Реки золота - Адам Данн

Ретч. Тони, так и не появившийся и задолжавший мне за десять таблеток «особого». ЛА и весь зверинец ее головорезов с серьгами в ушах. Принц Уильям, заключивший сделку с ЛА за спиной Резы. Маркус так-его-перетак Чок, который никогда больше не даст мне работы. Джонетта, позаботившаяся об этом. И Реза, ждущий своих денег, привыкший, что я быстро их доставляю.

Так кто же на моей стороне?

Принц Уильям. Телефон отключен. Л. Телефон отключен. Н — нет, звонить Н не буду. Не знаю, в каких я с ней отношениях. Не знаю даже, что с ней. Звонить Резе или кому-то из его окружения определенно не стоит. Марти. Телефон отключен. У меня в мобильном больше двадцати номеров, но нет никого, с кем можно поговорить, кому можно доверять.

У меня много контактов, но нет друзей.

Погоди — Джосс. Звоню ей, сердито велю жестами Нгале подождать. Он хочет вернуться к работе. И вернулся бы, если б не я. Вдали грохочет гром. Наверно, будет гроза. Превосходно.

Джосс живет в пентхаузе особняка на углу Шестьдесят первой улицы и Второй авеню с баснословной застекленной гостиной, нависающей над улицей, — гостиную, несомненно, застраховал папочка. После того как Нгала отвез меня домой, где я взял половину оставшейся части «особого» (другую половину оставляю в тайнике про запас), велю ему высадить меня под неброской неоновой вывеской Гольдберга на Первой авеню, это последняя независимая аптека в городе. Оттуда пять минут ходу к дому Джосс. Она нажатием кнопки открывает мне дверь на первый этаж, и тут начинается дождь.

Дверь в апартаменты открывает соблазнительная девушка-подросток. Маленькие груди выступают под синей мужской рубашкой, полы ее завязаны спереди в узел, обнажая живот с детским жирком, с серебряным обручем в пупке. Джинсы обрезаны по самую промежность. Как ни странно, у нее косички. Я бы дал ей лет семнадцать.

— Непогожий вечер? — спрашивает она с насмешливой улыбкой.

— Джосс меня пригласила, — раздраженно ворчу я.

— Ну так входи, — говорит она и указывает рукой, в которой держит стакан с выпивкой.

Джосс косо лежит на кушетке со стопой модных журналов — все раскрыты на страницах с моими фотографиями. Она выключила свет, чтобы видеть молнии. Стеклянная стена толстая, стук дождевых капель кажется слабым, далеким.

— Ренни! — вскрикивает Джосс и спрыгивает с кушетки, чтобы обнять меня как старого друга. У них тут шла попойка, правда, не такая, чтобы серьезно помешать делу.

Джосс крепко прижимается ко мне, сцепив руки за моей спиной. Не так давно я на это надеялся и после перенесенного за сегодняшний день мог бы снова испытать это чувство, но не ожидал, что здесь окажется эта девочка. Если ее отталкивает состояние моего лица, то она не подает виду.

— Меган, моя кузина. Она только что вернулась с занятий. Я рассказывала ей о тебе, — игриво говорит Джосс с каким-то блеском в глазах.

— Да, похоже, ты мужчина со многими талантами, — произносит Меган от бара, разделяющего открытую кухню, смешивая такую порцию джина с тоником, от которой свалилась бы лошадь. И, естественно, несет бокал мне.

— За бизнес, — говорит Джосс, чокаясь со мной и с кузиной.

— Что конкретно тебе нужно? — спрашиваю я в надежде завершить сделку, уйти отсюда и заняться подсчетом убытков, не говоря уж о размышлении на тему, что, черт возьми, происходит. Сейчас слишком много опасных игроков. Реза. ЛА. Принц Уильям. Н. Какие карты мне сдадут?

— Сколько у тебя при себе? — спрашивает Меган. Джосс сидит с веселой улыбкой. Я впервые замечаю, что одежды на ней не много — серые спортивные шорты, которыми ЛА, наверное, восхитилась бы, и фуфайка-безрукавка; лифчика, похоже, нет. Что здесь происходит?

Я отпиваю большой глоток и смотрю на обеих, потом медленно достаю коробку из-под дисков. Это безумие, но сегодня безумный день. И мне нужна эта сделка. Глаза их вспыхивают.

— Сколько там? — деловито спрашивает Меган. Подающая надежды юная предпринимательница. Будущее Америки.

— Двести пятьдесят.

— Сколько за них хочешь?

— Пятьдесят тысяч.

— Не проблема, — лучезарно улыбается Джосс, очевидно, субсидирующая предприятие кузины.

— Откуда нам знать, что они качественные? — спрашивает Меган.

Я отпиваю еще глоток, ставлю бокал, раскрываю коробку, достаю две таблетки, протягиваю их Джосс, та отдает одну Меган. Они глотают их и запивают джином.

— Я сейчас вернусь, — говорит Джосс, соскакивая с кушетки. — Ренни, устраивайся поудобнее. Меган, позаботься, чтобы Ренни чувствовал себя как дома.

И выходит, видимо, за деньгами.

Это все представление. Меган, очевидно, приторговывает у себя в колледже, или, скорее, школе-интернате, и уговорила Джосс вложить деньги. Получая двадцать процентов надбавки, когда начнется торговля, они с Джосс будут иметь доход в десять процентов и даже немного оставлять себе. На полученные деньги остаток окупится — бесплатный «особый» они либо употребят сами, либо продадут. Очень ловко.

— Очень ловко, — говорю я стоящей за кушеткой Меган.

— По словам Джосс, ты забавный, — произносит она, выходя ко мне из-за кушетки.

В глазах у нее странный блеск, хотя наркотик должен начать действие через несколько минут. Решаю посмотреть, как они войдут в кайф, забрать деньги и уйти.

Но Меган стоит между дверью и мной, порочно улыбается и почти рассеянно развязывает узел рубашки. Сбрасывает ее движением плеч, и меня охватывает волна ностальгического вожделения. Маленькие груди Меган точно такие же, как у Б. С этой девушкой я провел мучительное лето, когда мне было пятнадцать, — она старательно обучала меня играть на том в высшей степени замечательном инструменте, который представляет собой женское тело.

Продолжая улыбаться, Меган подходит. Медленно расстегивает «молнию» у меня на брюках и, достав болт, легонько касается головки. Я возбуждаюсь так сильно и быстро, что чувствую, как кровь отливает от мозга. Позади нее появляется Джосс, берет левой рукой левую грудь Меган, слегка пощипывает пальцами сосок, а правой огибает бедро Меган и берет мой болт с такой уверенной властностью, что я не смею противиться.

Вот так мы оказываемся на полу гостиной под стеклянной крышей, из моего телефона звучит концерт гитары с оркестром Джима Холла через превосходную звукосистему Джосс, я стою на коленях позади Меган, вхожу очень глубоко, очень медленно, мой большой палец осторожно, но твердо вставлен ей в задний проход, направляя, голова Меган между бедер Джосс, язык ее умело работает над самой драгоценной частью тела кузины. Такого узкого влагалища, как у Меган, я еще не встречал. Правило номер два вылетает в окно и беззвучно умирает на залитой дождем улице четырьмя этажами ниже, а за ним все остальные правила.

Ну а вы разве не отбросили бы его?

Лишь гораздо, гораздо позже я вылезаю из такси перед своим домом, небо на востоке медленно сереет, соответствуя состоянию человека, пережившего один из самых ужасных дней и одну из самых страстных ночей в своей жизни, лезу в карман за ключами и осознаю, что не получил денег.

Хадис

— Такое видишь не каждый день, — заметил Сантьяго. Мор молча кивнул.

Они наблюдали около трехсот таксистов на вечерней молитве, преклонивших колена на ковриках на стоянке такси в аэропорту Ла-Гурдиа, лицом к Мекке и Гранд-Сентрал-паркуэй. Над ними пролетали под тупым углом большие трансатлантические самолеты из Бенина, Бахрейна, Медины и Анкары. Стремясь сохранить поток поступающих в город иностранных денег, законодательное собрание штата (при значительной поддержке конгрессмена Дика Лэмпри) сразу же после катастрофы протолкнуло выпуск чрезвычайных, не облагаемых налогом облигаций (по образцу сбора средств для обанкротившихся городов), дабы модифицировать аэропорт для больших «Боингов-747» и «А380», способных совершать международные рейсы, но требующих для пробега более длинной взлетно-посадочной полосы. Облигации оценили в триста долларов с десятипроцентным доходом, а правительство штата внесло пункт, обязывающий Нью-Йорк купить по меньшей мере двадцать пять процентов облигаций. Когда мэр Баумгартен указал, что город не сможет купить облигации по номинальной стоимости, тем более выплачивать проценты, его криком заставила замолчать клика членов законодательного собрания, сплотившаяся вокруг Дженис Энофелес, и толпа членов городского совета, единодушно поддержавших спикера Изабеллу Трикинелла, а особенно сильный удар ему нанес сенатор Теодор Усаниус Риковер Дэвидсон-третий по принадлежавшему Баумгартену кабельному каналу финансовых новостей. Пузырь облигаций едва продержался до того, как продолжение взлетно-посадочной полосы было вымощено бетонными плитами. Когда пузырь лопнул, штат прекратил выплату дивидендов по облигациям, и городская казна опустела. Профсоюзы ежедневно выливали на мэра цистерны грязи, а он тем временем огульно урезывал бюджеты управлений санитарии, здравоохранения, образования, пожарной охраны и (разумеется) полиции. Однако бригады строителей в аэропорту продолжали работать, реконструкция была завершена в срок и, к удивлению всех, кроме мэра, с экономией бюджета. Теперь новые волны богатых путешественников делали покупки в стерильных бутиках аэропорта, набрасывались на нью-йоркские сувениры вроде маек и кофейных кружек, модели патрульных машин управления полиции и ярко-желтые игрушечные таксомоторы. Покупали тонны закусок, от которых полнеют, выпивали галлоны сладких коктейлей в новых буфетах и барах аэропорта. В общем, реконструированный аэропорт создал тысячу рабочих мест и добавил сотни тысяч долларов к устарелой экономике города, которую иначе полностью поглотили бы мерзавцы из Ньюарка. Это обогащало управление порта (которому принадлежали аэропорты) и считалось одной из серебристых каемок на совершенно черном гобелене истории города.