Десять тысяч - Константин Якименко

Оборванец, однако, оказался не глуп. Осознав, что с ним собираются сделать, он в момент юркнул обратно в боковой ход и тут же исчез с глаз. Инна постояла на месте несколько секунд. Струсил, значит? Твоё счастье, идиот! Скажи спасибо, что я стрелять ещё не научилась, а то бы уже лежал сейчас с продырявленной башкой! Она снова спешила вперёд – теперь быстрый темп ходьбы ещё и помогал ей согреться. Нет уж, повторяла, вы меня не остановите – даже и не мечтайте! И не мечтайте!

Когда она проходила мимо бокового ответвления, правая нога зацепилась за подножку. Инна, растянувшись, полетела вперёд, выпустив чемоданчик; ещё в полёте констатировала спокойно: вот и всё. Вообразила, дура, что если держишь в руках пистолет, то уже можешь воевать ах-ах, вы ж подумайте, тоже мне: Лара Крофт – расхитительница гробниц! Ну, всё. Сейчас шарахнет по голове, и будет делать всё, что ему нравится… Эх ты, несчастная юная Инночка! Не судьба, не судьба…

Звонкий стук шагов удалялся вправо. Так что же – он ушёл? Значит, ушёл. Не тронул её и ушёл. Забрал «дипломат», не тронул её и ушёл… Забрал «дипломат»!!!

Инна подхватилась мгновенно; зацепилась ногой за юбку, потянула и разорвала её. Странно, подумала, что это не случилось гораздо раньше. Не мешкая, побежала в правый коридор – он оказался коротким, и вор его уже миновал. Дальше туннель сворачивал влево – параллельно тому, в котором её ограбили. Скорее же, ради всего святого! Она повернула – слава богу, этот ход тянулся вдаль на много метров, и беглец с чёрным чемоданчиком – с её, чёрт возьми, чемоданом! – был хорошо виден впереди.

– Стой! – отчаянно закричала Инна ему вслед. Он оглянулся, но даже и не подумал затормозить.

Ну что ж, дурачок, сам виноват! Не хочешь по-хорошему – будет тебе по-плохому! Она не теряла времени – подняла пистолет, навела на цель и спустила курок. Раскат грома в подземной тиши прозвучал оглушительно; оборванец на миг обернулся, бросил короткий взгляд на свою преследовательницу – и со всех ног понёсся к спасительному повороту. Ну неужели же я всю жизнь буду такой неумёхой? – подумала Инна. Она прицелилась ещё – и нажала ещё. Вор продолжал убегать; ну всё, сказала сама себе, в конце концов, терять мне нечего. Она выстрелила снова он всё ещё уходил; ну ничего, гад, ничего! – без всякой паузы она нажала на спуск ещё раз… и ещё… и ещё…

Он упал, когда до угла оставалось каких-нибудь пару шагов. Очевидно, был не мёртв – только ранен; Инна уже спешила к нему. Вор повернулся к ней лицом: сам весь трясся, как в лихорадке; рваная дыра наблюдалась на бедре, другая – возле левого плеча, совсем недалеко от сердца. Она подошла ближе и надменно смотрела сверху на того, кто ещё недавно пытался ей угрожать.

– П-пожалуйста! – бормотал оборванец. Голос был весь перепуганный и какой-то изломанный – как и сам его обладатель, который теперь скорее напоминал обессилевшего затравленного волка. – П-пощади! В-вот чемодан, з-забирай!.. Забирай, ух-ходи, я не трону… Б-больше ник-когда, обещаю… П-пожалуйста!..

Как будто её хоть сколько-нибудь интересовало его «никогда»! Инна окинула его взглядом снежной королевы – всю его сжавшуюся, казавшуюся теперь такой беспомощной фигуру. Дико расхохоталась; прицелилась.

– Н-не н-надо! – закричал несчастный вор, срывая свой слабый голос; подземелье отвечало тусклым унылым гулом.

– Никому нельзя доверять, – её слова звучали так же холодно, как выглядела она сама. Затем пуля ударила его в сердце.

Оборванец чуть дёрнулся напоследок, негромко вскрикнул и затих. Инна шагнула вперёд, за «дипломатом»; остановилась: а если он ещё жив? Как там полагается – контрольный в голову? Снова прицелилась и нажала – пистолет не издал ни звука.

Выходит, на этого бандита она растратила весь свой боезапас? Ну и чёрт с ним! Она отшвырнула прочь бесполезное теперь оружие – левая рука наконец освободилась: она была уже совсем ни на что не годна и только болталась на плече, как гроздь винограда. А ведь это, действительно, просто, подумала Инна. Когда знаешь, что иначе нельзя – то просто… А мне иначе было нельзя – ведь правда? Ну правда же? Ещё бы это не было правдой, ах-ха-ха! Я – чужая, повторила уже в который раз. А потусторонний голос глубоко внутри вдруг спросил: кто же ты теперь фанатичка? Или уже маньячка?

Она продолжала бежать, скакать, лететь по коридорам. Ничто уже не имело значения. Ни мороз, ни все прочие возможные и невозможные препятствия и страхи – ничто, только выход. Инна рвалась к предполагаемому выходу; в голове бессмысленно вертелась фраза: чужие здесь не ходят. Тут же она переложила её под музыку и принялась петь про себя:

«Чужие здесь не ходят,И там они не бродятИз подземелья мрачногоНа свет они выходят!»

Напевая эту песенку, безумно уставшая, истерзанная, замёрзшая, но всё ещё живая и полная убийственной энергии, она уносилась в неизвестность.

Всему рано или поздно приходит конец, и бурный поток подземных странствий юной Инночки тоже когда-нибудь должен был достичь своего конца. Каким он будет – гремящим водопадом, или же вечной мерзлотой? Пока больше похоже на второе, подумала она и глухо рассмеялась. Неизвестно ещё, каким станет самый конец, но сейчас она упёрлась в тупик. Впрочем, это был всё же не совсем безнадёжный тупик. На полу обнаружился рычаг, что-то вроде насоса – широкая вертикально стоящая палка с поперечной ручкой. Для чего он может быть нужен? Инна схватилась за ручку обеими ладонями – и тут же вскрикнула: насколько же она промёрзла! Нет, решила, я всё же попытаюсь. Стиснув зубы, взялась ещё раз, потянула вверх – та поддавалась с трудом, – затем вниз… Что-то громко лязгнуло, заскрипело, вся площадка под ней содрогнулась – и сдвинулась вниз сантиметров на десять. Значит, сообразила Инна, это лифт. Только обычные лифты автоматические – а этот ручной. Качаешь насос, и опускаешься вниз – никаких сложностей.

Она оборвала ткань с подола юбки, плотно намотала на ладони. Снова взялась за ручку: вот, теперь уже не так холодно, теперь можно и покачать. Сделала глубокий вдох – и пошла. Первые несколько раз дались тяжело – механизм явно не использовался уже давно, весь заржавел и сопротивлялся ей; к тому же, почти вся нагрузка приходилась на одну только правую руку. Но постепенно он разработался, и стало легче. Инна вошла в ритм: раз-два! раз-два! горе не беда, кругом холода! Подстроила дыхание под движение рук, под движение всего тела – и скоро уже приноровилась. С каждым качком лифт продвигался не больше чем на длину ладони – но, пусть и понемногу, он планомерно уходил всё дальше вглубь земли, и огонёк наверху становился всё более тусклым. Здесь, в шахте, света не было вообще, но тьма уже не пугала Инну. Осталось ли в этом мире ещё что-то, способное напугать её? Она не имела понятия; впрочем, её это и не интересовало. Она сама уже была как автомат, как часть механизма, неотделимая от него – от насоса, от лифта, от шахты и даже, может быть, от всего подземелья. Не чувствуя ни усталости ни боли, она только двигалась в непрерывном, жёстком, страшном ритме: вверх-вниз, вверх-вниз… раз-два! горе не беда! где-то там – выход, а здесь – холода…