СОКОЛ и ЛАСТОЧКА - Борис Акунин

Господин Салье по прозвищу Клещ, судя по виду и разговору, был классическим образчиком своей профессии.

На столе, накрытом деревянной решёткой с ячейками разной величины (туда ставили миски и стаканы, чтоб они не елозили по поверхности от качки), два прибора стояли нетронутыми.

– Это место капеллана. Чудак сказал, что будет кормиться с матросами, – пожал плечами Логан, попивая сидр из необычного вида кружки: сверху она была оснащена перепонкой. Я не сразу сообразил, что франтоватый штурман таким образом оберегает свои навощённые усики. – А вон там сидит мичман. Он сейчас на вахте.

– Его звать Проныра, он сынок нашей кузины Гуэн, – присовокупил Кабан. – Вы, доктор, держите с ним ухо востро и, главное, не садитесь в карты играть.

Тут же вошёл и мичман, будто стоял за дверью.

– Чего вы врёте, дядя?! – сказал он, подтвердив моё предположение. – Завидуете моей учёности, вот и беситесь. – Он сел к столу и жадно вгрызся в солёный окорок. – Это кто, лекарь? Привет, лекарь. Я тут один настоящий морской офицер, в гидрографической школе учился. Не то что эти.

– Полгода всего, потом тебя попёрли, – заметил один из близнецов.

– А вы никто вообще не учились! Поэтому я уже мичман, а вы в мои годы по реям лазили… Ох, хорошая лошадка!

Летиция, хоть и была голодна (за вчерашний день она не съела и крошки), посмотрела на еду с некоторым испугом. Ей ещё предстояло привыкнуть к корабельной пище.

«Солёной лошадью» моряки называют солонину, составляющую главный продукт их рациона. Свежее мясо подают скупо, не чаще чем раз в неделю, когда забивают бычка или барана. В остальное время едят густую похлёбку из чеснока и зерна, запивая пивом или сидром. Офицерам положено вино, матросам по праздникам чарка рома. Муки всегда не хватает, поэтому, если на суше обыкновенно на хлеб кладут тонкий ломтик мяса, то в море наоборот.

Я, впрочем, всего этого (за исключением рома) не употребляю. Солонины мой желудок не переваривает, хлеба попугаю в плавании никто не даст, от чеснока у меня лезут перья. Но в море я не бываю голоден. Во-первых, я почти всё время сплю. А во-вторых, коли возникнет охота подкрепиться, могу полетать над волнами и выхватить из воды какую-нибудь зазевавшуюся рыбёшку – это у меня очень ловко получается. Когда же мы спустимся в южные широты, над океаном начнут порхать летучие долгопёры, вкуснее которых ничего не бывает. Должно быть, любовь к сырой рыбе объясняется моим японским происхождением.

И потянулись дни, почти неотличимые один от другого.

Что такое жизнь на море?

Если нет бури или боя – скука, рутина, да вечная ловля ветра. Коли на счастье дует попутный – то есть на фордевинде, всё просто: знай поднимай побольше парусов да гони вперёд, к горизонту. Если дует боковой, то есть на бейдевинде, у марсовых много работы с косыми парусами. Если встречный – корабль маневрирует длинными острыми зигзагами, иногда проходя за целые сутки всего двадцать или тридцать миль.

Матросы борются со скукой по-разному. В свободное от вахты время кто-то вяжет хитрые узлы (это мастерство на кораблях высоко ценится), кто-то травит байки, кто-то играет в карты на щелчки или затрещины. Ставить на кон деньги или вещи команде строжайше заказано – иначе может дойти до смертоубийства, а то и мятежа. Но офицеры в кают-компании обычно пренебрегают этим запретом. Во всяком случае, на корсарских кораблях.

Моей Летиции, однако, заниматься глупостями и томиться бездельем было некогда. Всё время, не занятое сном, она штудировала медицину, а когда уставала, выходила на палубу и пыталась разобраться в устройстве корабля. В жизни не встречал человеческих существ с такой жаждой полезных знаний!

Она приставала ко всем подряд, выспрашивая название мачт, парусов и канатов, да как работает руль, да как замеряется скорость и глубина – задавала тысячу разных вопросов, и большинство моряков охотно ей отвечали.

Между прочим, это отличный способ для новичка с самого начала наладить неплохие отношения с командой.

Единственный, кто упорно избегал общения с лекарем, это капитан. Стоило «мэтру Эпину» появиться на палубе во время вахты Дезэссара, и тот немедленно удалялся к себе, вызвав на смену другого офицера. Если же мы заставали капитана в кают-компании, он тут же уходил на квартердек. Довольно нелепое поведение, если учесть, что вся «Ласточка» от форштевня до ахтерштевня была длиною в полсотни шагов. Рано или поздно прямого столкновения – или, по крайней мере, объяснения – было не избежать. Но Летиция не торопила события. Она, умница, пока что обживалась, присматривалась, пробовала обзавестись союзниками.

Глава девятая

Мы милы Господу

С королевским писцом, при всей его учёности, дружба у нас не сложилась. Мэтр Салье сам явился к Летиции в каюту – «с визитом учтивости», как он выразился. Сел на каронаду и битый час разглагольствовал о низменности человеческой натуры, о своей неподкупности, о ценах на сушёную треску и прочих столь же увлекательных вещах. Интересовали его также способы лечения подагры. Полистав книгу, мой лекарь дал совет прикладывать капустный лист и – уже от себя – не засиживаться в одном положении долее четверти часа, ибо затекание нижних конечностей чревато их воспалением. Клещ немедленно поднялся и ушёл. При каждой следующей встрече, каковые на маленьком корабле неизбежны, Клещ, в соответствии с прозвищем, намертво впивался в мою девочку со своими скучными разговорами. Лишь напоминание о вреде длительного пребывания на одном месте могло его остановить.

Зато со штурманом мы быстро сошлись. Это был человек лёгкий, весёлый, не похожий на бретонских моряков и к тому же превосходный рассказчик. Он охотно обучал Летицию азам навигации, названиям всех бесчисленных парусов. Элементов рангоута и такелажа, а также прочим морским премудростям. Близнецы-лейтенанты или их папаша артиллерист раздражались, если слушатель не мог уразуметь, что такое «огоны выбленочных узлов, прибезелеванные к ванту» или «нижний юферс фор-стеньлог-штага», зато ирландец был неизменно терпелив и изъяснялся на понятном сухопутному человеку языке. Возможно, Логан тратил столько времени на болтовню с юным лекарем, потому что тоже чувствовал себя чужаком среди команды, сплошь состоявшей из родственников, свояков и кумовей. Я, например, заметил, что ирландец подолгу разговаривал и с Клещом, кажется, нисколько не тяготясь столь тоскливым собеседником.

Гарри безусловно был самым бойким и занятным членом экипажа. Во всяком плавании обязательно сыщется человек, которого можно назвать «душой корабля», ибо, стоит ему появиться в кают-компании, в кубрике или на палубе, и там сразу завязывается шумный разговор, звучит смех или затевается какая-нибудь возня. Без такого живчика в море скучно.

Притом о себе штурман рассказывал не то чтобы неохотно – нет, он постоянно сыпал историями из своего прошлого, – но общей картины из этих баек как-то не складывалось. Родом он, кажется, был из Дублина и при «славном короле Джеймсе» вроде бы служил в королевском флоте, но давать присягу «узурпатору» не пожелал, и с тех пор плавал под флагами всех морских держав. Бывал и в Индийском океане, и в Китае, но чаще всего рассказывал о Вест-Индии, которую, по его словам, «знал, как свою ладонь».

Все моряки ужасные охальники и сквернословы, но Логан заткнул бы за пояс любого похабника. Его сочные, с массой пикантных подробностей, рассказы о победах над женщинами всех рас и национальностей пользовались на «Ласточке» большим успехом. Но это нисколько не мешало ирландцу без конца креститься, бормотать молитвы и класть истовые поклоны перед распятием, приколоченным к основанию грот-мачты. Стоило кому-то помянуть чёрта или обронить что-нибудь святотатственное (у матросов, как известно, за этим дело не станет), и штурман тут же делал богохульнику строгое замечание.

Вот, для иллюстрации, разговор между Летицией и рыжим Гарри, подслушанный мной на второй или третий день плавания.

Моя питомица поинтересовалась, кто была беременная особа, с которой он так нежно прощался на причале.

– Мать моего будущего ребёнка, – с гордостью ответил штурман, – дай ей Боже благополучно разрешиться от бремени.

– И вы её любите?

– Разумеется! Что за вопрос?

Летиция пытливо смотрела на него, пытаясь разобраться в неведомой материи – любовных отношениях между мужчинами и женщинами.

– Но это не помешало вам предыдущим вечером принять предложение папаши Пома и отправиться к шлюхе?

Ирландец ужасно удивился.

– Почему я должен был отказываться от дармового угощения?

– Но ведь вы женаты, – сконфуженно пролепетала девочка.

– У меня такие жёны в каждом порту. Я всех их люблю, а они любят меня – пока я с ними.