Воин - Дмитрий Колосов

— Выходит, ты богат?

— Был. Пока не пришли афиняне. Их эскадры захватили и разграбили Лампсак. Миунт и Магнезия объявили себя свободными после гибели парсийского флота. Теперь я живу здесь как частное лицо. И, видно, дни мои сочтены. Афиняне всюду ищут меня, требуя выдачи.

— Вернись к царю, — посоветовал Белый Тигр.

— Чтоб умереть от яда? Это я могу сделать и здесь, у моря. Так что прости, что не позвал тебя в свой дом. Мне не следует лишний раз напоминать миунтянам о своем существовании, принимая гостя. Здесь же на нас никто не обратит внимания.

— Какие обиды, Фемистокл! Прошли те года, когда я мог позволить себе обижаться. Вот если б ты попался мне эдак лет пятнадцать назад!

Изгнанник усмехнулся.

— Пятнадцать лет назад я встречал тебя железом.

— Думаю, наш счет равен. Моя эскадра сократилась вполовину, но потопила сорок твоих кораблей.

— Да, были времена! — вздохнул Фемистокл, и глаза его на мгновенье затуманились. — Что привело тебя в этот городишко?

Белый Тигр немного помялся, но решил сказать правду.

— Я жду здесь одного человека.

— Он местный?

— Нет, он нанял меня в Иоппии[251], велев доставить сюда и ждать.

— И ты ждешь?

— Он платит золотом.

Эллин улыбнулся в бороду.

— Не узнаю пирата. Почему ты не помог ему расстаться со всем золотом сразу?

Сиеннесий задумчиво покачал головой.

— Он не из тех, кто легко расстается со своим золотом. Его деньги пахнут кровью.

— Ты испугался крови?

— Кровь бывает разной, эллин. Но когда человек платит деньгами, которые плавают в крови, я предпочитаю не ссориться с этим человеком.

Фемистокл растер рукой небольшую винную лужицу, багровым пятном протянувшуюся по столу.

— Ты заинтриговал меня, пират. Кто этот таинственный человек? Я знаю его?

— Может быть. Он невысок, сухощав, широк в кости. У него властное лицо и голубые глаза. И еще он никогда не расстается с посохом, хотя его ноги не нуждаются в дополнительной опоре. Он сказал, что ему нужно попасть в Сарды и обещал вернуться к восходу солнца.

— Ушел сегодня, чтобы вернуться утром! — Фемистокл расхохотался, невольно обращая на себя внимание окружающих. Испугавшись, что его узнают, изгнанник притих и зашептал:

— Он обманул тебя, пират. Даже имея самую лучшую лошадь невозможно обернуться до Сард и обратно одним днем. Ты имеешь дело с лжецом.

— Не мне судить. Он платит. А кроме того, он ушел туда пешком.

Фемистокл вновь собрался засмеяться, но передумал и утопил улыбку в чаше вина.

— Он придет к тебе завтра и будет плести, что побывал в Сардах, и ты ему поверишь?

— Он сказал, что принесет весть о смерти царя.

— Смерти царя?! — воскликнул Фемистокл. Сидящие за соседними столиками люди вновь посмотрели на него. Эллин понизил голос до шепота. — Разве царь болен?

— Не знаю. Но этот человек сказал, что сегодня ночью царь Ксеркс умрет.

Изгнанник нахмурил брови.

— Ты говоришь странные вещи, пират. Мне не хотелось бы, чтобы все это оказалось правдой.

— Почему? Какое дело тебе до царя?

— Если Ксеркс умрет, завтра ты отправишься в море, а я к Ахерону. Царевичи ненавидят старика Фемистокла и жаждут его гибели.

— Так беги.

— Куда? За море? Везде рыщут корабли Кимона. И во всем мире нет державы, которая дала б приют изгнаннику Фемистоклу. Но все же я надеюсь, что твой гость — пустой бахвал.

— Мне жаль огорчать тебя, эллин, но он не из тех, кто бросается словами. — Сиеннесий допил бокал и перевернул его вверх дном. — Мне пора. Прощай и да будет милостлив к тебе Харон!

— Прощай, — едва слышно прошептал Фемистокл.

Вскоре он покинул корчму и вышел на берег моря, где долго смотрел на бушующую стихию, виновницу его великого взлета и ужасного падения. Он не говорил ни слова, а просто стоял, кутаясь в мокрый от соленых брызг, плащ, и смотрел…

И наступило утро. «Он принял самое благородное решение — положить своей жизни конец, ей подобающий. Он принес жертву богам, собрал друзей, подал им руку. По наиболее распространенному преданию, он выпил бычьей крови, а по свидетельству некоторых, принял быстро действующий яд и скончался…» — Плутарх о Фемистокле.

— Мы можем дождаться тебя, дорогой брат!

— Нет-нет, ваше величество! Не утруждайте себя ненужным ожиданием! Я догоню великого царя по дороге.

И створки мягко, словно голос Гистаспа, сомкнулись за царской спиною…

Прежде Ксеркс ходил по дворцу, оберегаемый лишь четырьмя евнухами, но сегодня его сопровождало не менее двадцати телохранителей, сверкающей цепочкой следовавших впереди и позади владыки. Страх гнал царя, не давая ему задержаться ни в одной из зал. Страх быть зарезанным, удушенным, отравленным. Страх…

После смерти Вкусителя палачи тут же принялись за работу. Они дробили суставы, жгли раскаленными щипцами члены, срезали кривыми ножами мясо с ребер. Потребовалось совсем немного времени, чтобы сразу пятеро слуг сознались в том, что пытались отравить царя, но ни один из них не смог объяснить где раздобыл яд и каким образом подсыпал его в царское вино. Еще шестеро признались, что состоят в заговоре против владыки Парсы. Главою заговорщиков были названы Гидарн, Гистасп, Гаубарува и даже Мардоний, хотя кости последнего давно тлели в беотийской земле. Естественно, Ксеркс не поверил ни одному признанию мерзавцев и приказал продолжить дознание.

Одновременно были приняты дополнительные меры безопасности. По дворцу были расставлены многочисленные караулы из евнухов, бессмертных Дитрава, а также лучников-скифов, которым царь доверял более остальных. Воины встали на стенах, башнях, у четырех ворот, в коридорах и залах. Меж колонн шныряли сыщики хазарапата, пытавшиеся выведать какую-нибудь страшную тайну.

Дворец превратился в военный лагерь, насквозь пропитавшись звонким металлом, но на душе царя было неспокойно. Ксеркс вначале метался по своим покоям, затем попытался обрести душевное равновесие в гареме. Он был почти счастлив, когда к нему явился Гистасп, предложивший развлечься плясками рабынь, присланных из Согдианы. Крепкозадые, грудастые танцовщицы и беззаботная болтовня брата отвлекли Ксеркса от тяжких дум. Он даже выпил чашу вина, которую Гистасп предварительно пригубил на его глазах. Вино было превосходным. Ксеркс пил его мелкими глоточками и как-то незаметно забывал о кошмаре, который ему пришлось пережить во время обеда.

Уже смеркалось, когда владыка поднялся с мягкого ложа и выразил желание проследовать на ужин.