От Крыма до Рима(Во славу земли русской) - Иван ФИРСОВ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шестнадцатипушечный «новоманерный» «Модон» не заставил себя ждать. Спустя четверть часа раздался первый, пристрелочный выстрел. Ядро подняло всплеск воды, показав недолет. Осторожно лавируя на мелководье, «Модон» приближался к пристани. На турецких судах, еще не спустивших паруса, забегали люди, лихорадочно рубили якорные канаты, транспорта разворачивались в сторону Кубани. Второй залп сразу накрыл крайние два судна, и на их палубах заполыхало пламя, обдавая огнем паруса. Было видно, как с бортов в панике бросались в воду люди и плыли к берегу. «Все бы ладно, — сожалел командир «Модона», — жаль, остальные утекли, за отмелью к ним не пробраться».
Выслушав рапорт командира «Модона», Сухотин похвалил его за сноровку экипажа.
— Касаемо трофеев не горюй, кампания токмо началась. Успеем наверстать…
Узнав силу русской эскадры у берегов Тамани, неприятель отправил эскадру с десантом к южному побережью Крыма.
Три недели патрулировала эскадра Кинсбергена от Кафы до Балаклавы, отходила от брега мористее, но неприятель не показывался. За эти дни экипаж «Таганрога» , где держал свой флаг Кинсберген, понемногу по-обвыкся с новым флагманом. Главное, что командир лейтенант Колычев, офицеры и матросы почувствовали, во-первых, твердую руку, а потом и безошибочность команд своего флагмана. Голландец каким-то манером, не глядя на паруса, оценивал малейшие изменения силы и направления ветра, делал замечания командиру, передавал выговор на идущий следом «Корон», не стесняясь давал затрещины зазевавшемуся матросу, и все это у него выходило беззаботно, как само собой разумеющееся.
В половине июня отряд зашел в Балаклавскую бухту налиться водой и пополнить запасы провизии.
В полдень 20 июня в Балаклаву прискакал верхом на коне казачий урядник, посланец старшего начальника на Южном берегу Крыма генерал-майора Крохиуса.
— Велено передать вашему благородию, — доложил он Кинсбергену, — на море поодаль виднеется парус. Их высокородие, генерал, полагают, что сие вражеское судно.
По тревоге «Таганрог» под флагом Кинсбергена и «Корон» вышли из бухты. Выходили через узкий, извилистый проход с большим трудом. Второй день с моря дул встречный ветер. Пришлось, как говорят моряки, верповаться. Завозить якорь, шпилем выбирать якорный канат, завозить другой якорь на шлюпке, отдавать его. Выбрав первый якорь, подтягиваться на втором и повторять операцию сначала.
Когда корабли оказались на чистой воде, уже смеркалось. Встречный ветер заставил все время лавировать, медленно продвигаясь в сторону Анатолии. Наблюдатели, матросы на салингах, специальных площадках, установленных высоко на мачтах для работы со снастями и парусами, всю ночь не смыкали глаз. Вглядывались в темь, надеясь заметить огоньки неприятельского судна. Первым на рассвете крикнул матрос на брам-салинге, самой высокой грот-мачты корабля «Корон»:
— Вижу парус на зюйде!
«Корон» в ту же минуту репетовал флагману: «Вижу неприятеля». Кинсберген на правых шканцах уже наводил подзорную трубу прямо по носу «Таганрога».
— На румб зюйд-ост! — отрывисто, не отрываясь от окуляра, скомандовал флагман.
Турецкий парусник, тоже не отворачивая, устремился навстречу русским. Но что это? Из утренней дымки один за другим выплыли три линейных турецких корабля, а следом виднелся еще один парусник, поменьше. Стоявший рядом с Кинсбергеном командир «Таганрога» поежился. «На трех передних турецких кораблях не менее ста пятидесяти пушек. У нас же с «Короном», который, кстати, отстает, всего тридцать две».
Все три турецких корабля, с вице-адмиральским флагом на головном, неотвратимо сближались с одиноким русским судном.
Кинсберген опустил трубу. На Лице его играла задорная усмешка.
— Капитан! Держать два румба правее! Барабаны, тревога! Атакуем левым бортом капудан-пашу!
Противники медленно сближались, турецкий флагман, видимо, заволновался, не выдержал и первым открыл огонь. Сражение далеко неравных по силам неприятелей началось.
Первые ядра турецкого флагмана подняли всплески с большим недолетом, правее «Таганрога».
— Носовые гаубицы! Заряжай брандскугель! Пали! — скомандовал Кинсберген. Первый залп русских был меток, загорелся парус под бушпритом турецкого флагмана.
Турки все больше приходили в ярость. Они открыли беспорядочный огонь, стремясь поскорее разделаться с противником, но тот все время ускользал от прямых попаданий. К тому же в помощь ему пришел еще один подобный корабль. Турецкая эскадра пыталась с самого начала окружить русский корабль, взять его в кольцо и попросту расстрелять. Но, видимо, капитан там был не из простаков. Он умело использовал малейший промах неприятеля, не только выходил из смертельных клещей, но и весьма ощутимо наносил удары по сильному противнику…
На исходе третьего часа боя Кинсберген и не думал отступать. С одной стороны, его мастерство маневра в управлении кораблем и огнем были безукоризненны, но его поражала стойкость и отвага экипажей обеих кораблей. Есть уже и убитые, немало раненых, но никто не покинул свое место, наоборот, каждый старался заменить выбывших из строя товарищей. Главное, чего опасался флагман, — абордажа турок. На борту неприятеля не одна тысяча войск, поэтому все маневры Кинсберген производил с расчетом уклониться от непосредственного соприкосновения с неприятелем, борт о борт…
Солнце уже опускалось к горизонту, когда турки не выдержали и поворотили вспять к берегам Анатолии. Несмотря на потери в людях, перебитые ванты, изорванные паруса, отряд русских кораблей маневрировал до утра и, только убедившись, что неприятель покинул место боя, отправился в Балаклаву приводить себя в порядок.
Подводя итоги боя, Сенявин доносил в Адмирал-тейств-коллегию: «Неприятельского урону число в людях точно знать хотя и неможно, но только видно было во время бою, что с их судов мертвых тел бросаемо было в воду много; наш же урон состоит на корабле «Таганрог», убитых мичман Рейниен и 2 матроса, раненых тяжело 8, легко 12, разбито пушек 1, в мелкие части, да две отбитием винградов; на корабле «Корон» убит из нижних чинов 1, ранено тяжело 3, легко 5. И он же Кинсберген свидетельствует о командующих кораблями «Корон» капитан-лейтенанте Басове, «Таганрога» лейтенанте Колычеве и о всех их офицерах, что они долг службы исправляли, как надлежит храбрым людям и примером своего мужества возбуждали в подчиненных тож усердием и ревность, несмотря на превосходную неприятельскую силу».
Кинсберген, кроме донесения старшему флагману Сенявину, в письме графу Чернышеву с восторгом отозвался о поведении своих подчиненных. «И так честь этого боя следует приписать храбрости войск; с такими молодцами, B.C. я выгнал бы черта из ада… Я весьма доволен обоими кораблями и на коленях умоляю B.C. всем офицерам и нижним чинам объявить, что вы довольны их поведением и храбростью, это воодушевит их еще более к исполнению долга и возбудит в других честолюбие стремление превзойти их».
Получив должный отпор у крымских берегов, турецкий флот на время притаился, но султан теребил капудан-пашу, обвиняя его в трусости.
В конце августа в Керчь на взмыленной лошади прискакал из Бахчисарая гонец от хана Шан-Гирея, благоволившего к России.
— Высокочтимый хан тревожится, в бухте Суд-нсук-Кале больше сотни султанских судов. Они готовят высадить войска на крымскую землю.
Сенявин несколько встревожился. Неделю тому назад он выслал к Цемессу сильный отряд кораблей под командой Кинсбергена. Но от него нет никаких вестей. Вице-адмирал, будучи старшим начальником над Керчь-Еникальским гарнизоном, вызвал генерал-май-ора Дельвига.
— Принимайте под команду гарнизон, а я нынче же с наличными судами отправляюсь к Суджук-Кале.
Не ровен час, сызнова Кинсбергену выпадет сразиться с превосходным неприятелем.
На другой день, подняв флаг на фрегате «Первый», с кораблями «Корон», «Хотин», бомбардой, тремя палубными ботами Сенявин вышел в море. Однако сильный встречный ветер южных румбов на выходе из пролива заставил отряд отстаиваться на якорях.
В эти дни Кинсбергену вновь предстояло вступить в схватку с сильным противником. Из Цемесской бухты к берегам Крыма с крупным десантом на борту двинулась турецкая эскадра. В авангарде шли 3 линейных корабля, четыре фрегата и три 16-пушечные шебеки. Чуть поотстав, следовали 18 транспортов с 6-тысячным десантом.
Кинсберген, несмотря на тройное превосходство неприятеля в пушках, сразу, обнаружив слабое место в строю турецкой эскадры, ринулся в атаку, отрезая авангард от остальных судов. Сблизившись на дистанцию картечного огня, фрегат «Второй» под флагом Кинсбергена и три «новоманерных» корабля «Жур-жа», «Модон» и «Азов» открыли беглый огонь на оба борта. На этот раз бой длился менее двух часов. Не выдержав натиска, турецкая эскадра спешно, поставив все паруса, укрылась в бухте под защитой крепостных батарей Суджук-Кале.
