Дневник одного тела - Даниэль Пеннак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я проснулся, моя голова напоминала тыкву, нашпигованную иголками. Возбуждение страшное. Тело, внешне неподвижное, ходит ходуном. Внутри у меня все дергается, словно во мне кто-то сидит, тот самый, кто, по словам Моны, все это время бредил. Это ощущение одержимости – реакция на морфий, такое часто бывает, поясняет дежурная сестра, которую я умоляю морфий мне больше не колоть. Нельзя, мсье, вам будет очень больно! Будет больно, тогда и поговорим.
После отмены морфия боль нарастает, и каждый из моих нервов участвует в этом процессе с самым живым интересом. Я чувствую себя святым Себастьяном, у которого под прицелом лучников оказалось одно лишь лицо. Стрелы втыкаются мне между глаз. Когда их колчаны пустеют, мучения становятся более терпимыми – не надо только шевелиться. Учитывая мой пониженный гемоглобин, хирург хочет продержать меня в больнице дней десять, чтобы я смог восстановить силы без переливания крови. Он просит меня простить его коллег за диагностическую ошибку. Чего вы хотите? Заднее носовое кровотечение – штука редкая, а медицина не принадлежит к точным наукам. При постановке диагноза, добавляет он, всегда надо оставлять место для сомнения, сомнение в медицине – это как пожарник в театре. К сожалению, молодые интерны постигают эту премудрость только на собственном опыте.
* * *
43 года, 9 месяцев, 8 дней
Вторник, 18 июля 1967 года
Десять дней на больничной койке, из них половину продрых, а вторую половину писал вышеизложенное. Вначале из-за огромных марлевых усов, висевших у меня из ноздрей, я был похож на турка в старинном представлении. Меня пичкают железом, я лежу себе, почитываю, вяло прогуливаюсь по коридорам, запоминаю имена врачей и медсестер, привыкаю к больничному ритму жизни, к местным обычаям, к столовской еде, не думаю ни о чем, отдыхаю, не проявляя никакого нетерпения. Единственное, что огорчает меня, помимо болезни, это уродство моей полосатой пижамы. (Мона уверяет, что другой в магазине не было.)
Мой сосед по палате – молодой пожарник, пострадавший от полицейских дубинок во время манифестаций, проходивших в начале месяца. Он утверждает, что оказался между представителями правопорядка и группой манифестантов. Поскольку на нем не было формы, власти выбили ему зубы, вывихнули челюсть, повредили носовую перегородку и надбровье, сломали несколько ребер, руку и лодыжку. Он плачет. Ему страшно. Он плачет от страха. И я неспособен его утешить. Утиное кряканье, которое я испускаю из-под своих бинтов, не вяжется с мудростью моих увещеваний. От его родителей и невесты, заливающейся слезами девчонки, тоже мало проку. К жизни его вернут товарищи по бригаде. Каждый вечер в палату заваливаются с полдюжины пожарников, переодетых в девиц в национальных костюмах – бретонских, эльзасских, савойских, провансальских, алжирских, – и устраивают этакий фольклорный хэппенинг, к радости медсестер со всего этажа: с волынками, дудочками, бубнами, криками «ю-ю!», народными танцами, печеньем, кускусом, кислой капустой, «кроненбургом», мятным чаем, савойским вином и всеобщим хохотом, который, вместо того чтобы добить нашего бедного пожарника (из-за поломанных ребер и челюсти смех для него – настоящая пытка), наоборот, его воскрешает.
* * *
43 года, 9 месяцев, 17 дней
Четверг, 27 июля 1967 года
Вернулся из больницы домой. Отпраздновал это дело в постели с Моной. Но гемоглобин у меня 9,8 вместо 13. Подозреваю, что моих красных кровяных шариков все же недостаточно для полноценного снабжения пещеристых тел. Но это если бы не было знойного гостеприимства Моны. Встает у меня отлично! Мы даже побиваем рекорд длительности.
Да, вставать-то у меня встает, но вот какая штука: вместо оргазма я заливаюсь слезами! Начинаю буквально рыдать, безудержно, перемежая рыдания извинениями, которые только усугубляют дело. Та же история на работе, где мне приходится уйти с итогового совещания, чтобы выплакаться у себя в кабинете. Беспричинная грусть, экзистенциальная тоска чистой воды накатывает на меня неожиданной волной, разрушительной, как прорыв плотины. Послеоперационная депрессия, ничего удивительного, после потери крови душа переходит в жидкое состояние. А выход? Отдых, мсье, вам следует хорошенько отдохнуть, вас как катком переехало, вы выжаты как лимон, чтобы вновь обрести форму, вам нужно время. Телячья печенка, мсье, много телячьей печенки в лечебных целях, она так богата железом, опять же, конина, кровяная колбаса и отдых, на шпинат не налегайте, железа в нем нет, это все сказки, и избегайте сильных эмоций, лучше займитесь спортом, пусть ваше тело снова почувствует себя в круговороте жизни!
И вот я в Мераке, где мои слезы иссякли. Длинные пешие прогулки положили конец печальным излияниям. Лежа в траве, мы с Моной сумерничаем, как в старые добрые времена, когда у нас еще не было потомства. Работа в саду, детвора (дети Марианны и наши собственные), жареные опята, музыка – можно без конца перечислять маленькие радости, питающие радость бытия.
* * *
43 года, 10 месяцев, 1 день
Пятница, 11 августа 1967 года
У меня жутко чешется под одеждой на уровне талии. Что это? Укусы насекомых? Невидимая личинка клещика-краснотелки, коварный паук, тихоня-слепень, скрытный клещ или кто там еще воспользовался нашими кувырканиями в траве? Проверим. Клеща нет, только пояс из мелких прыщиков с прозрачной головкой, который поднимается от правого паха вдоль спины до уровня правой почки. Диагноз – опоясывающий лишай. Иными словами – вирус ветрянки, который дремал внутри меня, как Спящая красавица, а теперь из-за депрессии активизировался в виде воспаления нервных окончаний. Такое, кажется, часто случается. Итак: носовое кровотечение вызвало анемию, которая спровоцировала депрессию, а та, в свою очередь, разбудила вирус, решивший поиграть в опоясывающий лишай. Ну и что меня ждет дальше? Легендарный туберкулез? Или вездесущий рак? А может, проказа, чтобы уж пальцы ног отвалились напрочь?
* * *
43 года, 10 месяцев, 3 дня
Воскресенье, 13 августа 1967 года
Нет. Мне было уготовано нечто другое: луговой дерматит. Аллергическая реакция на какое-то растение: пальцы правой руки покрылись множеством малюсеньких прыщиков, которые страшно чешутся. Я сначала подумал, что это рецидив опоясывающего лишая, оказалось, что нет: луговой дерматит. Красивое название для гриба.
Тижо, которому я вкратце изложил историю смены своих «болячек», сказал тоном, не терпящим возражений: Не бери в голову, настоящие болезни всегда не там, где ты думаешь. И в качестве иллюстрации предложил мне один из своих замечательных анекдотов. Ты знаешь историю про человека с лягушкой? Я не знал. Предупреждаю, история длинная. Как, сможешь дослушать до конца? Силенок хватит?
...
ИСТОРИЯ ПРО ЧЕЛОВЕКА С ЛЯГУШКОЙ
Один тип родился с лягушкой на голове, представляешь? Она была как бы его частью, настоящая лягушка, живая и все такое, приросла задницей к его черепу. Парикмахер стриг его всегда с опаской, обходил осторожненько лягушку, чтобы не задеть. А самого этого парня лягушка ничуть не беспокоила. Не то чтобы она ему нравилась, просто родился он с ней и вырос, а поскольку сам он был в порядке, то из лягушки этой проблему никогда не делал. Как будто так и надо. И так он себя держал, что никто никогда слова ему не сказал про эту лягушку. Ни родители, ни ребята в школе, ни подружки, ни дети, ни сослуживцы, ни парикмахер – никто.
Но в одно прекрасное утро, за завтраком, жена, глядя на него поверх чашки с кофе, вдруг ни с того ни с сего выдает ему такой вопрос:
– Скажи, дорогой, ты так всю жизнь и собираешься проходить с этой лягушкой на голове?
Огорошенный, мужик спрашивает жену, с чего это она вдруг решила задать такой вопрос.
– Просто так, интересно стало.
Этот ответ его не удовлетворил, поскольку за двенадцать лет совместной жизни она ни разу ни намеком не упомянула про лягушку.
– А почему вдруг именно сегодня?
Тогда она ставит на стол чашку и, глядя ему прямо в глаза, говорит:
– А что такого? Нельзя спросить? Это что – запрещенная тема?
Человек с лягушкой тоже смотрит ей прямо в глаза.
– Вовсе нет. Просто до сих пор никто меня о ней не спрашивал, и вполне закономерно, что я, услышав сегодня от тебя вопрос на эту тему, могу выказать некоторое удивление. (Этот мужик говорит вроде как ты, тоже – ученый.)
– Есть масса тем, о которых никогда не говорилось, но когда-то о них заговаривают в первый раз, – отвечает жена (она тоже вроде как Мона).
Короче, такие разговоры, да еще спросонья, могут изгадить весь день. К счастью, тут на кухню прибегают дети (у них двое, скажем, Брюно и Лизон), их надо накормить завтраком и отвезти в школу, что тип с лягушкой каждое утро делал перед работой.
