Три зимовки во льдах Арктики - Константин Бадигин

27 февраля. Из Москвы сообщили, что самолеты к нам уже вылетели. Работы на аэродроме № 2, самом обширном и удобном, заканчиваются. Сегодня две бригады оттуда перевели на аэродром № 1 в помощь садковцам. Комендант аэродрома № 2 подсчитал, сколько усилий мы затратили на расчистку этого летного поля. Получилась солидная цифра: 1324 человеко-дня. На подрывные работы израсходовано 1195 килограммов аммонала и 890 детонаторов. Зато аэродром получился первоклассный.

6 марта. И вот наш первоклассный аэродром уже не существует...

Больше того, фактически перестал существовать и садковский аэродром.

Месяц работы, и какой работы! - месяц напряженнейшей борьбы, месяц страданий и лишений, - и все впустую, для того, чтобы море, слегка шевельнув плечом, сбросило и разбило в пыль наши сооружения.

Восточный (№ 2) аэродром после подвижек льда в его районе: А - покрытое тонким льдом разводье-озеро; Б - раздавленный ледяной дом. По эскизу К.С. Бадигина

Расскажу по порядку.

1 марта, на другой же день после окончания строительства аэродрома № 2, ко мне прибежал бледный, как мел, комендант и сказал только одно слово:

- Поломало...

Я помчался во весь дух к аэродрому. Навстречу мне вставало дымящееся облако пара - зловещий спутник разводьев. Аэродром являл собою жалкую картину: глубокие трещины рассекли северную часть расчищенного поля, составлявшую площадку примерно в 200 метров длиной. Все, что было по ту сторону трещины, за одну ночь превратилось в ледяную кашу из мелких и мельчайших обломков...

Что нам оставалось делать? Ждать, пока разводье замерзнет и начинать сначала. Тем временем все двенадцать бригад были переброшены на аэродром № 1, который теперь становился основным.

Пять дней работали мы безустали. Наконец вчера аэродром был готов. Много трудодней вложили мы в него. Самолеты могли садиться на это поле хоть сегодня.

И вот этой ночью опять все было перевернуто вверх тормашками. Сжатие окончательно привело в негодность аэродром № 2 и исковеркало аэродром № 1. Словно какой-то злой дух издевается над нами. Едва мы кончаем аэродром, - он превращается в груду битого льда.

Впрочем, аэродром № 1 еще можно спасти. Правда, его сильно помяло, а поперек прошла трещина, вдоль которой навалило гряду торосов вышиной в пять метров и шириной метров в тридцать. Но ведь мы можем снять эту гряду. Самое главное - не падать духом и не теряться. Завтра же все 120 ледовых строителей выйдут снова на аэродром № 1. А разведчики тем временем будут подыскивать новую площадку. Начнем строить аэродром № 3, на случай, если льды окончательно доконают это поле.

8 марта. 78°36',7 северной широты и 153°11' восточной долготы. Еще немного удлинили рабочий день. Раньше мы в 9 часов только садились пить чай, а теперь к этому времени все бригады уже собираются на аэродроме и приступают к работе.

Сегодня мороз 28 градусов. Дует свежий ветер - вест-зюйд-вест. Хоть бы утихло немного! Неровен час - опять начнется сжатие...

9 марта. Начинаем строить аэродром № 3. Используем для этого площадку, которая уже давно была на примете у малыгинцев. До сих пор мы считали, что на ней создать аэродром немыслимо: это узкая и длинная полоска шириной 100 метров, по бокам которой стоит целый лес торосов. Сегодня все двенадцать бригад перекочевали сюда.

15 марта. Продолжаем расчистку аэродрома № 3. 120 человек целыми днями с утра до вечера колют, рубят, разбивают ледяные торосы, растаскивают обломки в стороны, выравнивают поле.

Сегодня получил от коменданта аэродрома письменный рапорт, Это первая в истории строительства жалоба на четвероногого буяна - Машку. Вот что пишет комендант;

„Медведица Машка доставляет неприятности в работе. Она неоднократно разрушала палатку, домик и их содержимое. Кроме того, Машка оборвала и изломала нужные для работы флажки и вешки. Вчера, опрокинув после конца работ камелек с тлеющими углями, она сожгла половину палатки. При оформлении площадки перед прилетом самолетов и при посадке самолетов Машка может на площадке принести непоправимый вред. Поэтому, безусловно, ее следует держать в изолированном виде на судне...“

Стихийная натура нашей проказницы не мирится с порядками, заведенными на аэродроме. Она упрямо вырывает все флажки и вешки, расставленные на льду, и рвет их. Видимо, придется расстаться с нашим мохнатым другом, как это ни печально: „держать в изолированном виде“ такого мохнатого великана невозможно, а на свободе она действительно становится опасной.

18 марта. Воздушная экспедиция вылетела в бухту Тикси. Еще несколько дней, и мы встретим ее на своем летном поле...»

Здесь мои записки временно обрываются. Обстоятельства сложились так, что мне пришлось, не оставляя работ по строительству, взять в свои руки командование ледокольным пароходом «Седов». Естественно, что в эти дни мне было не до дневника.

О своем новом назначении я узнал необычным образом. Радист разбудил меня в 2 часа ночи и сказал:

- Радиограмма из дому. Молния.

Я встревожился: почему такая спешка? Может быть, дома какое-нибудь несчастье? Быстро развернул цветную этикетку от консервной банки (этикетки заменяли радистам телеграфные бланки за недостатком бумаги). В радиограмме было сказано:

«Поздравляю родного с назначением капитаном „Седова“. Когда узнала, заплакала, потом подумала, решила: значит, там нужнее. Желаю успеха, буду ждать тебя с кораблем. Оля».

Официальный приказ, о котором жена узнала в Главсевморпути, пришел только наутро. Но я уже был к этому подготовлен, так как предварительное решение об этом было вынесено здесь, в дрейфующих льдах.

Чем было вызвано это назначение?

Я уже говорил, к каким печальным последствиям привела неосмотрительная постановка ледокольного парохода «Седов» на зимовку в разводье, между двумя мощными полями льда; корабль этот почти непрерывно подвергался сжатиям. Мы еще не знали, что льды искалечили рулевое управление «Седова», однако догадывались об этом: тяжелые торосы несколько раз вплотную подходили к корме и с силой давили на нее.

Но постоянные ледяные атаки причинили не только материальный ущерб кораблю. Они угнетающим образом действовали на психику части экипажа, и это привело к понижению трудовой дисциплины.

Пожилой и болезненный капитан, несмотря на все свои усилия, физически не мог довести до конца борьбу со льдами, требующую огромной энергии и силы воли. Его старший помощник, тоже больной, не имел достаточного авторитета в глазах команды.