Кровавая свадьба - Лариса Соболева

— Понимаешь, Герман, — замялся Петр Ильич. — Буду говорить откровенно. Это не оправдание, но у меня сейчас важнейший этап в жизни, с мужчинами моего возраста такое случается часто…

— Да не смущайтесь, говорите, я способен понять.

— Видишь ли, у нас с Кирой Викторовной разладились отношения. Я нахожусь сейчас… как бы выразиться поточнее… на пике выбора, и дается он мне нелегко. Мне трудно и говорить об этом, и жить с этим. Если кратко, закрутился я. Тут убийство Феликса, там в семье неурядицы… Закрутился и забыл. Займусь проектом в ближайшие дни, подпись выбью, деньги будут перечислены.

— Деньги, дорогой Петр Ильич, надо брать, пока дают, — не хватило дипломатии Герману. — Запад не любит бросать куски в нашу сточную канаву, думаю, отцу пришлось немало потрудиться, чтобы убедить инвесторов в целесообразности строительства. Где гарантии, что теперь нам не откажут? Поэтому мне странно слышать от опытного человека «закрутился и забыл».

— Герман! — гневно прервал его Петр Ильич. — Не смей таким тоном…

— Ах, извините! — Паясничая, Герман развел руки в стороны и поклонился. — После убийства отца прошло три месяца, а я узнаю о заводе, куда он вложил силы и бабки, последним! Простите, но я беру под свой контроль дальнейшие хлопоты.

— Прекрати меня отчитывать и разговаривать тоном хозяина! — побагровел Петр Ильич. — Твой отец не один создавал то, чем ты вскоре будешь владеть, я тоже внес большую лепту. А ты лично только пользовался! Сначала стань Феликсом, потом указывай, что и как мне делать, понял? Пока ты ноль. И запомни, малыш… Нет, не перебивай, умей выслушивать, как твой отец! Так вот, малыш, ты делаешь первые шаги, имей в виду: у нас бизнес — доисторический лес. Неосторожное движение — и тебе хана. Это хорошо знал Феликс. Его нет, а был он мне не только партнером, но и другом, поэтому я считаю своим долгом предупредить тебя. Амбиции, Герман, делают из бизнесменов покойников. Теперь прощай, я жду твоих извинений.

Хлопнул дверью. А ведь он, кажется, угрожал…

— Очень интересно, дядя Петя, — произнес Герман. — Что ж, буду ходить с пушкой.

Петр Ильич забрался в машину сына, который ждал его во дворе, тот полюбопытствовал:

— Зачем он приглашал тебя?

— Приглашал? — отец был вне себя. — Отчитывать призвал! Мальчишка! Паяц!

— Да? — усмехнулся Андрей. — И в чем ты провинился?

— Где-то он откопал бумаги на бутылочный завод. Черт возьми! Я ведь лично проверял сейфы в офисе, шкафы, нужные документы изъял. Где он мог добыть ксерокопии?

— Феликс посвятил.

— Наш Железный Феликс был суеверен, как безграмотная старуха. До определенного момента ни гу-гу даже собственной тени. О заводе знали лишь те, кто в деле. А Герман подробно оповещен. Разобраться в ворохе бумаг несведущему и обнаружить, что не хватает одной подписи… нет, Герману это не по зубам.

— Без паники, папа, — сказал Андрей, выезжая со двора (нечего глаза мозолить Герману). — Ксерокопии есть ксерокопии. Оригиналы у тебя?

— Разумеется. Я после убийства Феликса кое-какие бумаги переделал на свое имя, естественно, приплатил некоторым. У Германа старье, но все равно…

— Да кидани его хорошенько, в следующий раз умнее будет и почтительней. Герман в бизнесе дитя, к тому же у него без тебя возникнут проблемы. Феликс крупно работал, сыну досталось множество предприятий, управлять ими должен человек, по крайней мере, умный, не говоря уже о деловой хватке и знаниях, которых у него нет. Приползет к тебе на пузе и согласен будет два завода отдать, тем более не построенных.

— У тебя все просто. Мы с Феликсом многое делали совместно, но практически везде преимущество в денежном эквиваленте было у него. Потому я и согласился с твоим предложением увести завод, в конце концов, я заработал его. Но Герман может меня тоже кидануть, я зависим от него.

— Не волнуйся, мы не позволим ему обнаглеть, проучим. Куда тебя отвезти?

— Домой, — тяжко вздохнул Петр Ильич.

Меньше всего ему хотелось сейчас видеться с Кирой, в зрачках которой ясно читаются упрек и вялотекущая ненависть. Но ничего он поделать с собой не может, у него действительно сложности — влюблен, а любовь вступила в конфликт с моралью, бросить Киру и тридцать три года совместной жизни непросто. Да, тридцать три года — и вот результат: он органически не выносит жену.

— Ты думаешь о маме? — угадал Андрей. Отец крайне изумился проницательности сына, не скрыл этого, на что тот засмеялся. — У тебя при мыслях о ней, да и когда ты рядом, лицо приобретает особое выражение: плаксивое и тоскливое.

— Неужели? Мне казалось, я умею скрывать чувства.

— Умел, папа, но разучился.

— Спасибо, теперь постараюсь контролировать себя. Знаешь, Андрей, я в жутком тупике, не представляю, что делать.

— Подожди немного, не торопись, может, твое увлечение пройдет.

— Не пройдет! — категорично заявил Петр Ильич. — А если пройдет, лучше удавиться. Я провел лучшие годы, как в кабинете, где все разложено по местам и не бывает перестановок даже во время ремонта. Это однообразие выхолостило во мне человека. Я был заводной машиной, не имел желаний. А теперь я живу. И хочу жить именно так.

— Ты намерен уйти от матери? (Молчание — знак согласия.) Смотри сам, отец, здесь я тебе не советчик. Мама очень переживает, она ведь все чувствует. Постарайся помягче с ней.

— Если получится. Вот и наш дом. Дом, в котором… а, ладно. Спасибо за все, сын. — Нехотя Петр Ильич вышел из машины. — Ты куда сейчас?

— С Ритой договорился встретиться…

— Андрей, погоди. — Петр Ильич вернулся в авто. — Зачем она тебе? Герману досадить? Ну, признайся честно.

— Честно? Хорошо. Мне, как ты, надеюсь, помнишь, — тридцать. Если смотреть на мужика с точки зрения кобеля, я прекрасно выгулялся и нахожусь на том этапе, когда можно и надо подумать о семье. Встал вопрос о достойной кандидатуре. Мне нужна женщина порядочная, тонкая, умная, а интеллект — доказано генной наукой — передается детям от матери. Разумеется, она должна быть красивой, воспитанной, образованной…

— Ого, не много ли требований?

— Меня тоже не на помойке нашли. Я хочу приходить домой, где мне будет хорошо и удобно, а не идти на плацдарм боевых действий и ежедневно выяснять отношения, как у меня уже было. Или играть в молчанку, как у вас с матерью. Поскольку я в состоянии обеспечить материальную базу, жена должна обеспечить мне комфорт. Рита как раз подходит на эту роль.

— А другие не подходят? — скептически спросил отец.

— У других изъянов много, необоснованных амбиций и претензий.

— У Риты их нет?

— Есть. Но ее претензии совпадают с моими.

— Не забывай, с нею ты собираешься дожить до старости, поэтому прагматизм…

— Поэтому, папа, я четко поставил перед собой задачу.

— А как же любовь?

— Доберусь до твоих лет, папа, подумаю о любви. Но лучше о ней книжки читать. Хлопотное это дело — любовь, да и здоровья много забирает.

— С тобой не соскучишься. Может, не стоит? Она все же девушка Германа.

— Папа, папа… — рассмеялся Андрей. — Моралистика из твоих уст? Смешно, честное слово, и мне поднадоело.

— Я не собираюсь читать мораль, а хочу уберечь тебя. Герман… он на все способен.

— Я тоже на все способен. У него остается право отвоевать самку, пусть пробует.

— М-да… Бери от жизни все, что считаешь своим, как говорит мама.

— Так ведь и ты берешь.

— Ну да. Пока, Андрей.

Петр Ильич подошел к воротам дома и остановился. За спиной раздался визг колес — Андрей уехал. Переступив порог собственного гнезда, обустроенного любовно им же, теперь пустого и холодного, Петр Ильич почувствовал, как тяжесть опустилась на плечи. Новому гнезду всего лет пять, это, конечно, не дом Феликса, более скромное строение, но тоже впечатляет. Нет ни одной розетки, трубы, плинтуса, которые Петр Ильич не проверил бы лично. Еще тогда, уже не питая к супруге нежных чувств, он мечтал, как станет запираться в кабинете, читать книги, часами наблюдать за рыбками в аквариумах, смотреть телевизор у камина. Он страстно желал спрятаться, быть предоставленным самому себе, делать, что захочет. Тогда ему эти радости казались пределом мечтаний, ведь в квартире спрятаться негде. Мечты осуществились, некоторое время радовали, а потом неизвестно откуда в новый дом заползла прежняя рутина. Это случилось, когда трое птенцов покинули гнездо разом. У Петра Ильича остались кабинет, рыбки, камин… У камина он не сидит, ибо там облюбовала место жена, а когда он находится рядом с ней, появляется желание сбежать на Луну или закинуть Киру в глубь океана. В гнезде места много, но ему не нашлось. Там пустота и идеальный порядок, от которого разит смертельным холодом. Дом напоминает мебельный магазин класса люкс, где интерьеры выставлены со вкусом, но комнаты нежилые. Так и дом — нежилой.