Творения, том 8, книга 2 - Иоанн Златоуст

4. Но как у них не много оставалось времени (смерть Христова последовала в девятом часу, и потому, естественно, что, пока они ходили к Пилату, и пока снимали тело с креста, наступил уже вечер, когда нельзя было заниматься работой), то они полагают Его в ближайшую гробницу. Устроилось так, что Христос положен был в новом гробе, в котором никто прежде не был положен, чтобы воскресение не могло быть приписано кому-нибудь другому, вместе с Ним лежащему, чтобы ученики, по близости этого места, легко могли придти и быть зрителями случившегося, и чтобы свидетелями погребения были не только они, но и враги. То, что положены были печати на гробе и приставлена стража из воинов, это, действительно, с их стороны было свидетельством погребения, так как Христос хотел, чтобы и погребение Его было не менее достоверно, чем воскресение. Потому-то и ученики ревностно стараются доказать, что Он действительно умер. Воскресение Его имело быть подтверждаемо всем последующим временем; между тем, если бы смерть Его в то время была сокрыта и не сделалась совершенно известною, то это могло бы повредить слову о воскресении. Впрочем, не поэтому только совершилось то, что Христос был близко положен, но и для того, чтобы обнаружилась лживость молвы о похищении Его тела. "В первый же [день] недели", т.е., в день воскресный, "Мария Магдалина приходит ко гробу рано, когда было еще темно, и видит, что камень отвален от гроба" (Иоан.20:1). Христос воскрес в то время, как лежали печати и камень. Но так как надобно было, чтобы и другие совершенно убедились, то гроб, после Его воскресения, отверзается, и таким образом это событие становится достоверным.

Это именно привело в волнение и Марию. Пламенея самою нежною любовью к Учителю, она, как только минула суббота, не могла оставаться в покое, но пошла в глубокое утро, желая от места получить какое-нибудь утешение. Когда она увидела это место и камень отваленный, то не вошла и не посмотрела в гроб, но, побужденная сильной любовью, побежала к ученикам. Она заботилась о том, чтобы как можно скорее узнать, что случилось с телом. На это именно указывает и бегство ее; это же означают и ее слова: "унесли", говорит она, "Господа из гроба, и не знаем, где положили Его" (ст.2). Видишь, что она еще ничего ясно не знала о воскресении, но думала, что перенесено тело, и без всякого притворства о всем объявляет ученикам? Но евангелист не отнял у этой жены принадлежащей ей великой похвалы и не счел для себя стыдом того, что ученики от нее первой узнали о воскресении, так как она бодрствовала целую ночь. Так во всех случаях блистает истиннолюбивый его нрав! Когда же она пришла и сказала об этом, – ученики, выслушав ее, поспешно приходят ко гробу и видят лежащие пелены; а это было знаком воскресения. В самом деле, если бы кто перенес тело, то сделал бы это, не обнажая его; равно как если бы кто украл его, то не стал бы заботиться о том, чтобы снять сударь, свить его и положить "на другом месте", но – как? Взял бы тело в том виде, в каком оно лежало. Потому-то евангелист предварительно и сказал, что при погребении Христа употреблено было много смирны, которая не хуже свинца приклеивает пелены к телу. Итак, когда ты слышишь, что головные повязки лежали отдельно, – не верь тем, которые говорят, будто украдено. Вор не был бы так глуп, чтобы стал столько заботиться о предмете совершенно излишнем. В самом деле, для чего ему было оставлять погребальные пелены? Да и как бы он мог скрыться, если бы стал делать это? Естественно, ему нужно было истратить на это много времени, а если бы он замедлил, то был бы пойман. Но для чего отдельно лежат пелены, а отдельно – плат свитый? Для того, чтобы ты знал, что это сделано без торопливости и без смущения, так как отдельно положено одно, и отдельно положено и свито другое. Поэтому-то ученики и поверили воскресению. И когда впоследствии Христос является им, – они уже убеждены были тем, что видели. Заметь и здесь, как далек евангелист от хвастовства и как он свидетельствует о тщательности исследования Петрова! Сам он, предварив Петра и увидев лежащие пелены, ничего более не исследует, но удаляется; а пламенный Петр вошел внутрь гроба, рассмотрел все с тщательностью и, увидев нечто более, пригласил и его посмотреть. Войдя во гроб после Петра, Иоанн увидел погребальные пелены лежащими отдельно одни от других. А то, что они были разделены, и одни положены в одном месте, а другие, свитые, в другом, показывало, что это сделано кем-то с заботливостью, а не как-нибудь, не в смущении.

5. И ты, когда слышишь, что Христос воскрес нагим, перестань безумно тратиться на погребение. Что, в самом деле, значат эти излишние и бесполезные издержки? Погребающим они причиняют большой убыток, а умершему не приносят никакой пользы и, если сказать правду, даже вредны. Роскошные похороны неоднократно бывали причиной разграбления могил и производили то, что погребенный некогда со всею изысканностью лежал потом нагой и без погребения. Но, о, тщеславие! Какую великую власть оно обнаруживает среди самого плача! До какого безумия доводит оно! Многие, в отвращение грабежа, раздирают тонкие погребальные пелены и наполняют их множеством ароматов, чтобы вдвойне сделать их бесполезными для похитителей, и таким образом предают земле. Не безумие ли это? Не помешательство ли это ума – выказывать великолепие и в то же время уничтожать его? Нет, скажешь, мы придумываем все это для того, чтобы безопасно лежали на мертвеце. Что же? Если не возьмут их воры, то не съедят ли их моль и черви? А если не съедят моль и черви, то не истребит ли время и тление? Но положим, что ни воры, ни моль, ни черви, ни время, ни другое что не истребят вещей, положенных в могилу; положим, что и тело останется не поврежденным до самого воскресения, и все те вещи сохранятся новыми, прочными и тонкими: какая от этого польза для отшедших, когда тело восстанет нагим, а все эти вещи останутся здесь и не принесут нам никакой пользы во время будущих истязаний? Но почему же, скажешь, так было при погребении Христовом? Тебе вовсе не следует сравнивать погребения Христова с погребениями человеческими. Там было и то, что блудница излияла миро на святые ноги Его. Впрочем, если и об этом надобно сказать что-нибудь, то, во-первых, это было сделано людьми, которые не знали учения о воскресении. Потому-то и говорится: "как обыкновенно погребают Иудеи" (Иоан.19:40). Ведь не из числа двенадцати были те, которые почтили Иисуса погребением; но то были те, которые не весьма высоко ценили Его. Двенадцать не так Его почтили, но – своею смертью, преданием себя на заклание и перенесением за Него разных напастей. Правда, и то была честь, но гораздо ниже этой, о которой я сейчас сказал. С другой стороны, у нас, как я уже сказал, теперь речь о людях; а тогда все это сделано было для Господа. А чтобы ты знал, что Христос нисколько не желал этого, – (послушай), что Он сказал: вы видели Меня алчущим, и напитали; жаждущим, и напоили; нагим, и одели (Матф.25:35-39); но нигде не сказал: умершим, и погребли. Я это говорю не с тем, чтобы истребить обычай погребения, – нет, – но с тем, чтобы пресечь роскошь и неуместное великолепие. К этому, скажешь, располагает скорбь и печаль, и сострадание к умершему? Нет, – это происходит не от сострадания к умершему, но от тщеславия.

Если же ты хочешь оказать соболезнование умершему, – я укажу тебе иной способ погребения и научу тебя облекать его в такие одежды, которые восстанут с ним и представят его в блистательном виде. Эти одежды ни молью не истребляются, ни временем не разрушаются, ни ворами не похищаются. Какие же это одежды? Это – одеяние милостыни. Эта одежда восстает вместе с умершим, потому что печать милостыни навсегда остается с ним. Этими-то одеждами будут блистать те, которые тогда услышат: вы напитали Меня, когда Я алкал. Эти одежды делают умерших славными, знаменитыми и безопасными, а одежды нынешние – не что иное, как пища моли и трапеза червей. И это я говорю не потому, чтобы запрещал иметь попечение об умерших; но для того, чтобы вы делали это с умеренностью, прикрывали лишь тело и не предавали его земле нагим. Если и живым не следует иметь ничего больше, как только покров тела, то тем более – умершим, потому что мертвое тело не столько нуждается в одеждах, сколько живое и дышащее. Пока мы живем, нам нужно одеяние и по причине холода, и для благоприличия; а коль скоро мы умерли, – у нас нет этих нужд, и только для того, чтобы тело не лежало нагим, нам нужны погребальные пелены. Самые же лучшие у нас погребальные пелены, это – земля, покрывало прекраснейшее и самое приличное нашему земному телу. Итак, если теперь, когда у нас столько нужд, не надобно искать ничего излишнего, то тем более неуместна пышность тогда, когда нет таких нужд.

6. Но люди, скажешь, которые увидят это, станут смеяться. Если бы и стал кто смеяться, на того, очевидно, не следует обращать большого внимания, как на человека совершенно глупого. Многие, напротив, скорее будут удивляться нам и восхвалять наше любомудрие. Не это достойно смеха, но – то, что мы теперь делаем, когда плачем, рыдаем и как бы погребаем себя с умершими. Вот что достойно и смеха, и наказания; а любомудрие во всем этом, равно как и соблюдение умеренности в одеждах, доставляет нам венцы и похвалы. В этом случае все нас восхвалят, подивятся силе Христовой и скажут: о, как велика сила Распятого! Он убедил смертных и тленных, что смерть не есть смерть, и вот они поступают так, как будто они не умирают, но переселяются в лучшую страну. Он убедил их, что это тленное и земное тело облечется в одежду гораздо блистательнейшую шелковых и златотканых одежд, – облечется в нетление; и потому они не много заботятся о похоронах, но считают самым лучшим погребальным украшением добродетельную жизнь.