Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе - Еремей Парнов

— Он хоть играет? — спросил Кока.

— Еще как! — Граф Рупперт мечтательно вздохнул. — И не только играет… Если бы вы только видели, какие номера он откалывал в Вене.

— По крайней мере пулька составится, — заключил покладистый Кока. — А, Пьер? Чего там в самом деле? Всего трое суток и в партикулярном платье.

— Черт с ним! — махнул рукой Пьер Зарубин. — Бери. — Он наклонился к Рупперту и с пьяной сентиментальностью заявил: — Я тебя за то люблю, что ты совсем не похож на немца. Широк, подлец, как русский гусар!

— А я и есть русский, — ухмыльнулся Рупперт.

Не успели они войти в сверкающий синим лаком вагон, как сразу же засели за карты. Начали с открытого винта. Играли жестоко: с «присыпкой», «гвоздем» и тройными штрафами. Бесшумный официант в белой курточке принес водку. Цеппелину — он пил залпом и не пьянел, а только стекленел взглядом — бешено везло. После восьмого роббера Кока отдал последний четвертной билет.

— Сколько дадите? — огорченно спросил он, вынимая из бумажника голубую акцию «Ланковского и Ликона». — Теперь они котируются выше номинала. Военные поставки и вообще конъюнктура!

— Tinte? Schriftstück und Verteidigungskrieg?[11] — удивился Цеппелин, обнаружив, вопреки заверениям Рупперта, явные лингвистические способности.

— Что он понимает? — Кока схватил акцию и зачем-то стал демонстрировать ее на просвет. — А рапорты, — ударение он сделал на флотский манер, — на чем писать? Реляции, сводки?.. Оборонительная война, вишь! Ничего, дай срок, влепим япошкам по первое число! Ты, Ферди, не смотри, что на ней двести пятьдесят написано! Она теперь по три сотни котируется, а в Варшаве даже еще выше. Бери — не пропадешь! Фирма солидная. Большой дивиденд получишь. Вот двинем на азиатов вторую эскадру — доблестный наш Балтфлот. Как поднапрем из Черного моря…

— Господин Истомин! — Зарубин ударил кулаком по столу так, что зазвенели рюмки. — Я па-апрашу!

— Ты чего? — Кока недоуменно уставился на Зарубина.

— Па-апрашу вас на два слова! — Блеклые, обесцвеченные солеными ветрами глаза капера налились кровью. Он схватил Коку за шиворот и стащил с мягкого, обитого малиновым бархатом дивана, пропитанного знакомыми запахами сигар и духов.

Звякнул жалобно латунный клинкет зеркальной двери. Без лишних церемоний, коленом под зад, Зарубин вытолкал незадачливого флагарта в коридор и хлопнул дверью.

— Meine Herrschaften! Господа! — запоздало оправился от изумления Ферди Цеппелин. — Я дам! Gut? Триста? Зегласный!

Зарубин, трясясь от бешенства, поволок хнычущего Коку в тамбур. На тряском железном полу под грохот колес отхлестал его по щекам.

— Ты што, хад? — по-матросски придыхая, спросил он и отшвырнул измочаленного флагарта к стене.

— За что, Пьер? — Кока стукнулся затылком и медленно осел на пол.

— С-спрашиваешь? — Резким рывком Зарубин поднял его. В горячем потном кулаке ломалась накрахмаленная манишка. — С-стратегические планы? А ты с-спрашиваешь?

— Но я же ничего не сказал! — взмолился Кока. — Почти ничего! Пощади меня, Петечка! — Он беззвучно плакал. — Пожалей.

— Капитан первого ранга Истомин! — Зарубин одернул на себе сюртук. — Мы сойдем с вами на ближайшей станции.

— Что ты собираешься делать, Пьер? — прошептал Кока непослушными восковыми губами. — Опомнись!

— Дур-рак! — Зарубин брезгливо поморщился. — Надо немедленно доложить по начальству. У нас просто нет иного выхода. — Он начинал понемногу отходить.

— Но ведь это конец! — Кока истово перекрестился. — Ей-богу, конец! Всей карьере! Но черт со мной! — Он ударил себя кулаком в грудь. — О себе ты подумал? Пе-течка! Петя! Опомнись, пока не поздно.

— Дур-ак, — повторил Зарубин и отвернулся.

— Ладно же! — Кока отер рукавом слезы. — Пусть нам обоим будет плохо. Пусть! Ты ведь тоже замаран, Петечка? Вместе с Гнидой покинул корабль! А это нехорошо, нельзя, брат, не дозволяется.

— Какое же ты редкостное дерьмо! — Зарубин отряхнул с себя бегающие Кокины руки. — С-собирайся. — И решительно направился к своему купе.

Они сошли на ближайшей станции, а оба графа спокойно продолжали веселое путешествие. В отличие от своего командира, новопроизведенный капитан второго ранга надлежащим образом оформил отпуск. После умеренного кутежа в «Петербургской» — Ферди как партнер и в подметки не годился изобретательному Коке — друзья перекочевали на Мариинскую улицу в укромное заведение с женской прислугой. Но и здесь Фердинанд Цеппелин не оправдал ожиданий пылкого не по-остзейски кузена. Может, он постарел и ослаб, а может, пресытившись венскими художествами, он вообще окончательно воспарил душой в облака, обмозговывая проблемы воздухоплавания, точно не известно. Только вышло так, что на другое утро Ферди твердо заявил, что уезжает домой. Не захотел даже заехать в Замок, где осталась часть его гардероба.

— Перешлите с оказией, кузен, — сказал он Рупперту. — Интересно, сколько стоит первый класс до Берлина?

— Точно не знаю, кузен, — ухмыльнулся Рупперт. — Мы обычно ездим из Митавы.

Наедине они соблюдали в отношениях добропорядочную церемонность. Это Коке можно было, не задумываясь, брякнуть, что «Николас Эрсте» не деньги и при таком банке лишняя полсотня рублей — мелочь. Тем более что проиграл-то как раз Кока. Но в разговоре с деревянным, точно в корсет затянутым, Ферди даже легкий намек на столь деликатное обстоятельство был бы неуместен.

— У вас, в России, ассигнации растут прямо из земли, как сорная трава. — Ухмылка кузена не прошла незамеченной. Ферди оказался проницательным стариком. — Будь у меня свободные средства, я бы рискнул вложить их в какое-нибудь дело. Я знаю, что немецкие капиталы сосредоточены в основном в тяжелой индустрии: металл, химия, электротехнические изделия. Пока продлится эта злосчастная война на Дальнем Востоке, прибыли будут расти и расти. Рабочая сила у вас нипочем! Обидно. Можно было бы сделать хорошее дело.

— Кто же вам мешает, кузен? Скажите только слово, и я приобрету для вас любой пакет.

— Не имею права изымать капитал. Воздух — это власть над миром. Сегодня войны разыгрываются на морских просторах, завтра — в облаках. Я слышал, ваш флот потерял отличный крейсер? «Варяг», кажется?

— Не наш, Тихоокеанский, — отмахнулся Рупперт. — Не могу даже вообразить себе, как будет выглядеть воздушный бой. По-моему, это невозможно. Во-первых, ветер обязательно размечет суда в разные стороны; во-вторых, не поставишь минные заграждения… Артиллерия опять же… Как, по-вашему, можно поднять в воздух орудие главного калибра? Нонсенс!