Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку) - Виктор Меньшов

- Господа казаки! Я вот что думаю. А какого ляха наши атаманы, которые господа, на машинах ездят? А?!

Зал, только ещё не врубившись, куда клонит заезжий "батька", восторженно заревел, как видно у него, у зала, были претензии к атаманам, которые на машинах ездят.

- Вот я и предлагаю, господа казаки, чтобы все атаманы, как воины великого казачьего войска, ездили только на этих, как их, на коб... На конях! Во! Правильно я говорю?!

Зал вскочил на ноги, затопал, засвистел, зааплодировал, бешено выкрикивая:

- Любо! Любо! Любо! Батьке атаману Платову - Слава! слава! Слава! Уррра!!!

А вошедший в раж Манхэттен уже махал на вошедших в раж казаков, призывая их к порядку, он желал говорить, глаза его горели, ноздри раздувались от нетерпения. Слова переполняли его.

И он произнес эти слова. Он призывал казаков объединиться и создать свою автономную республику, уравнять всех казаков в правах, отобрать все у богатых и отдать бедным.

Словом, под громкие овации зала он прочел с трибуны краткий курс ВКП/б/, доказывая на деле, что идеалы большевизма в душах наших современников неистребимы. Все искренне желали только одного: все, сейчас, и, хотелось бы, побольше.

Словом, Манхэттен бросил в толпу старый, как мир, клич, смысл которого выражали ещё на баррикадах: хочешь жить хорошо, отними у того, у кого много. Куда как проще.

Говорил Манхэттен громко, долго и вдохновенно. О чем он говорил, мы к концу уже не понимали и сами. Но вынесли его из речи казаки буквально на своих могучих плечах и усадили за стол, который, словно в сказке, был развернут и накрыт в недавно ещё пустом фойе.

На столе бушевал праздник натуральных продуктов, зелень всех видов, соленья, маринады, мясо вареное, мясо тушеное, жареное, всякая птица, рыба всех сортов. Благодатный край! А уж про питье и говорить не приходилось.

Восторженные казаки так усердно потчевали господина атамана, что он скоро совсем захмелел, поскольку бойцовскими качествами в борьбе с зеленым змием не отличался.

Мы с тревогой наблюдали за быстро теряющим способность к связной речи и вразумительным поступкам Манхэттена. Когда же он залез на стол, и, не сумев подняться на ноги, произнес тост за Манхэттен, стоя на коленях в блюде салата, мы поняли, что пора сматываться, иначе все могло кончиться, как с шахматным гроссмейстером у Ильфа и Петрова.

Димка пробрался к нему, сделал вид, что лобызает батьку атамана, взвалил его на плечо и понес к выходу, объясняя всем на ходу, что господину атаману Платову стало дурственно и его надо вынести на свежий воздух, проветрить.

С большим трудом мы вынесли тело липового атамана на улицу. Там стояли машины, которые он предложил заменить конями. Мы с Димкой переглянулись и поспешили к "Волге".

- Валера, - позвал я водителя, вспомнив, как его называли.

- Тебя срочно просили подняться наверх.

- Опять господин атаман нажрался, - выдохнул водитель и, не вынимая ключей из замка зажигания, вылез из кабины.

- Да, господин атаман Платов нажрались, как... ик, свинья, - всхлипнул у Димки на плече Манхэттен. - Победил казака Ивашка Хмельницкий.

- Молчи уж, птенец гнезда Петрова, - двинул я его слегка по голове.

Валера пошел по лестнице вверх, в двери особняка, а мы тут же забросили тело атамана на заднее сиденье, а сами плюхнулись в кабину. Димка повернул ключ, и мы поехали.

На выезде из Армавира нас хотели было остановить, но патрульный, увидев флажок на машине, сказал:

- Это казачьи атаманы, ну их в задницу, опять нажрались, пускай едут, от них одни скандалы.

Не веря в свое счастье, мы поехали дальше, вперед, на Ростов. Сам город мы проскочили почти беспрепятственно, но на выезде, уже миновав основной блок-пост, где нам нетерпеливо помахали, мол, проезжайте, проезжайте, нас тормознули два гаишника, засевшие в кустах. Как видно и ловили они таких вот расслабившихся дурачков, которые, миновав основной пост ГАИ и проехав почтительное расстояние после него, расслабленно вздыхали и вдавливали педаль газа в пол. Тут же звучал свисток, извещающий о предстоящей выплате денег.

Мы действительно расслабились, поэтому как-то даже не верилось в какие бы то ни было неприятности. Димка выглянул в окно на подошедшего мента и спросил его:

- Слышь, начальник, может, договоримся?

Гаишник молча осмотрел салон, поводя фонариком и стволом короткого автомата, потом махнул своему напарнику, тот подошел ближе, держа оружие наготове.

- Слышь, тут пьяный в салоне.

- А сами как? - спросил напарник.

- А черт их знает, винищем разит не поймешь от кого.

- Пускай выходят по одному с поднятыми руками, - решил напарник.

- Ну, слышали? - приглашающе повел стволом автомата стоявший у машины гаишник. - Выходить по одному, подняв руки. Ну?

Мы переглянулись. А что было спорить? Мы полезли по одному. Сперва я, потом Димка.

- Документы давайте, - протянул руку подошедший второй.

Димка протянул документы.

- Что за ерунда? - посветил в них гаишник.

И в это время на нашу беду из машины вылез Манхэттен. Он подошел к нам на подгибающихся ногах и сказал ментам:

- Мужики, шшас все будет... Шшас уладим. Денег дам просто ужжжас сссколь, - он полез неверной рукой за пазуху, и тут произошло самое страшное: из-за пояса у него вывалился на асфальт пистолет.

Милиционер выронил документы и задергал затвором автомата. Димка закричал:

- Не стреляй! Это макет! Это газовый!

Возможно, этим он спас наши жизни, молодой, сам насмерть перепуганный гаишник, если бы сразу справился с предохранителем, наверняка сделал бы из нас сито.

Может, как-то бы все и уладилось, но тут Манхэттен потянулся к пистолету. Димка рванул из-под полы автомат, падая и стреляя, потому что милиционеры тоже начали стрелять. Я бросился на асфальт, вправо от света фар, перекатился на бок, выхватил из кармана пистолет и выстрелил два раза, стараясь целить по ногам.

Фонарики погасли, только один откатился и мерцал в траве. Выстрелы затихли. Слышен был только тяжелый стон откуда-то с асфальта да шумное дыхание.

- Манхэттен, ты живой? - услышал я осторожный голос Димки.

- Живой, - отозвался испуганно Манхэттен, как мне кажется, вмиг протрезвевший.

- Николай? - позвал Димка.

- Жив, - отозвался я. - Не вставайте! Эй! Менты! Есть кто живой?!

Ответил мне только тяжелый стон. Я осторожно встал и пошелк нему, выставив перед собой пистолет.

- Не вздумайте дергаться! - предупредил я на всякий случай.

- Мы никого не хотим убивать, не заставляйте нас это делать.

Мне никто не ответил, я продолжил движение и натолкнулся на лежащего на боку, подогнув колени, милиционера, недалеко от которого валялся фонарик, помигивающий желтым огоньком. То ли у него кончалась батарейка, то ли он от удара об асфальт забарахлил сам по себе. Я подобрал фонарик и наклонился над лежащим, одновременно всматриваясь в темноту и понимая, что в этот момент, с фонариком в руках, я смертельно рискую, представляя собой отличную мишень. Но из темноты не было ничего слышно, только какой-то тяжелый вздох. Я тем временем нащупал шею лежащего милиционера, и понял, что он мертвее мертвого. Вот это мы влипли! Я тяжело поднялся с колен и осторожно пошел в сторону второго, откуда доносился тяжелый стон, а теперь наступила тишина.

- Коля! - окликнул меня откуда-то из темноты Димка. - Что там?

- Ничего пока, сидите не высовывайтесь! - уклонился я от ответа, ещё не зная, что со вторым милиционером и не желая ставить его в известность о гибели напарника, если он сам был жив, о чем я мысленно молился.

Но мои молитвы не помогли. Второй милиционер лежал невдалеке, судя по всему, он пытался отползти в кювет, за ним по асфальту широкой красной лентой тянулся кровавый след, но доползти ему было не суждено. Я опустился перед ним на колени, пытаясь обнаружить признаки жизни, но все мои усилия были напрасны. Стреляли мы в упор, и жилеты против "АК" на таком расстоянии были бессильны.

- Что с ним? - услышал я за спиной.

Ко мне наклонился Димка. Он был явно озабочен и расстроен. Еще бы не расстраиваться. Мы только что убили двух милиционеров при исполнении ими служебных обязанностей. Все. Мы перешли последнюю черту. Если до этого у нас была хотя бы слабая надежда выкрутиться, хотя бы получить в случае неудачи минимальный срок, то теперь все это рухнуло. И рухнуло с треском. Мы встали против закона. Мы сравнялись с теми, от кого пытались убежать. Они нас настигли. Настигли раньше, чем мы об этом догадались. Настигли в тот самый момент, когда мы жадно потянулись к дармовой копейке.

Я поднялся с колен. Вокруг стояла оглушительная, звенящая тишина. Прямо посреди асфальта сидел Манхэттен и плакал, размазывая рукавом по всей морде сопли. Хотел я сказать ему пару ласковых, да что было говорить? Если разобраться, все происшедшее было всего лишь логическим завершением происходившего с нами в последнее время. Уступая бандитам шаг за шагом, принимая правила их игры, мы тем самым принимали на себя и часть их сущности, сами становились в чем-то похожими на них. Мы приняли их законы, и уже тогда оказались вне законов человеческих.