Финское солнце - Ильдар Абузяров

Пришлось снова вернуться в редакцию. Традиция есть традиция, и не в правилах педантичного Эсы было ее нарушать, пусть даже ради нее приходится проходить мимо злющей консьержки.

Снова пронзительно скрипнув дверью – или это консьержка скрипнула зубами? – Эса в который раз кивнул в приоткрытую занавеску. Консьержка только зыркнула в щель между шторками. Точнее сказать, стрельнула, как часовой из будки.

Возвращаясь, он попытался проскочить бегом, но Вахтти успела открыть и задернуть занавеску, прежде чем его нога соскочила с последней ступеньки лестницы. Будто шторки ветром от Эсы колыхнуло.

Уже шагнув на порог, Эса вспомнил, что забыл на столе леденцы, которые сосал после сигарет, чтобы в горле не першило. Поднявшись опять и затем спустившись, он остановился у будочки в нерешительности.

«Как не крути, – подумал Эса, нервно тиская пачку сигарет и коробочку с леденцами, – а возвращаться мне все равно придется мимо Вахтти. Неровен час, она тоже скоро покончит с собой…»

– Кхе-кхе, – покашлял Эса, словно был у исповедальни священника Ряссанена. – Вот… забыл, – промямлил потом. – Забыл сосачки от кашля.

– Я вас понимаю, – кисло улыбнулась Вахтти. – Без лекарств совсем никак. Я вот тоже пью успокоительное. С моей работой лекарство приходится пить килограммами.

«Надо будет подарить ей что-нибудь, – подумал Эса по пути к двери. – Чтобы она не смотрела на меня волком, а держала за своего».

Выбежав на улицу, обессиленный Эса свалился на скамейку, чтобы отдышаться, и принялся обмахиваться «Красным хуторянином». Он не успел сделать и пары затяжек, как увидел бомжа Аско, который нес в газету свой очередной философский опус. То была статья о поступательно ускользающей литературоцентричности. Большей мутятины без фактов и выводов даже вообразить невозможно.

– Блин! – схватился за виски Эса. – Сегодня же четверг!

А по четвергам Эса на полставки вел литературную рубрику «Проба пера», и сегодня у него как раз был приемный день. Все борзописцы и графоманы города уже прут к нему косяком, словно рыба на нерест. Вон уже из-за поворота показался писатель Оверьмне. Идет, сурово сдвинув брови и натянув кепку до самых глаз. Боится, видимо, застудить на ветру лобные доли и сбиться в творчестве на совсем уж полную херню.

Эса взялся вести и редактировать рубрики «Проба пера» и «Мы ищем таланты», чтобы вволю поржать и как-то отвлечься от собственных статей. Обычно эти осенне-весенние встречи и проводы протекали так.

Придет писатель Оверьмне. Расскажет пару-тройку гадостей про сограждан, мешающих ему писать, пожалуется на жену Онерву… выпьет чаю и отчалит.

За ним придет мэтр Гуафа Йоханнович. Расскажет три-четыре гадости про писателя Оверьмне, один скабрезный анекдот про Папайю и одну правдивую историю про больную жену, больного пса и любовницу пса… суку такую… Улыбнется, выпьет чаю, попросит сигарету и отчалит.

Затем придет сама Папайя, улыбнется очаровательной улыбкой, подсовывая свои стихи. Расскажет один несмешной анекдот про поэта Авокадо и одну правдивую, но грустную историю про Гуафу Йоханновича, который сулил ей златые горы, гладил по голове, обещал всё на свете, а сам, соблазнив, не поставил ее стихи даже в городской сборник. Выпьет кофе с шоколадом, выкурит две сигаретки, попросит красивую зажигалку на память и еще две сигаретки. Отчалит.

Затем придет и поэт Авокадо. Принесет опять же стихи Папайи. Улыбнется блаженно. Скажет, что она талант. Что она – богиня поэзии. Расскажет пять-шесть гадостей про Гуафу Йоханновича, какой он подлец и графоман.

– Ну, а ты-то куда лезешь, Авокадо?! – На сей раз Эса не выдержал и взорвался. – Тебе-то зачем копаться во всём этом дерьме? Ну зачем ты в таком молодом возрасте всех поносишь? Ты же знаешь, что слова обладают магической силой. Что плохие слова притягивают к нам все плохое. Когда ты желаешь своим коллегам плохого, ты то же самое накликиваешь и на себя. Ты что, тоже хочешь быть графоманом и мерзавцем, как Гуафа Йоханнович? Ты зачем в литературу пришел? Чтобы девок соблазнять или чтобы великий текст написать? Так вот сиди и пиши. Это же простейшая финская магия. Начинаешь писать стихотворение – благодари небеса. А как закончишь, бухайся на колени и целуй землю. Вон, смотри, у нас в редакции работает Стринка. Молодая совсем девчонка, а уже ведет целую колонку. Пусть астрологическую, зато свою. Пришла год назад в одних стрингах, а сейчас уже машину в кредит взяла. Пусть крошку-малолитражку, но опять же свою. Это потому, что она каждый день желает нам всем только самого лучшего. Каждый день начинает с таких пожеланий. А ты так и ходишь голодранцем, злой и всем недовольный. Вот что у тебя в кармане? Пустой листок бумаги. А ты напиши на нем имя той, которую ты любишь. Напиши, за что ты ее любишь и как ты благодарен небу, что в твоей душе поселилась эта любовь. Глядишь, вот тебе и стихотворение новое…

Дольше учить молодого поэта уму-разуму и финской бытовой магии Эсе не дал Кистти.

– Ты идешь на обед? – спросил он, заглянув за перегородку.

– А что, уже обед? – удивился Эса.

– Да. Пойдем поскорее, пока выбор есть.

Эса молчал, глядя в одну точку.

– Ну, так ты идешь? – настойчиво переспросил Кистти.

– Иду, иду, – покорился Эса, недовольный тем, что уже обед, а он ничего не написал. Он медленно встал и вяло поплелся на бизнес-ланч в «Спасательную шлюпку».

Хаппонен договорился с Артти Шуллером, что всех его работников будут кормить бизнес-ланчами. За счет работников, конечно, но по приемлемым ценам. Такое сотрудничество было выгодно и Хаппонену как владельцу большинства офисов, и Артти Шуллеру как арендатору.

Увидев свободное место у окна, Эса и Кистти поспешили его занять в ожидании официанта Барри. Тот минут через десять принес им меню.

Сегодня был рыбный день, так что и бизнес-ланч был рыбный. Салат из рыбных консервов «Мимоза». Уха с большими кусками окуня. Щука, тушеная с морковкой и рисом. На десерт – пирожное «картошка». Фиш энд чипс, так сказать.

Рыбу для рыбного дня в кафе «Спасательная шлюпка» поставлял рыбак Вялле.

– А ты знаешь, что киты обладают самым большим мозгом? – спросил башковитый Кистти. – Что они могут не спать три месяца и «поститься» восемь месяцев? А еще они могут производить звуки громче, чем реактивный двигатель на самолете Аэрро. Они кормят детенышей молоком и живут так же долго, как люди, – шестьдесят или семьдесят лет.

– Очень интересно, – прочмокал Эса, обсасывая косточку.

– А ты знаешь, что арахис – это не орех вовсе? Он из семейства бобовых. И кешью тоже не орех. А арбуз, например, такая же ягода, как черника или клюква.

– Круто… круто… – Эса вяло попытался изобразить интерес. – От тебя, Кистти, похоже, ничего не скроется. Тебя, наверное, даже Хаппонены так вот запросто не обманут, а?

– Да ничего тут крутого нет, – отмахнулся Кистти. – Пока рисунки к статьям подгоняешь, поневоле всю газету прочтешь. А ваш брат журналист чего только не понапишет! А на днях вот прочитал, что за последние тридцать лет количество синих китов уменьшилось в сто раз.

– Значит, синие киты чем-то сродни поволжским финнам, – печально заключил Эса.

– А финский крест – это чернота черники и кислота клюквы. – Кистти отхлебнул морса, отчего на губах появились черно-красные разводы.

Кистти устроился подрабатывать в «Нижний Хутор Индепендент», когда еще не было компьютерных редакторов. Задачей его было графическое оформление новостей. И здесь он выступал в некотором смысле пионером. Если где-нибудь в Индонезии разбивался самолет, Кистти должен был нарисовать дымящиеся обломки или самолет, идущий на вираж и врезающийся в гору. А еще – воспроизвести карту местности с отметкой в точке катастрофы. Рисовал он также схемы и диаграммы: рост и падение ВВП, динамику валют и безработицы. А сейчас как раз рисовал финский крест. Это когда количество смертей на тысячу жителей давно стало превышать количество рождений и две кривые пересеклись, как ноги откинувшегося Алко Залпонена.

В общем, Кистти в этом деле поднаторел.

Такие схемы Кистти рисовал до появления программ «Иллюстратор» и «Фотошоп». Сейчас он уже работал и подбирал картинки вместе с Фотти, на компьютере. Но когда Хаакки что-то перехимичивал с компом, вновь приходилось браться за карандаш.

– Слушай, Кистти, – спросил Эса, глядя на круги, оставшиеся на столе от горячих тарелок, и мокрые компотные следы на салфетках, – ты, вроде, как раз сейчас рисуешь финский крест?

– И что? – Впервые за весь обед Кистти взглянул на Эсу с любопытством. Человек заинтересовался его творчеством.

– А тебе никогда не хотелось, как Гогену, бросить этот проклятый серый Нижний Хутор с его финскими крестами, укатить в Полинезию и рисовать яркие тропические цветы и смуглых островитянок?

– Поздно… Я уже нарисовал финский крест, – мрачно ответил Кистти. – У меня сейчас новое задание. Ты, кстати, об этой трагедии писать будешь?