Топтала - Андрей Алексеевич Бадин

— Нет, не смогу, — заключил Мисяев. — Определить чрезвычайно сложно. Если бы качество оригинала было высоким, то как раз по качеству можно разобрать. А тут снимала камера системы наблюдения, черно-белая, у нее разрешающая способность низкая. Эта техника полупрофессиональная, с телевизионной и тем более с кинокамерой не сравнить…

— Ну ладно, какие еще будут соображения? — подвел черту Максимов.

— Допросим Анну Фрейн, возьмем у нее анализ слизи… — начал Фомин, — может, дело прояснится.

Все расслабились, заулыбались. Полковник сделал еще один круг и сел в свое кресло.

— Все. Технические сотрудники свободны, а опера останьтесь, — скомандовал он.

Когда Гудко, Денисов, Фадеев и Мисяев попрощались и вышли, Максимов достал из ящика пакет с ванильными сушками и положил на стол. Выудил из него одно колечко, разломил в пальцах и запихнул дольку в рот. Любил он сушки. Алексей и Михаил тоже угостились по сушечке и сладко захрустели.

— Запоминайте перечень неотложных мероприятий, — начал полковник.

— Допрашиваем Фрейн. У нее надо выяснить, есть ли у Германа родственники, дети. Он очень богат, может, его шлепнули из-за наследства. Разыщите его адвоката. Выясните, есть ли у него враги, конкуренты. Он крупный бизнесмен, олигарх, враги или хотя бы недовольные должны быть. Может, это месть за содеянное в прошлом. Приказал ликвидировать конкурентов, а те отомстили. Надо поговорить с начальником охраны его фирмы, с замами. Вот пока и все. Набирайте информацию, копайте, копайте землю. Время у нас до понедельника.

— А может, надавить на Анну, — посоветовал Алексей. — Она молодая девушка, поднажать — расколется. Сергей ведь обвиняет ее, и факты подтверждают, что он не врет. Она его наняла, он ее снимал на видеокамеру, потом секс…

— Доказательств того, что он ее снимал, нет. Пленок нет. Или их не было вовсе, или выкрали, — полковник отпил из стакана холодного чая. — Преступники все мастерски просчитали и выполнили. Редко встречаются такие оппоненты. Интересно, кто они?

— Анна Фрейн с компанией, кто же еще, — Алексей кипятился. — Она его подставила и теперь будет ждать, пока его поймают и осудят.

— А если Краснов отыщет улики на нее? — вступил в разговор Михаил.

— Не отыщет. — Долгов встал и подошел к окну. — Даже если убивал не он, его подставили крепко. Он не сможет доказать, что кто-то, а не он стрелял из его пистолета. И мы этого не докажем. Мы не докажем, что запись фальшивая. То, что он трахал Анну, с него обвинения не снимает. А капля крови Германа на полу в гараже… Может, у Германа за десять минут до смерти из носа кровь пошла. Занавеска вообще не улика и дверь тоже. Может, это сам Герман месяц назад двери перевесил, потому что ему так захотелось. Мы не докажем, что убил кто-то другой, а не Краснов. Пусть даже на самом деле он и не стрелял.

Все сидели как в воду опущенные. Роковая правота Виктора Долгова била оперативников наповал. В глубине души и Максимов, и Фомин, и Нечаев понимали, что Сергей невиновен, но доказать это не могли. Не могли они и с уверенностью сказать, что именно Анна Фрейн заказала мужа.

— Пусть так, — наконец произнес Николай Иванович, — мы должны отработать все версии. Краснов — первая, наследство Анны Фрейн — вторая, убийство заказано конкурентами или соратниками — третья, месть — четвертая. В любом случае все сходится на Сергее. Может, это месть ему за его дела в пору службы в МУРе. Кого-то тогда посадил, тот отсидел десятку, вышел и отомстил. — Все удивленно посмотрели на шефа. — Начинайте поиск родственников, компаньонов, соратников и врагов олигарха Германа Фрейна. В ходе следствия обнаружатся новые факты, люди, наберем больше информации — получим простор для оперативных действий. Вдруг здесь замешана большая политика. Надо проработать и это…

Зазвонил телефон, и Фомин снял трубку. Выслушав короткое донесение, положил ее на аппарат и объявил:

— Вовик привез Анну Фрейн. Она в террариуме.

— Прекрасно, пошли на нее посмотрим. Витя, готовься к допросу, — Максимов усмехнулся.

Все встали и вышли из кабинета.

Красота непорочна, но красивая женщина бывает порочна — это определение вполне подходило к Анне. Она, великолепная и прекрасная, обольстительная и притягательная, восхитительная и недосягаемая, обворожительная и пленительная, пугающая и манящая, желанная, но смертельно опасная, прохаживалась в пустой комнате для допросов, как львица в клетке, ожидая, пока кто-нибудь рискнет к ней войти. Для ее красоты можно подобрать много хвалебных слов, но все они сводятся к одному — все прелести мира и все пороки слились воедино в ее лице, теле и душе. Моника Беллуччи в молодости, так бы описал художник.

Анна знала себе цену, и была она непомерно высокой. Так она думала. Многие могли бы дать ее и взять то, что имела она, но это была бы их последняя в жизни сделка. Остальные довольствовались бы сознанием своей несостоятельности и чувством стыда, и лишь небольшая часть попросту махнула бы рукой. Не по голове шапка.

В комнате для наблюдений стояли Максимов, Фомин, Долгов и Нечаев и любовались Анной. Именно любовались, а не следили, так как в глубине души, втайне, каждый мечтал ближе познакомиться со столь прелестным созданием. Они и не предполагали, сколь опасно это сближение.

А девушка просто ходила из угла в угол, никуда не смотрела и, казалось, была погружена в себя. На ней был строгий темный брючный костюм, кремовая рубаха и черные туфли на высоких каблуках. Волосы утянуты в тугой пучок на затылке, лицо без косметики, из украшений — обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки. В глазах скорбь, подавленность, на лице траур. Что в душе — никто из оперов определить не мог. Это не удалось Сергею, не получится и у нас с вами.

Несмотря на плачевный вид, Анна источала мощнейший сексуальный импульс. Она воздействовала на мужчин изнутри, подсознательно. Для этого ей не надо было вилять бедрами, прогибаться, демонстрировать стройность ног, высоту груди. Она просто наклоняла головку, скользила холодным надменным взглядом мимо собеседника, поворачивалась на каблуках и грациозно шла. Наблюдателя это возбуждало сильнее, чем стриптиз, оральный секс и групповая порнография вместе взятые. Это было проникновением, прикосновением к чему-то таинственному и величественному, недосягаемому и магнетическому. Это было посвящением в мечту.

Каждый из стоящих в комнате мечтал. Мечтал о своем. Наконец Максимов встрепенулся, оторвал взгляд от Анны, кашлянул и выдал:

— Ну что, Витя, иди, допрашивай и мазок не забудь взять.

Слова шефа подействовали на майора как разряд электрического тока. Он боялся идти