Мы не «рабы», а внуки божьи! Языческая Русь против Крещения - Лев Прозоров

И так далее, и тому подобное. Одной из загадок «Слова…» – увы, немногими замеченной – является вероисповедание автора. Многим – слишком, многим! – казалось, что если уж в его творении описываются события, произошедшие почти двумя веками позже низвержения Перунова кумира в Киеве, то не кем иным, нежели христианином, он быть просто не мог.

Высказывались по этому поводу, и доказательствами-то себя особенными не утруждая. Великий русский лингвист и фольклорист Фёдор Иванович Буслаев походя кинул: «Автор «Слова…» как христианин…»

Карл Маркс – без ссылки на «единственно верные» труды которого в недавние времена не полагалось не то что об истории рассуждать, но и о лесоводческом хозяйстве или приготовлении вкусной и здоровой пищи, – выдал следующую оценку «Слова о полку…»: «Вся песнь носит героически-христианский[43] характер».

Один из «идолов» отечественной интеллигенции недавних лет, академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв, неоднократно повторял в самых разных статьях и трудах: «конечно, христианин». Вот именно так – «конечно», и точка.

Можно долго перечислять столь же авторитетные имена, растянув их список на десяток-другой страниц. А можно просто посмотреть на иллюстрации к «Слову…» Д. Бисти, И. Глазунова, В. Носкова, Г. Поплавского и многих, многих других. В этих иллюстрациях на «стягах Игоревых» неизменно плещется лик Христа – Христа, ни разу не упомянутого в поэме, появившегося на русских знамёнах не ранее XIV века.

Но как же тогда объяснить упоминания в «Слове…» языческих Богов? Многие авторы – среди них и замечательный писатель Валентин Иванов, автор замечательной трилогии «Русь изначальная», «Повести древних лет», «Русь великая» – писали, что здесь, мол, всё просто – вот ведь и поэты XVIII–XIX веков сплошь и рядом поминали в своих виршах «Зевеса», «Ветреную Гебу», «Лучезарного Аполлона», притом не являясь язычниками. Это-де всего-навсего художественный образ, только и всего.

Согласиться с таким объяснением невозможно. Да, конечно, поэты века Просвещения не верили в Олимпийских Богов – однако они не верили и в Христа!

Именно атеизм давал им свободу равнодушно играть именами Богов, чей культ угас за тысячу с лишним лет до их рождения. На Руси XII столетия ситуация была иная, да и про существование в нашей стране атеистов в тот век нет сведений.

Во всяком случае автор «Слова…» не вольнодумец: знамения и приметы, пророчащие неудачу Игореву походу, сбываются, пренебрегший ими князь наказан, молитва Ярославны – исполнена.

Быть может, это один из «двоеверно живущих» христиан, не сумевших расстаться с привычными оборотами речи?

Писатель В. Чивилихин, много лет посвятивший изучению великой русской поэмы, справедливо отмечает: «В таком случае его христианские верования проявлялись бы заметнее. В самом деле, пожалуй, при изучении «Слова…» очень полезно обращать внимание не только на то, что в нём есть, но и на то, чего в нем нет».

А нет в «Слове…» упоминаний Христа – ни единого! – креста и православной веры. Упоминается Бог – но как? Если не считать составной части в именах Даждьбога и Стрибога, он упоминается только дважды.

Первый – в речах волхва и оборотня Бояна, Велесова внука, обращённых к полоцкому оборотню, князю Всеславу Чародею. Очень сомнительно, что между этими персонажами мог упоминаться христианский триединый господь.

В другом случае – «Игореви князю Богь путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую». Тут вроде бы всё в порядке… вот только этот Бог помогает Игорю сразу после молитвы его жены (знаменитый «плач Ярославны»), обращённой к… Солнцу, Ветру и Днепру Славутичу[44]. Какой Бог исполняет языческую молитву? Очевидно, не Христос.

Нет в «Слове…» таких основополагающих для христиан понятий, как страх божий, грех и покаяние, гордыня и смирение, спасение души. Душу «изроняют» из тела, умирая, её сравнивают с жемчужиной, у оборотня Всеслава «въща душа в дързе теле» (это иногда понимают как способность «вещей», колдовской души князя-колдуна вселяться в «другое» тело – очевидно, тех самых волков и «лютых зверей»), но нигде ни слова о спасении души.

Церкви упоминаются – но только как географические ориентиры. Всеслав в Киеве слышит звон колоколов полоцкой Софии, Игорь, поднимаясь по Боричеву взводу к терему великого киевского князя, едет «къ святей богородици Пирогощей».

Однако в церквях герои «Слова…» никогда не молятся – как вообще не обращаются к христианскому богу. «Отдельные христианские признаки низведены на роль скромных топографических ориентиров» (Б.А. Рыбаков).

Даже истовый сторонник христианства автора «Слова…», Дмитрий Сергеевич Лихачёв, был вынужден признавать: «Меньше всего в «Слове…» той христианской символики, которая стала типичной для церковноучительной литературы. Здесь, конечно, сказался светский характер произведения».

Увы, почтенный академик лукавил. Обратимся для сравнения к двум произведениям русской литературы XII века – «Поучение детям» Владимира Мономаха и «Моление» Даниила Заточника. Оба произведения заведомо светские – «Поучение» писал князь для своих сыновей-князей, «Моление» написано бывшим холопом и адресовано князю.

Даниил к тому же и не старается прикинуться почтительным к христианскому духовенству: «Ангельский на себе имея образ, а блудной нрав; святительский имея на себе сан, а обычаем похабен».

А теперь откроем «Поучение». «Аз, худый… во крещеньи Василий… помыслих в души своей и похвалих бога, иже мя сих днев грешнаго допровади… Бога деля и души своея, страх божий имейте… Не могу вы я ити, ни креста преступити… взем Псалтырю в печали, разогнух ся и то ми ся вынял: «векую печалуешься, душа моя?»».

Это всё – в первых же строках. А вот какие выражения подбирает для своих мыслей – на сей раз уже не о духовенстве, а о своей собственной жизни – вольнодумный Заточник: «Въстани, слава моя, въстани в псалтыри и в гуслех… и разбих зле, аки древняя младенца о камень… Аз бо есмь, аки она смоковница проклятая… И рассыпася живот мой, аки ханаонскый царь буестию, и покры мя нищета, аки Чермное море фараона».

Хватит, пожалуй, – и тут остановимся на первой странице. Он и церковников-то бичует библейскими выражениями – иноки возвращаются «на мирское житие, аки пес на своея блевотины», корыстные иереи – «аки псы ласкосердыи».

На фоне этого парада крестов, молитв, покаяний, божбы и цитат из Библии «Слово о полку Игореве» смотрится чем-то очевидно чужеродным. Нечего и говорить, что ни в «Поучении», ни в «Молении» ни разу не упоминаются ни трижды поименованный в «Слове…» Троян, ни – дважды – Даждьбог и Див, ни Обида, Хоре, Велес, Стрибог, Карна с Желей.

Ссылки на «фольклорность» «Слова…» тут не помогут – «Моление» Даниила Заточника перенасыщено присловьями и поговорками – тем самым «фольклором», и даже «Поучение» не совсем ему чуждо.

Да и трудно поверить, чтобы неведомый автор «Слова…», называвший «братие» князей Рюрикова дома и запросто называвший их жён по отчествам (мы как-то забываем, что «Глебовна» и романтичное «Ярославна» в те времена звучало столь же по-домашнему, как сегодня – Петровна, Егоровна), был ближе к «фольклору», чем бывший холоп Заточник.

Нет, всё-таки очень странно это полное отсутствие христианских реалий в «Слове о полку Игореве».

А теперь посмотрим на то, что всё же в «Слове о полку…» есть. Взглянем глазами средневекового русского христианина, благо его взгляд отражён во множестве источников.

Первыми рассыплются построения исследователей-атеистов XX века о языческих Богах «Слова…» как «поэтических образах», используемых поэтом-христианином.

Для христианина той эпохи языческие Боги – вовсе не безобидные «поэтические образы». И Ветхий Завет, и Новый равно суровы в своей оценке: «боги языцей – бесы!» (Втор. 32:16–17, Пс. 105:37, Коринф. 10:10). А потому – «Не вспоминайте имени Богов их» (Ис. Нав. 23:7) и «не помяну их имен устами своими» (Пс. 15:4).

Ведь беса-то, как известно, лучше не поминать. Церковь подхватывает запреты Писания – Ефрем Сирин, один из «отцов церкви», наставляет, что о язычестве «срам говорить»[45]. Древнерусские авторы ничуть не сомневаются, в большинстве своём, в учении церкви о кумирах своих предков и многих современников.

«Память и похвала князю нашему Владимиру» Иакова Мниха говорит вполне ясно: «поганьскы Богы, паче же и бесы, Перуна и Хъроса, и ины многы попра». В «Хождении богородицы по мукам»: «Трояна, Хърса, Велеса, Перуна на боги обратиша, бесом злыимъ вероваша». И оттого-то упоминают о Богах языческой Руси крайне скудно.

Собственно, упоминание это русские средневековые авторы позволяют себе лишь по двум поводам. Первый из них – это описание далёких языческих времён – и тут уж православные авторы не устают подчёркивать в каждой строке, что поклонявшиеся «идолищам» предки – «люди погани и невегласи», что жертва русским Богам оскверняет землю, что обряды язычников радуют дьявола, – короче говоря, непременное требование «разоблачения чёрной магии» родилось задолго до булгаковского Аркадия Аполлоновича Семплеярова.