Когда сливаются реки - Петрусь Бровка

— Нет!

— Так знай!.. Он не верит в господа бога, и душа его покрыта мраком, а на том свете уже уготован для него костер и кипит смола... Выкинь его из головы!.. Чти отца и матерь, как повелевает нам Всевышний... Не разбивай родительского сердца! Ты стоишь на пороге греха; дитя мое!.. Иди же и молись, проси у матери божьей прощения и забвения. Аминь! Аминь!.. — И клебонас Казимерас раздраженно захлопнул перед лицом Анежки дверцу исповедальни.

Анежка вышла из костела встревоженная и опечаленная. Сумрак костела и суровые слова клебонаса камнем легли на ее душу. А между тем ласковые лучи осеннего солнца пронизали ее всю, как только она вышла за ограду. Она огляделась: светло и радостно все вокруг, желтеющие листья лип бронзовой стеной отгородили ее от сумрака костела. Со стороны речки Погулянки доносился гул голосов. Анежка знала, что сегодня молодежь вышла на стройку канала. Зосите приглашала и ее, но она отговорилась тем, что больна, и пошла в костел.

На перекрестке Анежка остановилась. Куда идти? Домой, под осуждающие взгляды родителей, или туда, к Зосите? Суровые слова клебонаса и осуждающие взгляды мучеников приказывали ей покориться. «Может, и в самом деле пойти к матери, припасть головой к ее груди и заплакать? — колебалась она. — Может, она поймет, если рассказать обо всем, что делается на сердце?» И так живо она представила ласку материнского взгляда и натруженных рук, что, пожалуй, подчинилась бы этому порыву, но перед ее взглядом возникло злое лицо Паречкуса с понурым и подозрительным взглядом. Она снова заколебалась, а когда с канала донеслась тихая, но такая близкая сердцу мелодия песни, она повернула в ту сторону.

На скошенном лугу стояли стога. Воздух был так тих, что тонкая паутинка, проплывавшая через дорогу, казалась висящей на одном месте. Вся окрестность выглядела так, словно в этот ясный, солнечный день бабьего лета прощалась с теплом и покоем. И все-таки в шорохе пожелтевшей листвы Анежке как бы слышался совет: «Спеши, это последние прекрасные дни, за ними придут темные ночи и холодные ветры».

Постепенно настроение, которое родилось у девушки в костеле, рассеялось. Обида не давала ей покоя: почему родители так плохо относятся к Алесю? Разве он плохой человек? Вот только что безбожник, как сказал пан клебонас... Это снова смутило ее, но Анежка тут же постаралась подыскать оправдание: нет, он ничуть не хуже дядьки Пранаса, который даже спит с молитвенником и не вылезает из костела... «Ох, нет, нет, — спохватилась она, — так грешно думать!»

Подходя к Погулянке, Анежка заметила, что работа идет очень дружно. В воздухе поблескивали лопаты, уже чернели первые сажени нового русла. А когда подошла совсем близко, краска залила ее лицо и перехватило дыхание: рядом с Юозасом Мешкялисом, который стоял, опираясь на лопату, она увидала Алеся... Она так растерялась, что не знала, как выйти из положения. Выручила Зосите:

— И ты к нам, Анежка!.. Поправилась?

— Поправилась, — постаралась как можно спокойнее ответить Анежка, и ей вправду показалось, что настроение, угнетавшее ее с самого утра, отошло куда-то далеко в сторону. Она поспешно взялась за лопату.

— Нет, подожди, — остановила ее Зосите. — Ты очень бледна: видно, поправилась, да не совсем... Успеешь еще наработаться! — посочувствовала ей подруга, не подозревая, отчего побледнела Анежка.

А ту и вовсе кинуло в холод, когда она увидела, что Алесь направился прямо к ней.

В душе Алеся творилась сумятица, не меньшая, чем у девушки. Но только опытный человек мог бы прочитать на его лице отражение сердечных тревог.

— День добрый, Анежка! — поздоровался он. — А я удивился, почему вас нет... Вы болели?

Девушка молчала, ощущая резкие, почти до боли, толчки сердца.

Солдат Литовской дивизии Юозас Мешкялис, заметив, что разговор у них не клеится, воткнул лопату в землю и подошел на выручку.

— Да, товарищ Иванюта, она сегодня прихворнула немного.

И Анежке пришлось окончательно примириться с версией о ее болезни.

— У меня просьба к вам, товарищ Мешкялис, — пустился на хитрость Алесь, — дайте сегодня Анежке задание, которое окажется ей по силам. Пусть она приходит петь в нашем хоре. Нам придется и этим заниматься: без песни не строительство...

— Она у нас по этой части первая мастерица! — поддержала Зосите.

— Я просил бы вас прийти к нам сегодня, — обратился Алесь к Анежке. — У нас будет репетиция.

— Надо бы в самом деле сходить, Анежка, — поддержал Мешкялис. — Я, кроме военных песен, ничего не пел, но дело-то это хорошее.

И неожиданно для себя Анежка согласилась. Вскоре они шли в сторону Долгого по песчаной дороге над озером. Буланого Алесь вел на поводу. Обоим хотелось сказать очень многое, но слов нужных не находилось. Алесю жег руку поясок, который лежал в кармане: надо было передать, но он не знал, как это сделать. Он попробовал завести разговор о спектакле, который готовил Ярошка. Начинал рассказывать, что делается на строительстве. Но почувствовал, что все это ни к селу, ни к городу. Было похоже, будто он рисуется. И тогда он набрался смелости, чтобы приступить к главному, что его интересовало. Он начал несколько издалека.

— Вы не видели вчера тетку Восилене? — спросил он.

— Нет! — сказала она, не понимая, почему не говорит Алесь о письме, которое она ему передала.

Эта же самая мысль пришла в голову Алесю, и он, расхрабрившись, взяв девушку за руку, сказал:

— От всего сердца, Анежка, благодарю вас за добрые слова. Я вам доставил много неприятностей своим письмом... Если можно, простите!

Алесю хотелось услышать от нее, что ей все-таки было приятно получить письмо от него из Минска, но она молчала, и это делало его совершенно беспомощным. Лицо девушки было бледным, озабоченным.

«Рисковать, так всем сразу!» — подумал Алесь и, вспомнив насмешливые слова Восилене о его робости, остановился, достал из кармана зеленый поясок и протянул его девушке:

— Видите, я в Минске затеял еще одну неприятность для вас.

— Что это? — вспыхнула девушка.

— Подарок вам... На память.

— Что вы! — растерянно воскликнула Анежка и даже на мгновение закрыла лицо руками.

Алесь не опускал руки, и лицо его погрустнело.

— Значит, вы ни разу даже не подумали обо мне?

— Что вы! — опять воскликнула Анежка. Она на этот раз и в самом деле испугалась, что обидела его. И, решив быть помягче, продолжала: — Большое спасибо, мне очень приятно, но, сказать вам по правде, я...

— Боитесь? — договорил за нее Алесь.

Анежка несмело взяла поясок и, разглядывая его, все еще встревоженная, призналась:

— Боюсь... Зачем вам надо было это делать? Что я скажу дома?

— Скажите, что купили в Долгом...

— Ой! Обманывать я не умею!

— Тогда спрячьте на время.

— Разве что так, — сказала она, пряча поясок в карман платья.

Подарок ей понравился, но она не отважилась признаться в этом Алесю. Она молчаливо шагала рядом с Алесем, и тревога ее все росла. Подарок подарком, о нем никто не знает, а как посмотрят дома на то, что она без позволения пошла в Долгое? Вспомнилось ей и суровое лицо клебонаса Казимераса, который советовал ей слушаться и почитать родителей. Ей стало боязно, она остановилась.

— Устали? — спросил Алесь.

— Нет... Я пойду домой... Я ничего не сказала дома...

— Вы же писали, что не согласны с отцом!

— Да, но мне очень не хочется гневить его.

— Выходит, что вам из-за меня кругом одни неприятности, — сказал Алесь.

— Я не говорю этого, но мне надо быть дома...

Анежка беспомощно прижала руки к груди, и в этот момент в вырезе кофточки блеснула головка знакомого Алесю серебряного крестика.

— Хорошо! — глухо уронил он и, не находя больше слов от злости и обиды, повернулся, вскочил на коня и, ударив каблуками в бока, напрямик через поле помчался в село.

Он летел, не глядя на землю, и сам не понимал, что творится с ним. Были минуты, когда ему хотелось остановиться и повернуть назад, даже хотя бы только обернуться, но он не сделал этого, не смог побороть своего внезапного ожесточения.

Анежка стояла, остолбеневшая от неожиданности, смотрела вслед Алесю, и из глаз ее на дорогу упали слезинки. Она вынула из кармана поясок, еще раз посмотрела на него. Завернув подарок и снова спрятав его в карман, она вздохнула. Увидев, что Алесь уже скрылся за рощей, нехотя повернулась и, едва ступая от внезапно нахлынувшей усталости, пошла домой.

Лишь около самого озера Алесь придержал коня и поехал шагом. До него наконец в полной мере дошло все случившееся, и он огорчился: «Плохо, что я обидел Анежку. Наверное, ей теперь тяжело». Но когда он увидел, как хлопочут люди на строительстве барака, ему стало стыдно: «Что я в конце концов нашел в этой девушке? Слепая покорность костелу, страх перед всем новым. Разве такой мне нужен товарищ и друг?..»