — отвечал маршал.

— Вы хотите сказать, что снова воспылали любовью к Люсьенну…

— Я испытываю к нему самую что ни на есть страсть, которая мне на время изменила только из-за каприза. Это именно так, и вы прекрасно закончили мою мысль.

— Таким образом, вы решили вернуться…

— Да, я вернулся, — подтвердил Ришелье, устраиваясь в лучшем кресле: он выбрал его с первого взгляда.

— Наверное, есть еще что-то, о чем вы умалчиваете, — предположила графиня. — Каприз — это совсем на вас не похоже.

— Графиня! Не стоит меня упрекать. Я лучше своей репутации. И раз уж я вернулся, как вы сами видите, то это…

— то это… — подхватила Дюбарри.

— …то это по велению сердца!

Герцог д’Эгильон и графиня расхохотались.

— Какое счастье, что мы не лишены юмора и можем оценить вашу шутку! — заметила графиня.

— Что вы хотите этим сказать?

— Могу поклясться, что глупцы вас не поняли бы и в изумлении пытались бы найти другую причину вашего возвращения. Даю вам слово Дюбарри, только вы, дорогой герцог, умеете по-настоящему войти и выйти. Моле, сам непревзойденный Моле рядом с вами не более чем деревянная кукла!

— Так вы не верите, что я пришел по зову сердца? — вскричал Ришелье. — Графиня! Графиня! Предупреждаю вас: вы заставляете меня плохо о вас думать. Не смейтесь, дорогой племянник, иначе я нареку вас Петром, но ничего на этом камне не воздвигну.

— Даже не соорудите на нем небольшой кабинет министров? — спросила графиня и снова расхохоталась с откровенностью, которую и не пыталась скрыть.

— Хорошо, бейте, бейте! — надув губы, пробормотал Ришелье. — Я, к сожалению, не могу ответить вам тем же: ведь я слишком стар, мне нечем защищаться, пользуйтесь, пользуйтесь моей слабостью, графиня, — теперь это неопасное удовольствие.

— Что вы, графиня! Вам, напротив, следует поостеречься, — предупредил д’Эгильон. — Если дядюшка еще раз упомянет о своей немощи — мы пропали. Нет, господин герцог, мы не будем на вас нападать: как бы вы ни были слабы или не напускали на себя вид немощного старца, вы с лихвой вернете нам все удары. Нет, мы и впрямь рады вашему возвращению.

— Да! — весело подхватила графиня. — И по случаю этого возвращения мы прикажем устроить фейерверк. А вы знаете, герцог…

— Я ничего не знаю, графиня, — с наивностью младенца пролепетал маршал.

— Во время фейерверков всегда бывает сколько-нибудь опаленных искрами париков, несколько шляп, помятых под ударами палок…

Герцог поднес руку к парику и осмотрел свою шляпу.

— Да, да, верно, — подтвердила графиня, — впрочем, вы к нам вернулись, так-то лучше! А я, как вам сказал господин д’Эгильон, безумно счастлива. И знаете почему?

— Графиня! Графиня! Вы опять скажете какую-нибудь колкость.

— Да, но это уж будет последняя.

— Хорошо, говорите!

— Я счастлива, маршал, потому что ваше возвращение предвещает хорошую погоду.

Ришелье поклонился.

— Да, — продолжала графиня, — вы как те поэтические птички, что предсказывают затишье. Как они называются, господин д’Эгильон? Вы ведь пишете стихи и должны это знать.

— Альционы, графиня.

— Совершенно верно! Ах, маршал, надеюсь, вы не рассердитесь, что я сравниваю вас с птицей, носящей столь звонкое имя!

— Я не рассержусь, графиня, потому что сравнение точное, — сказал Ришелье с гримасой, означавшей удовлетворение, а удовлетворение Ришелье предвещало всегда какую-нибудь пакость.

— Вот видите!

— Да, я принес хорошие, просто замечательные новости.

— Неужели? — небрежно бросила графиня.

— Какие же? — поинтересовался д’Эгильон.

— Зачем вы так торопитесь, герцог? — перебила его графиня. — Дайте же маршалу время что-нибудь придумать.

— Нет, черт меня побери! Я могу сообщить вам их теперь же. Они готовы и даже несколько устарели.

— Маршал, если вы принесли старье…

— Ну, знаете, графиня, хотите берите, хотите нет.

— Хорошо, возьмем, пожалуй.

— Кажется, король угодил в западню, графиня.

— В западню?

— Именно.

— В какую западню?

— В ту, что вы ему расставили.

— Я расставила западню королю? — переспросила графиня.