Дневники: 1925–1930 - Вирджиния Вулф

Еще я спросила Харди, можно ли посмотреть на портрет Тэсс, который описывал мне Морган. Тогда он подвел меня к ужасающей гравюре c картины Геркомера[478], изображающей Тэсс, которая входит в комнату. «Примерно так я ее себе представлял», – сказал он. Я ответила, что, по моим сведениям, у него есть сама картина. «Это выдумка», – ответил Харди. – Раньше я время от времени встречал людей, похожих на нее».

Еще миссис Харди спросила меня: «Вы знакомы с Олдосом Хаксли?». Я ответила, что знакома. Они читали его книгу, которая показалась им «очень умной», но Харди не мог вспомнить название[479]. Он сказал, что жене пришлось читать вслух, – зрение у него стало совсем плохое. («Это была та книга, в которой…») «У них теперь все по-другому, – сказал он. – Раньше мы думали, что есть начало, середина и конец. Мы верили в теорию Аристотеля[480]. А теперь один из своих рассказов он заканчивает тем, что женщина вышла из комнаты». Он усмехнулся. Он больше не читает романов.

Все это – литература, романы и т.д. – казалось ему забавой, далекой от него и едва ли стоящей внимания. И все же он с сочувствием и жалостью относится к тем, кто до сих пор этим занимается. Но каковы его тайные увлечения и чем он занялся после нашего ухода, я не знаю.

Маленькие мальчики пишут ему из Новой Зеландии – приходится отвечать им. Еще нам показали «номер Харди», выпущенный японской газетой. Поговорили и о Бландене[481]. Думаю, миссис Х. держит мужа в курсе творчества молодых поэтов.

Накануне своего 11-недельного летнего отдыха от Лондона Вирджиния провела ночь понедельника 26 июля в Лонг-Барне с Витой Сэквилл-Уэст, которая на следующий день отвезла ее в Родмелл. Они приехали раньше Леонарда, который также был на машине вместе с Клайвом и Джулианом Беллами. Вита подарила Вулфам щенка суки-спаниеля по кличке Фанни, позже переименованного в Пинки (Пинкер).

Приведенные ниже заметки с заголовками написаны в разные дни между концом июля и началом сентября и лишь изредка датированы. Судя по всему, Вирджиния избегала общения, чтобы работать над романом “На маяк”, хотя Рэймонд Мортимер провел у них выходные. В пятницу 20 августа Вулфы ужинали с Кейнсами в Тилтоне, фермерском доме в полумиле от Чарльстона, арендованном вместе с сельскохозяйственными угодьями Мейнардом на 99 лет у виконта Гейджа[482]. После ужина все они отправились на уже традиционный фейерверк в Чарльстоне в честь дня рождения Квентина Белла.

Родмелл, 1926.

Поскольку я не собираюсь доить свой мозг целую неделю, то напишу здесь первые страницы величайшей в мире книги. Именно такой она была бы, если создать ее из одних лишь мыслей. Представим, что их можно уловить до того, как они «пройдут переработку», поймать мысли свежими и внезапными, когда они только возникают в сознании – например, во время прогулки по холму Эшема. Разумеется, это невозможно, поскольку вербализация – медленный и обманчивый процесс. Нужно остановиться и подобрать слова, а ведь есть еще конструкция предложений, требующая соблюдения определенных правил.

Искусство и мысль

Я подумала вот о чем: если искусство основано на мысли, то каков процесс преобразования? Я рассказывала себе историю поездки к Харди и начала формировать ее, то есть акцентировала внимание на миссис Х., облокотившейся на стол и апатично, рассеянно смотревшей в окно, и вскоре факты гармонично выстроились вокруг этой доминирующей темы. Но в действительно все было по-другому. Далее…

Творения живых людей

Я почти не читаю их, но благодаря тому, что он дал мне книги, я сейчас читаю «К» М. Бэринга[483]. Я удивлена тому, насколько она хороша. Но насколько же она хороша? Легко сказать, что это не великая книга. Но чего ей не хватает? Возможно, того, что она ничего не добавляет к видению жизни. И все же трудно найти в ней серьезный недостаток. Меня удивляет, что у такой совершенно второсортной работы, а в год подобные книги выпускают человек двадцать, есть столько достоинств. Никогда не читая их, я привыкла думать, что они и вовсе не существуют. Если уж совсем честно, так оно и есть. Я имею в виду, что в 2026 году никто о ней и не вспомнит, но сейчас она определенно существует, что меня немного озадачивает. Сейчас «Кларенс» наводит на меня скуку, хотя я чувствую важность этой книги. Но почему?

31 июля, воскресенье.

Мой мозг

Вот короткая история целого нервного срыва. Мы приехали во вторник. Я опустилась в кресло и не могла встать; все казалось пресным, безвкусным, бесцветным. Непреодолимое желание отдыхать. В среду – лишь стремление побыть одной на свежем воздухе. Погода восхитительна; избегала разговоров; не могла читать. С благоговением думала о своей способности писать, как о чем-то невероятном, принадлежащем кому-то еще; никогда мне больше не получить удовольствие. В голове пустота. Спала в кресле. Четверг. Никакого удовольствия, зато, возможно, чуть большая тяга к жизни. Отличительные особенности и характер Вирджинии Вулф полностью исчезли. Непритязательность и смирение. Не могла придумать, что сказать. Читала автоматически, как корова, жующая жвачку. Спала в кресле. Пятница. Чувство физической усталости, зато появилась небольшая активность мозга. Начинаю что-то замечать. Составляю какие-то планы. Нет сил строить фразы. Не могу написать леди Коулфакс. Суббота (сегодня) намного яснее и светлее. Думала, что могу писать, но сопротивлялась или считала это невозможным. В пятницу появилось желание читать стихи. Это вернуло мне ощущение индивидуальности. Немного почитала Данте[484] и Бриджеса, не вникая особо в текст, но все равно получила удовольствие. Теперь у меня появилось желание писать заметки, но не роман. Однако сегодня чувства ожили. Нет пока сил сочинять, нет желания придумывать сцены для книги. Возвращается интерес к литературе: хочу прочесть Данте, Хэвлока Эллиса[485] и автобиографию Берлиоза[486]; еще хочу сделать зеркальце в рамке из ракушек. Иногда эти состояния длятся несколько недель.

Изменение пропорций

По вечерам или в серые дни пропорции пейзажа внезапно меняются. Я видела людей, игравших в стулбол[487] на лугу; они как будто опустились вниз, стоя на чем-то плоском, а холмы увеличились и окружили их словно горы. Детали были смазаны. Невероятно красивый эффект; цвета женских платьев казались очень яркими и чистыми на почти однотонном фоне. И я понимала, что пропорции ненормальные – будто я наклонилась и смотрела между ног.

Второсортное искусство

То есть роман