Поэзия рабочего удара (сборник) - Алексей Гастев

И бегу моему не будет предела.

Мы всюду*

Нас небольшая толпа.

Но мы всюду.

Мы избороздили тысячи верст по болотам, лесам и говорили с живущими в юртах. Мы им рассказывали много чудес о пароходах и дамбах.

Ох, как они были довольны.

На прощанье мы им сделали идолов.

Таких, каких они просили.

Но в глаза мы всадили рубины, а головы идолам подняли.

Идолы смотрят через тайгу вдаль.

Туземцы обезумели.

По тайге и болоту зашумели новые песни.

«Надо выше поднять наших идолов. Идемте искать гор для наших богов», – запели живущие в юртах.

Вот смотрите: они идут с запада к востоку, к большим горам. Они верят, что найдут эти горы. Они взойдут на вершины и водрузят там богов своих.

Мы скоро убежали от них и не сказали им, что с восточных гор будет виден океан и Новый Свет.

Мы бежали и в долинах нагнали полки солдат, идущих на битву. Мы, сорванцы, без шапок, в одних блузах, бросили их барабаны в воздух, оборвали команду, остановили армию: «Товарищи, стоп!»

Армия замерла, но не вышла из строя. Самый младший из нас схватил рубильник, который всегда носил с собой, и начал включать.

Армия снова пошла.

Миллион людей без барабана, без музыки шел в ногу.

Наш мальчишка крикнул им: «Верите ли вы, что пройдете со своим миллионом сквозь хребет, что растет перед вами?»

«Мы не верим, мы… знаем теперь», – загремели ста* рики солдаты.

А мальчишка радостно хохочет и кричит им, уходящим в гору: «Это я сделал из вашей груди железо, а из армии – великана-машину!»

Мы убегали от солдат и издали им пели:

«А винтовки ваши ни при чем!»

Через полчаса мы всей нашей тысячей летели в одном поезде через Европу и прямо правили на океан.

По пути всюду, особенно в селах и полях, нам выкидывали тревожные сигналы: «Остановитесь! Через океан нет мостов, и туннель еще не прорыт!»

Но мы были влюблены в свой поезд.

И что же:

– Мы заставили весь мир поверить в железный призрак: поезд несся по воздушным рельсам.

Нас встретили миллионы товарищей в Новом Свете.

Мастерские там тянулись на целые мили. В них делали все, начиная с мостов и кончая оптикой.

Директора заводов собрали всех нас на митинг и говорили о новой индустрии:

«Мы гордимся Новым Светом. Мы создали новую машинную пластику, недоступную древним. Мы создали работников, любящих резец и микрометр».

Директора знали, что мы по-своему привязаны к машине.

«Мы тоже приверженцы этого мира!» – крикнули мы к эстраде.

«Да? Попробуйте это доказать».

Мы не заставили себя ждать: наши молодые сорванцы в тот же вечер кинули из Чикаго депеши всему Старому и Новому Свету, и на другой день во всем мире в одну и ту же минуту прогудели сирены.

Это была первая мировая музыка.

А теперь смотрите: есть ли уголок земного шара, где дремлют и не говорят о чудесах переворота?

Наш праздник*

Мы хотели, чтобы наш выход из земли был чудом.

В подземные ходы мы заложили горы мелинита.

О, мы уверены, что взрыв был слышен на Марсе.

Земной шар застонал и бился в агонии. Весь мир на мгновение замер. Но через лаву, пепел и дым мы вырвались своим быстрым миллионом из подземелья.

Были бешены, рвали и метали. Залили целые мили нашей толпой.

В рабочих куртках, в синих костюмах, в нашем защитном индустриальном цвете.

Мы смеемся, мы молодо хохочем. Покрыли землю тысячью прожекторов. Пусть знают во всей вселенной: на нашей планете едут по миру посланники чудес и катастроф.

– Песни!

– Музыки!

– Оратора! – загремели было толпы.

– Ни песен, ни музыки! – заревели железные мосты и постройки.

Наши создания – башни, рельсы, виадуки – подняли гул:

– Мы просим слов, слов новых, вековечных… железных.

– На эстраду! На эстраду! – закричали мы.

Минута – и по воздушным рельсам, за небеса, выше гор, на неведомую трибуну мира помчался силач-локомотив.

Он несся, пылая…

Впереди он воздвигал молнии и радуги синего дрожащего света.

Радуги строились в небосклоны. Купола новых небес теснились друг на друга, в эфире вырастал лучезарный туннель и все манил, все манил нашего железного делегата выше, все выше.

Локомотив рычал, радостно стонал и бил по воздушным рельсам.

И чудо: он не уменьшался, он рос.

Железные лязги всё громче.

Каскады железного рева заглушали смерчи и бури, схоронили весь гомон ярмарок, заводов, военных снаряжений, заставили забыть землетрясения и вулканы.

Вверху гремел над нашими толпами агитатор труда.

Он бил по рельсам, как по струнам.

С железного Монблана неслась в наши рабочие толпы воздвигнутая нами поэма… восторженный крик машины, торжествующая песня кованого металла:

– Миллион!

Мой отец и ученик мой.

Мое дитя и родитель.

Я… угрожаю!

Твоим именем, стальной душой твоей, твоим смелым телом, бесстрашным чудесным мозгом твоим, твоей пылающей улыбкой и железным замахом твоим…

Я угрожаю!

Ко мне, ко мне, миллион, твое внимание.

Я знаю, чего ты ждешь.

Ты хочешь переворота… катастрофы.

Я делатель, я автор катастроф!

Она – пришествие.

Она – крушение.

Провал миров.

Явленье новых.

Но, миллион мой, ратник инструмента, мой гений рычага, мой друг.

Гордый и спокойный.

Я гремлю на весь мир твоим голосом и всему дрожащему, всему паническому, грожу своим железным неумолимым расчетом:

Катастрофу я рассчитал до секунды и до миллиметра…

Тише.

Считайте секунды.

Огонь доходит до светопреставления…

Пар грозит безумьем взрыва и грохота…

Смотрите: на небе – манометр. Он победно говорит о решительном кануне.

Мгновенья…

Последние…

Локомотив мгновенно титанически и мятежно вырос. Он восстал.

Рельсы загремели радостью и ужасом риска…

– Мальчик, мальчик, выключи!

Выключи.

Это пока репетиция…

– Сделано!.. – произнес малютка среди полной тишины и картавым детским голосом спокойно сказал:

– Теперь мы готовы к этому чуду в каждое мгновенье.

Ответьте срочно!*

Это было?

Котельщик из Дублина вышел на эстраду рабочего театра в Берлине.

Рабочую залу спросил:

– Хотите?

Вуду ударять молотком по наковальне.

И, во-первых, буду ударять ровно 60 раз в минуту, не глядя на часы.

Во-вторых, буду ударять так, что первую четверть минуты буду иметь темп на 120, вторую четверть – на 90, третью – 60.

И начал.

На экране за спиной котельщика вся зала увидела рассчитанный темп по первой работе и по второй.

Из залы высыпали 20 сорванцов.

Из них сделали первый номер…[2]

На втором все сорвались.

Котельщик из Дублина был признан чемпионом клепки.

Это было?

Это будет.

Дежурный

Ворота Земли

Оратору*

Оратор кончил, а мы ему всей толпой отвечаем:

– Нас целый новый легион. Мы несем тревогу всему миру, но ему же и радость.

Мы пришли с новой вестью, достоверной, как железо, и бодрой, как звуки мотора в пустыне.

Песен небывалых и сказок нерассказанных мы хотим.

Не тех пропетых, говоренных человеческих слов. Хотим выше.

Лязги молота и штампы, трепет приводов и трансмиссий, грохот кузниц, звон ударов, шепот пил – слова и призывы.

Ненасытный бег колес – наше знамя.

Мы их поднимем, возвеличим, механизмы!

Пусть же тревожней и выше загудят валы.

Стремглав ударят миллионами рук кузнецы.

И прервут.

Прольется лавина чугунного грохота.

Дрогнет земля под паровыми молотами, зашатаются города стальные, машинные хоры заполнят все пустыри и дебри рабочим трепетом.

И прервут.

Помчатся огненные вестники подземных мятежей.

И еще прервут зловеще.

Загогочут черные пропасти.

Выйдут силачи-чудеса-машины-башни.

Смело провозгласят катастрофу.

И назовут ее новыми днями творенья.

Оратор, замолкни.

Певучие легенды, застыньте.

Ох, послушаем, –

Заговорят возведенные нами домны.

Запоют вознесенные нами балки.

Наш отряд*

Мы – дети этого дня.

  Жадные собственники несущихся часов.

  Стрелка показывает три с половиной.