Слеза чемпионки - Ирина Роднина

После первого выступления уже никому не приходило в голову обсуждать, кто за кем должен выступать. Никто не суммировал ни званий, ни медалей. Мы четко заняли свою позицию: мы с Зайцевым выступаем последними. Зрители, мне кажется, сначала просто смотрели, и я не могу сказать, что у кого-то болельщиков было больше или публика разделилась. Они просто смотрели этот бой гладиаторов. Между нами суетились одиночники, но у меня был один ориентир — пара Лелика с Людой. Я думаю, что и у Уланова со Смирновой ориентиром были мы. Но, честно говоря, по характеру я одна их обоих перевешивала. Мне кажется, что потом показательные выступления смотрелись более кисло, чем эти десять минут разминки.

С Лешкой мы мало разговаривали, но у нас какого-то сверхантагонизма не было. Я думаю, что страсти больше сам Жук накручивал. Удивительно, что с самого первого момента, когда Уланов со Смирновой стали вместе выступать, я и в голове не держала, что они могут быть нам конкурентами.

Сейчас, спустя много лет, у нас просто очень хорошие отношения. Мы всегда рады встрече. А тогда, всякое бывало. Мы готовились к фестивалю молодежи и студентов в ГДР в конце лета семьдесят четвертого. Льда летом в Москве нигде не нашлось, и мы несколько дней тренировались в Воскресенске. В домике, где жили хоккеисты и где мы потом долго жили, шел ремонт, меняли трубы водопровода и отопления. И между всеми комнатами были дырки. Поэтому все, что в нижних и верхних комнатах происходило, все было слышно. И Лелик там талдычит: «Я свои медали поменял на постель с тобой». А Люда в ответ что-то шмыгает. Я потом на тренировке говорю: «Люда, ты что, с ума сошла? — Мы действительно нормально друг к другу относились. — Ты чего ему позволяешь! Собирай манатки и уходи от этого придурка». Он мне: «Ты чему учишь мою партнершу?» Я ему: «Я ее учу, как с тобой, дураком, надо обращаться».

Много-много лет спустя я была на соревнованиях под Чикаго, там у меня каталась маленькая парочка. В том центре два или три катка. И вот в проходах между катками смотрю — стоит Леша, держит нашу фотографию и всем объясняет, что он мой первый партнер. Мне так было смешно. Мы с ним разговорились, я спрашиваю: как Люда? Он говорит: «Она здесь, вечером придет». Я предложила вечером куда-нибудь пойти, там поесть, пообщаться. Когда закончились соревнования, Люда садится ко мне в машину, и мы едем. Сначала разговор ни о чем: как работа, как дети, пятое, десятое. И вдруг она расплакалась и стала жаловаться на то, что у них в семье происходит. Я говорю: «И чего ты здесь сидишь? Бери детей, и в Питер. Живи дома, а если ему надо, он за тобой приедет. Зачем ты такое унижение терпишь? Какое он имеет право все время об тебя ноги вытирать!»

Она действительно уехала. Работает, и очень неплохо работает в Питере. Дочка у нее хорошая растет. И парень неплохой.

Знаю, что Лешка сейчас мечется, думает, как бы ему в Россию вернуться. Наша острейшая конкуренция, особенно подогреваемая еще и прессой, никогда по большому счету, на наших взаимоотношениях не отражалась. Да, они были лучше, были хуже. Но в итоге они, я считаю, абсолютно нормальные.

Челябинск — это точка, после которой мы с Жуком так и не смогли наладить отношения. Шел январь семьдесят четвертого года. Он стал совершенно распоясавшимся человеком. Ни жена, ни начальник команды ЦСКА, ни Писеев его уже не могли удержать в рамках.

Жук никогда не пил, когда ему было плохо. Он мобилизовывался и начинал очень агрессивно работать. Выпивал, когда у него дела шли хорошо. Выпивал он, может, и не так много, но всегда начинал вести себя неприлично. Есть люди, которые еще живы, и которые, я считаю, совершенно сознательно его спаивали. Это многие спортсмены могут подтвердить. Есть люди, которые считают за честь выпить со спортсменом, с тренером, со знаменитым человеком, почокаться с ним — уважаешь, не уважаешь, привести баб в номер, завезти ящики с выпивкой. Я видела, как его «закадычные друзья» на наших результатах, поскольку фигурное катание тогда было фантастически популярным, устраивали свои дела и карьеру. В общем, выезжали на нашем деле, не имея к нему никакого отношения, кроме того, что спаивали Жука.

Я думаю, и Писееву было выгодно его держать все время в таком состоянии, поскольку тогда он мог им управлять. В ситуации, когда Жук занят и горит делом, он не был управляемым. А когда на него набрали уже энное количество компромата, когда можно человека сделать невыездным, когда его можно не брать в команду, он поневоле у тебя в руках. Ведь дело в том, что пока я тренировалась у Жука, мало кто знал, что он пьет. Мы никогда и нигде это не обсуждали. И Писеев многое тогда покрывал: и клуб, и Жука покрывал, хотя уже возникали такие проблемы, которые трудно было скрыть. Когда мы были на сборах, должна сказать, что за всю свою жизнь я ни за одним своим мужем, ни за одним своим любимым мужчиной никогда так не следила, как за Жуком. Сколько раз мы его отмывали, сколько раз я имела дело с милицией и оплачивала его испорченные матрацы, разбитую мебель в гостинице. Но никто до того момента, пока мы не ушли, никто из моих уст никогда никакого осуждения в его адрес не слышал.

А в Челябинске он совсем разошелся, потому что у него Роднина — Зайцев, у него Водорезова, Горшкова — Шеваловский… У него уже плеяда, на него уже работали два вторых тренера, и он себя чувствовал очень уверенно. От нашего успеха семьдесят третьего он все никак не мог отойти. Вот он и разошелся прямо на тренировке. Соревнования уже закончились, у нас была тренировка перед показательными выступлениями, и на нее Жук пришел пьяным просто в стельку. И начал так себя вести, что я с тренировки ушла. И все это время от дневной тренировки до вечера, до показательных выступлений, я просидела в женском туалете, где он меня достать не мог. Ромаровский, директор Дворца спорта, и Зайцев его так тихонько, тихонько увели, и он уже пьяненький лежал в кабинете у Павла Яковлевича. Дальше процесс шел без Жука.

Обратно мы ехали поездом. Почти двое суток от Челябинска до Москвы, и эти двое суток были сплошным кошмаром. Меня уже журналисты от него защищали, и таких моментов было не сосчитать. Сейчас это воспринимается порой со смехом, но тогда ничего смешного я в поведении Жука не замечала. Многие видели, что как личность один из лучших тренеров деградирует, но остановить его никто не смог.

У меня еще с детства к пьянству непримиримое отношение. Мы долго жили в коммунальной квартире. Помимо нас — еще четыре семьи. В одной комнате жил дядя Ваня. С двумя высшими образованиями. Потрясающе милый человек, пока трезвый. Но он периодически запивал, и тогда все разбегались. У нас было две комнаты — маленькая и большая. И у нас у первых появился телевизор. Все мужчины сидели, смотрели матч ЦДКА не помню с кем. Мы с мамой сидели в маленькой комнатке, ужинали. И вдруг влетает к нам Валерка, сын этого дяди Вани. Мы только успели за ним закрыть дверь, как дядя Ваня начал в нее ломиться. В этой комнате стояла железная родительская кровать, и Валерка как влетел, так сразу бросился под кровать и забился в дальний угол. И этот его ужас я забыть не могла.