Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

— Да, да, — продолжал барон, — я уже говорил и еще раз повторяю: вы из скромности готовы позабыть о чувстве собственного достоинства!

— Вы склонны все преувеличивать, сударь: король проявил интерес к несчастной нашей семье, это верно; король соблаговолил кое-что для нас сделать; однако у трона его величества так много неудачников, король так щедр на милости, что не мудрено, если он забыл о нас после того, как облагодетельствовал нашу семью.

Таверне пристально посмотрел на дочь, отдавая должное ее сдержанности и непроницаемой скрытности.

— Знаете ли, дорогая Андре, ваш отец готов стать первым вашим просителем и в качестве просителя обращается к вам; надеюсь, вы его не оттолкнете.

Андре взглянула на отца, как бы требуя объяснений.

— Мы все вас просим, похлопочите за нас, сделайте что-нибудь для своей семьи…

— Зачем вы все это мне говорите? Чего вы от меня ждете? — воскликнула Андре, потрясенная смыслом того, что ей сказал отец, а также его тоном.

— Согласны вы или нет попросить что-нибудь для меня и своего брата? Отвечайте!

— Я сделаю все, что вы прикажете, сударь, — отвечала Андре, — однако, не думаете ли вы, что мы можем показаться слишком жадными? Ведь король и так подарил мне ожерелье, которое стоит, по вашим словам, более ста тысяч ливров. Кроме того, его величество обещал моему брату полк; на нашу долю и так выпала значительная часть королевских милостей.

Таверне не смог удержаться от взрыва громкого и презрительного хохота.

— Так вы полагаете, что эта цена достаточно высока?

— Я знаю, что ваши заслуги велики, — отвечала Андре.

— Э-э, да кто вам говорит о моих заслугах, черт побери?

— О чем же вы, в таком случае, говорите?

— Уверяю вас, что вы напрасно затеяли со мной эту нелепую игру! Не надо ничего от меня скрывать!

— Да что же я стала бы от вас скрывать, Боже мой? — спросила Андре.

— Я все знаю, дочь моя!

— Вы знаете?

— Все! Повторяю вам: я знаю все.

— Что все, сударь?

Андре сильно покраснела под столь грубым натиском, особенно невыносимым для того, у кого совесть чиста.

Естественное отцовское чувство уважения к своему ребенку удержало Таверне от дальнейших расспросов.

— Как вам будет угодно, — проворчал он, — вы вздумали скромничать. Кажется, вы скрытничаете. Пусть так! Из-за вас отец и брат должны погрязнуть в безвестности и забвении — отлично! Но запомните хорошенько мои слова: если с самого начала вы не возьмете власть в свои руки, вам никогда ее уже не видать!

И Таверне круто повернулся на каблуках.

— Я вас не понимаю, — заметила Андре.

— Отлично! Зато я понимаю, — отвечал Таверне.

— Этого недостаточно, когда разговаривают двое.

— Что же, я сейчас поясню: употребите всю дипломатию, которой только вы располагаете от природы и которая является главным оружием нашей семьи, чтобы при первом же подходящем случае составить счастье вашей семьи, да и свое тоже. При первой же встрече с королем скажите ему, что ваш брат ожидает назначения, а вы чахнете в конуре, где нечем дышать и из окна нельзя полюбоваться никаким видом. Одним словом, не будьте до такой степени смешны, чтобы изображать либо слишком сильную страсть, либо совершенную незаинтересованность.

— Но…

— Скажите это королю сегодня же вечером…

— Где же, по-вашему, я смогу увидеться с королем?

— …и прибавьте, что его величеству не пристало даже являться…

В ту самую минуту, как Таверне, вне всякого сомнения, собирался выразиться яснее и тем вызвать бурю в сердце Андре, что повлекло бы за собой объяснение, способное прояснить тайну, с лестницы вдруг донеслись шаги.

Барон сейчас же умолк и поспешил к перилам, дабы узнать, кто идет к дочери.

Андре с удивлением увидела, как отец почтительно вытянулся.

Почти в тот же миг в маленькую квартирку вошла дофина в сопровождении одетого в черное господина, который шагал, опираясь на длинную трость.

— Ваше высочество! — вскрикнула Андре, собрав все силы, чтобы пойти навстречу принцессе.

— Да, моя дорогая больная! — отвечала дофина. — Я пришла утешить вас, а заодно привела и доктора. Подойдите, доктор. A-а, господин де Таверне! — продолжала принцесса, узнав барона. — Ваша дочь больна, а вы совсем о ней не заботитесь!

— Ваше высочество… — пролепетал Таверне.

— Подойдите, доктор, — со свойственной лишь ей добротой пригласила принцесса. — Подойдите, пощупайте пульс, загляните в эти припухшие глазки и скажите, чем больна моя протеже.

— Ваше высочество! Ваше высочество! Как вы добры ко мне!.. — прошептала девушка. — Мне так неловко принимать ваше королевское высочество…

— …в этой комнатушке, дитя мое? Вы это хотели сказать? Тем хуже для меня — ведь это я так скверно вас поселила. Я еще подумаю об этом. А пока, дитя мое, дайте руку господину Луи: это мой хирург, но предупреждаю вас, он не только философ, который умеет угадывать мысли, но и ученый, который видит все насквозь.

Андре с улыбкой протянула доктору руку.

Это был еще не очень старый человек, и его умное лицо словно подтверждало все, что сказала о нем принцесса. С той минуты как он вошел в комнату, доктор внимательно изучал больную, затем жилище, потом перевел взгляд на отца больной, в выражении лица которого вместо ожидаемого беспокойства было заметно лишь смущение.

Ученый только собирался увидеть то, о чем, возможно, уже догадался философ.

Доктор Луи долго слушал у девушки пульс и расспрашивал ее о том, что она чувствует.

— Отвращение к любой пище, — отвечала Андре, — а также внезапные рези, потом так же неожиданно кровь бросается в голову; спазмы, озноб, дурнота.

Доктор во время рассказа Андре все больше хмурился.

Скоро он выпустил руку девушки и отвел глаза в сторону.

— Ну, доктор, quid[29], как говорят участники консилиумов? — спросила принцесса у доктора. — Серьезно ли девочка больна, не грозит ли ей смертельная опасность?

Доктор перевел взгляд на Андре и еще раз молча оглядел ее.

— Ваше высочество! — отвечал он. — У мадемуазель простое недомогание, вызванное самыми естественными причинами.

— Серьезное?

— Нет, как правило, ничего опасного в этом нет, — улыбнулся доктор.

— Очень хорошо! — с облегчением вздохнула принцесса. — Не мучайте ее слишком сильно.

— Я вообще не собираюсь ее мучить, ваше высочество.

— Как? Вы не назначите никакого лекарства?

— Чтобы поправиться, мадемуазель не нужно никаких лекарств.

— Это правда?