Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Герман Романов

Фомин остановился и тяжело вздохнул, разговаривать ему было тяжело. С щемящей тоскою в сердце он посмотрел на поднявшееся довольно высоко солнце. День давно вступил в свои права, и им нужно было поторапливаться. И Семен Федотович решительно закончил разговор:

— Сейчас все свои вольные и невольные грехи мы должны искупить. Да, искупить. И не допустить, чтоб бесовская власть в России утвердилась. Запомните — сейчас восемнадцатый год на дворе стоит, а не сорок третий. Нет того времени и того кошмара, что видели мы, есть страшный сон. Мы должны помнить о главном в своей жизни, даже если эту жизнь отдать придется во искупление грехов наших.

— Что главное? — Шмайсер резанул взглядом, тонкие губы стали совсем белыми, в его глазах плескалась черная водица безысходности и скорбной отрешенности от жизни.

— Спасти императора!

Лица танкистов ожесточились, и Фомин осознал, что теперь они пойдут до конца, до смерти. И нет такой силы на земле, что сможет их остановить. Убить смогут, но не победить.

— Если спасем царя, то позже спасем и саму Россию! На то есть одно пророчество старое, потаенное. Понятно, братцы?!

— Какое пророчество, Федотыч? — тихо спросил Шмайсер. Остальные молчали, но их лица говорили о живейшем интересе.

— Вам лучше его не знать. Пока. — Последнее слово Фомин добавил после паузы, увидев, что их лица недовольно вытянулись от такого короткого ответа на затронувший души вопрос.

— Теперь о водителе и девушке. Как с ними поступить? Выкладывайте свои соображения.

— Водитель Иван Трофимович Максимов в казнях не участвовал, взят на работу в Чека неволею, — радист прищурил глаза, шутить в таких делах он не умел ни на каплю. Фомин отнесся к сказанному очень серьезно — Шмайсер умел докапываться до истины, обмануть его было крайне сложным делом, почти невозможно. Ибо ложь тот ощущал не разумом своим, нет, а естеством, Душой и сердцем Шмайсер ее чуял, глазами своими… Мертвыми…

— Он единственный в городе водитель и механик, умеющий хорошо чинить технику. И этот тяжелый «Бюссинг», кстати, тоже единственный, и, кроме Максимова, на нем никто ездить не может — постоянно ломали. А такая тяжелая машина чекистам нужна, сами понимаете для чего. Его жена и две малых дочери, по сути, заложники. Я опросил матросню тщательно, с «глиста» всю душонку наизнанку вывернул.

— Хорошо. И Мойзес почти то же самое говорил. — Фомин повернулся к Путту. — Значит, берем с собою?!

— Несомненно. До города ехать надо, и там работенка предстоит. А если эта дура на железных колесах сломается?

— Понятно. Федор, приведи сюда водителя. Потолкуем с ним о будущем. Пусть лучше волею с нами поедет, чем неволею принуждать. Из-под палки человек без души дело ладит.

Шмайсер легко поднялся, пошел к грузовику, рядом с которым на траве сидели девушка и водитель. Первая относилась ко всему безучастно, а второй был немного бледен, догадывался, что сейчас обсуждают его участь. А потому быстро встал и пошел за немцем. Выглянувший из-за грузовика Попович крикнул, что завтрак готов. Радист отмахнулся от него:

— Потом, Леша! Потом! Пойдем лучше, пособишь, если что!

Попович снял с огня котелок с чаем, разворошил угли и поплелся вслед за водителем, на ходу бубня, что используют его на посылках, как золотую рыбку, и вообще не ценят.

Руки Максимову не связывали — он помогал грузить в кузов автомобиля весь их прежний арсенал. Да и зачем связывать, если бежать тому некуда, а пуля завсегда быстрее ног.

— Город знаешь? Машину до нужных мест доведешь? Или ты советской власти преданным быть желаешь?

— Рожак я местный, все вокруг знаю. Довезти могу, бензин про запас есть, в кузове две канистры, — голос водителя хоть и был глух, но спокоен, рук не прятал, смотрел открыто.

Фомину понравилось скуластое лицо, чуть тронутые сединой волосы, как будто припорошенные известкой, натруженные ладони, перепачканные въевшимся в кожу маслом.

— А насчет советской власти скажу прямо: боюсь я ее, душегубы они.

— И что делать будешь?

— А что мне сейчас делать, ваше высокоблагородие, прикажете? Мойзеса с чекистами и матросами вы побили, но меня в живых оставили. Спасибо, конечно, только хана теперь жене и дочуркам. Убьют их чекисты, не пощадят! Как тех несчастных не помиловали, — водитель перевел взгляд на шахту.

— Есть на примете надежное место, куда бы смог семью увезти, спрятать там на какое-то время?

— Есть, ваше высокоблагородие. Вот только вряд ли успею. Дом брошу, но ведь хоть бы повозка была или деньги. Нету…

— И у нас нет. — Фомин в безысходности развел руками, но тут его плечо ухватил крепкими пальцами Путт.

— Федотыч! Тут Шмайсер из матросов кое-что вытряс, — Путт оскалился. — Они прятали в доме под печью. Фридрих?!

На траву был тут же выброшен со звоном небольшой сверток, весьма тяжелый по весу. Путт крепко взялся пальцами за углы, в один взмах вывалил содержимое на траву. И сплюнул от омерзения.

— Мародеры гребаные. Проклятый металл душонками овладел. Чтоб на том свете угли раскаленные им жрать!

Фомин сцепил зубы — перед ним на зеленом покрове желтым пламенем блестели ожерелья, кольца, зубные коронки, браслеты и серьги, причем часть с явными следами подсохшей крови. Отнято матросами у несчастных жертв, а то и просто снято с убитых. Были и монеты, причем исключительно золотые.

Фомин только мазнул по ним взглядом — империалы и полуимпериалы с бородатым профилем императора Николая, много монет. Но встречались в груде английские гинеи, и крупные, намного больше николаевского рубля, американские двадцатидолларовые, и французские, в сто франков, монеты.

— Бери, Иван Трофимович, сколько тебе нужно! — Фомин кивнул на траву. — Ты будешь с нами, но семью нужно немедленно отослать. Есть с кем?

— С соседом-вдовцом. Сын в Галиции у него погиб, жена с фельдшером сбежала, бобылем живет, горемычный. Лошадок с повозкой нужно только найти. Можно к моему дому подъехать? Я за минуту там уложусь, — водитель сглотнул, с болью посмотрел на Фомина и умоляюще добавил: — Мы ведь все равно мимо дома поедем, дорога-то одна, никак не минуем, ваше высокоблагородие.

— Хорошо. Так и сделаем. Но и ты без глупостей будь. Без всяких там намеков, чтоб в ЧК жена передавать побежала.

— Так я ж понимаю, — он понуро опустил голову. — Поеду я с вами, куда мне деться — одной веревочкой теперь мы связаны. С вами, может быть, я и поживу еще, но вот они меня никогда не помилуют, за товарища Мойзеса на мелкие кусочки покрошат.

— Хорошо, Иван Трофимович, верю. — Фомин сложил несколько монет стопкой. — Берите, семье пригодится. И не стесняйтесь, на дело берете.

Максимов даже не посмотрел на драгоценности, взял только русские империалы. Отсчитав двадцать монет, он спрятал их в карман куртки. Фомин покачал головой и взял еще двадцать золотых.

— Берите эти деньги, Иван Трофимович, берите! Хозяйство и имущество потеряете, на новом месте жить начинать затратно. Да и на шее родственников зазорно нахлебниками сидеть.

Водитель чуть дернулся, видимо хотел отказаться, но после короткого раздумья деньги все же взял.

— Теперь идите и машину проверьте хорошо. Посмотрите. Чтоб в дороге не подвела.

Водитель кивнул, тут же встал и пошел к своему грузовику. А Фомин повернулся к танкистам.

— Я с ним в кабине сам поеду. Будем головными. Дорогу и город все же относительно знаю, в отличие от вас. В кузове Шмайсер и девчушка. Леша, ты кабриолет вести сможешь или Путт будет за баранкой?

— Я сам поведу! А что, машина простая, старье. Путт пусть с автоматом будет, он намного с ним полезнее, чем я.

— Хорошо. Мы все оденемся в чекистские кожанки, а ты, Шмайсер, в случае нужды будешь изображать революционного матроса.

— Там на дороге караул стоит, Мойзес же предупредил! — тихо произнес Путт. — Полдесятка солдат и вооруженных рабочих, плюс пара чекистов или милиционеров. У них ручной пулемет есть. Нас наверняка остановят.

Фомин посмотрел на него пристально. У немца опыт подобных дел был намного богаче, чем у него самого, и умения весьма специфические, как раз для таких случаев.

— Я уже продумал все. Попович отстанет на полверсты, с ним девчонка пусть будет. В городе ее высадим. Не хватало, чтобы динамит взорвался или случайной пулей зацепило. Там вот как устроено. — Капитан быстро положил на землю пачку папирос и рядом свой тэтэшник. Примял ладонью молодую зеленую травку.

— Двое-трое в домике сидят, то ли жрут, то ли спят. Ведут себя беспечно. Остальные на дороге — тут, тут и тут, — палец Путта быстро сделал в земле углубления. — Стоит нам провести машину дальше, тогда им конец — одной очередью ДШК всех положим, стены не спасут. Но если остановят, то и здесь есть положительные моменты. Пока они разговор с Максимовым заведут, мы с тобой, Федотыч, режем в упор с автоматов. А ты, Фридрих, до того из кузова выпрыгиваешь и в окошко «лимонку» кидаешь. Комнатенка там одна, мало им не покажется. Сделаешь?