Все случилось летом - Эвалд Вилкс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каспар поднял с земли косынку, свернул ее и спрятал в карман.
8
Юстина шла домой, совсем не замечая, что ночь незаметно переходит в день и природа вновь возвращает свои прежние краски и запахи. Юстину одолевали тревожные предчувствия — будто над ней собиралась гроза и вот-вот тучи разразятся ливнем.
Радостно скуля, у калитки ее встретил Джек и проводил до самого порога. Но дверь была заперта, а дом стоял безмолвно, словно крепость. Юстина подошла к окну. Через него можно было проникнуть на кухню, что она и делала не раз, но сегодня и окно оказалось на запоре.
Тогда Юстина присела на пороге, прикрыв голые ноги жакетом. Рядом уселся Джек, положив голову ей на колени. Он махал хвостом, заглядывал в глаза хозяйке.
Со вчерашнего дня Юстина ничего не ела, а дверь была заперта. Но они же знали, что она придет. Хоть и поздно, но придет. Зачем понадобилось запирать окна и двери? Будет скандал, не иначе.
Ну что ж, рано или поздно придется с ними поговорить начистоту. Разве она не видит, что вытворяет отец, не видит, что мать всем глаза намозолила, разъезжая по базарам, бабушка ходит в обносках, хуже нищенки. Все смеются над ними, а значит — и над Юстиной. Потому-то Юстина старалась уйти подальше от людей, на берег Даугавы, в Лунную поляну, которую она себе придумала и которая принадлежит ей одной.
Одной?.. Но почему она не сумела подружиться с Каспаром? Ведь он совсем не похож на ее отца. Пока они мало знали друг друга, все, казалось, шло хорошо, но стоило поговорить как следует…
«Отчего я не такая, как все? — думала Юстина. — Не такая, как Каспар? Для него в жизни все ясно, все само собой разумеется. Может, я просто усложняю, ломаю голову над пустяками, а главного не замечаю?»
На посветлевшем небе неподвижно застыли три маленькие тучки. Они становились все прозрачнее. Сейчас над горизонтом поднимется солнце, и сразу все преобразится, станет привычным, понятным. Тогда, наверно, и она успокоится, освободится от того неуютного чувства, что пришло с ночными тенями, бликами луны в старом парке, с шумом порогов.
Юстина оттолкнула от себя собаку и встала. Надо идти спать, а то, пожалуй, кто-нибудь выйдет из дома, придется прямо сейчас объясняться. Она же пока еще ничего не решила.
Юстина забралась на сеновал и выглянула во двор. Ей показалось, что в окне кухни промелькнула голова бабушки, седая, растрепанная. Наверное, старуха наблюдала за Юстиной, пока та сидела на пороге. А может, подошла к окну, посмотреть, какое утро, ей ведь скоро вставать.
Юстина разделась, расстелила простыни и легла. За ночь крыша остыла. Воздух был свежий, из пьянящих летних запахов. Спать не хотелось. Юстина закрыла глаза, резкий свет проникал сквозь щели и стелился длинными узкими полосами по сеновалу.
Набегая, словно волны, события прошедшей ночи закружили ее в своем водовороте.
Каспар…
Нет, уж теперь не уснешь. Она ощутила что-то похожее на злорадство оттого, что мысли становились все отчетливей и тревожней. Каких только людей не встретишь в жизни. Иных знаешь много лет, но уже на третий день с ними становится скучно — такой, как все… А с иным встретишься раз-другой — и чувствуешь: вот это человек… И потом долго-долго он не выходит из головы. Да, Каспар… Каспар стоит на земле, его не проведешь баснями о всяких там княжнах и скачущих в ночи конях, он никогда не станет ломать голову из-за такой чепухи. Он ведет свою машину по непролазным осенним дорогам, в зимнюю стужу, в пургу и метель, и ему не мерещатся залитые светом чистые улицы Риги, залы театров… Все изящное, милое, чего ничем не измерить и что придает жизни радужный блеск, — она без этого не смогла бы жить, а Каспару все равно. Он приходит с работы и садится за книги. У него высокие идеалы, и чем недоступнее, недостижимее они, тем для него интереснее жизнь. Вот он какой…
В доме с грохотом распахнулась дверь. Возле колодца загремели ведра, полилась вода в кормушку. У матери начался трудовой день. Потом Юстина услышала, как мать, еще сонная, разговаривала с коровой в хлеву, как зазвенели струйки молока о дно подойника. Запыхтели, захрюкали свиньи, давая понять, что они готовы к принятию пищи. Тряхнул крыльями петух и звонко пропел песню в открытую дверь.
Юстина медленно погружалась в дрему: мысли становились все бессвязней, перед глазами плыли большие бесцветные пятна.
Она очнулась, когда внизу кто-то позвал ее или просто произнес ее имя. Юстина насторожилась. В хлеву было тихо, — видно, мать повела корову на выгон. Во дворе разговаривали отец и бабушка.
— Чуть свет домой воротилась, — проговорила старуха и, помолчав, продолжала: — Когда я была молодая, девки по ночам не шлялись. Честь берегли. Парни — те другое дело, те бегали. У них иная честь. Ты гляди, как бы на твою дочь пальцем не стали показывать.
Отец что-то пробурчал. Юстина не разобрала что, только слышала, как он расхаживал по двору. Вдруг старуха выпалила:
— А ты думаешь, она это в первый раз? Тут как-то вообще не ночевала дома! В том зеленом ящике с шоферней каталась. Двое их там было. А может, и больше. Может, трое или четверо. Кто их знает.
— Значит, нечего бояться, — невесело отшутился Бернсон. — Нечего бояться, говорю. Коли двое или трое. Был бы один, тогда стоило призадуматься.
— Смейся, смейся, греховодник. Постыдился бы такие вещи говорить. Далеко ли до греха? Она же дочь твоя. А все от безделья. Не работает она, вот и лезет дурь в голову. Когда я была молодая, девки за день в поле да в коровнике так умаются, к вечеру только и думают, как поскорей до постели добраться.
— Опять со своей работой… Что ты в этом смыслишь? Дураки работают руками, умные головой.
— Злые люди, ой злые…
— Оставь людей в покое! — огрызнулся Бернсон и крикнул на весь двор: — Юстина! Юстина, ты слышишь?
Юстина затаила дыхание. Натянув одеяло до самого подбородка, лежала не шелохнувшись. Может, отец не станет будить, покричит-покричит и уйдет. Еще каких-нибудь две недели, а там в Ригу, и пусть тут живут как хотят. Но сейчас, пока
