Сочинения - Уильям Теккерей

– И наш кузен совершенно прав, – вмешался милорд, (Глаза, опущенные на пяльцы, вдруг на миг поднялись.) – Молодой человек не должен только бездельничать и развлекаться. Иногда ему следует перемежать забавы чем-нибудь полезным, а слушать скрипки и прогуливаться по курзалам в Танбридж-Уэлзе или Бате он еще успеет. Мистеру Уорингтону предстоит управлять большим поместьем в Америке, так пусть он ознакомится с тем, как ведется хозяйство в наших английских имениях… Уилл показал ему конюшню и псарню, а также модные игры, в которые, мне кажется, кузен, вы играете не хуже своих учителей. После уборки урожая мы покажем ему английскую охоту на птиц, а зимой пригласим на лисью травлю. Хотя между нами и нашей виргинской тетушкой было некоторое охлаждение, мы все-таки кровные родственники. Прежде чем мы позволим кузену вернуться к его матушке, надо поближе познакомить его с домашней жизнью английского джентльмена. Я хотел бы не только охотиться с ним, но и читать: вот почему я приглашал его остаться у нас подольше и составить мне компанию в моих занятиях.

Милорд говорил с такой подкупающей искренностью, что его мачеха, сводный брат и сводная сестра сразу же спросили себя, какие тайные замыслы он лелеет. Трое последних часто устраивали небольшие комплоты, составляли оппозицию или роптали против главы дома. Когда он пускал в ход этот искренний тон, догадаться о том, что под ним скрывалось, было невозможно: нередко проходили месяцы, прежде чем тайное становилось явным. Милорд не утверждал – «это истина», но только – «я хочу, чтобы мои домашние согласились с этими словами и поверили Им». Следовательно, отныне считалось, что у милорда Каслвуда появилось похвальное желание лелеять семейные привязанности, а также просвещать, развлекать и наставлять своего юного родственника, и что он очень полюбил юношу и желает, чтобы Гарри некоторое время оставался вблизи его особы.

– Что затевает Каслвуд? – осведомился Уильям у матери и сестры, когда они вышли в коридор. – Стойте! Ей-богу, знаю!

– Ну, Уильям?

– Он намерен втянуть его в игру и отыграть у него виргинское поместье. Вот что!

– Но ведь у мальчика нет виргинского поместья, чтобы его проигрывать, возразила маменька.

– Если мой братец не задумал чего-нибудь, так пусть меня…

– Перестань! Конечно, он что-то задумал. Но что?

– Не надеется же он, что Мария… Мария же Гарри в матери годится, задумчиво произнес мистер Уильям.

– Чепуха! С ее-то старушечьим лицом, белобрысыми волосами и веснушками! Невозможно! – воскликнула леди Фанни и как будто вздохнула.

– Разумеется, ваша милость тоже чувствует склонность к ирокезу! вскричала маменька.

– Право, сударыня, я не способна настолько забыть свой ранг и обязанности! Если он мне и нравится, это еще не значит, что я выйду за него. Этому, ваше сиятельство, вы меня, во всяком случае, научили.

– Леди Фанни!

– Но ведь вы вышли за папа, не питая к нему ни малейшей склонности. Вы мне тысячу раз это повторяли!

– А если вы не любили отца до брака, то уж потом и вовсе его не обожали, – со смехом вмешался Уильям. – Мы с Фан хорошо помним, как наши досточтимые родители изволили браниться. Верно, Фан? А наш братец Эсмонд поддерживал мир в семье.

– Ах, не напоминай мне об этих ужасных, вульгарных сценах, Уильям! вскричала маменька. – Когда ваш отец пил слишком много, он превращался в безумца, что должно бы послужить вам предостережением, сударь, ибо и вы приобретаете эту мерзкую привычку.

– Вы, сударыня, не нашли счастья, выйдя замуж за человека, который вам не нравился, и титул вашего сиятельства вам ничего с собой не принес, всхлипывая, сказала леди Фанни. – Что толку от графской короны, если приданого у тебя не больше, чем у жены какого-нибудь лавочника? Да и многие из них гораздо богаче нас! Недавно на нашей площади в Кенсингтоне поселилась вдова бакалейщика с Лондонского моста, и у ее дочек втрое больше платьев, чем у меня. И хотя им прислуживает только один слуга и две горничные, я знаю, что они едят и пьют в тысячу раз лучше нас, а не довольствуются, как мы, остатками холодного жаркого, пусть его и подают на серебре и в доме у нас полно наглых, ленивых бездельников-лакеев!

– Ха-ха! Я рад, что обедаю во дворце, а не дома! – сказал мистер Уилл. (Мистер Уилл благодаря протекции тетушки получил через графа Пуффендорфа, Хранителя Королевской (и Высочайшей Курфюрстовой) Пудреной комнаты, одну из мелких придворных должностей – помощника хранителя пудры.)

– Почему я не могу быть счастливой, обходясь только моим собственным титулом? – продолжала леди Фанни. – Ведь таких людей очень много. Наверное, они счастливы даже в Америке.

– Да-с! Со свекровью, которая, судя по тому, что мне о ней известно, сущая мегера, с завывающими индейцами, и с опасностью лишиться скальпа или попасть на обед диким зверям всякий раз, когда ты идешь в церковь.

– Ну, так я не пойду в церковь, – сказала леди Фанни.

– Пойдешь, пойдешь – и с первым, кто тебя об этом попросит, Фан! захохотал мистер Уилл. – И старушка Мария тоже, да и любая женщина – все вы на один лад! – И Уилл продолжал смеяться, очень довольный своим остроумием.

– Чему это вы смеетесь, любезные мои? – осведомилась госпожа Бернштейн, выглядывая из-за гобелена, которым была занавешена дверь на галерею, где они беседовали.

Уилл уведомил ее, что его матушка и сестрица грызутся (что отнюдь не было редкостью, как отлично знала госпожа Бернштейн), потому что Фанни решила выйти за кузена – за дикого индейца, а ее сиятельство ей не разрешает. Фанни возмутилась. С самого первого дня, когда маменька запретила ей разговаривать с этим молодым человеком, она и двумя словами с ним не обменялась. Она помнит, что приличествует ее положению. И она не хочет, чтобы ее скальпировали индейцы или съели медведи.

Лицо госпожи де Бернштейн выразило недоумение.

– Если он остается не из-за тебя, то из-за кого же? – спросила она. Возя его по гостям, вы старались выбирать такие дома, где все женщины или уроды, или еще не вышли из младенчества, а мне кажется, что мальчик достаточно горд и в молочницу не влюбится, а, Уилл?

– Гм! Это дело вкуса, сударыня, – ответил Уилл, пожимая плечами.

– Вкуса мистера Уильяма Эсмонда – верно. Но не этого мальчика. Эсмонды, воспитанные его дедом, не строят куры на кухне.

– Что же, сударыня, могу только сказать, что вкусы бывают разные. И людская моего брата – совсем не плохое место для таких похождений. А если это не Фан, то остаются только горничные и старушка Мария.

– Мария! Невозможно! – Но госпожа Бернштейн не успела еще договорить, как ей внезапно пришло в голову, что «та перезрелая Калипсо и вправду могла пленить ее юного Телемака. Она припомнила десятки известных ей случаев, когда молодые люди влюблялись в пожилых женщин. Она вспомнила, как часто в последнее время Гарри Уорингтон исчезал из дома, – она приписывала эти отлучки его увлечению скачками. Она вспомнила, что нередко, когда он исчезая, Марии Эсмонд тоже нигде не было видно. Прогулки по тенистым аллеям, воркование в садовых беседках или за подстриженными, живыми изгородями, как бы случайное пожатие руки в полутемных коридорах, нежные и кокетливые взгляды при встречах на лестнице – живое воображение, глубокое знание света, а весьма вероятно, я значительный опыт, накопленный ею самой в былые дни, привели госпоже де Бернштейн на память эти уловки и ухищрения как раз в ту минуту, когда она произносила слово «невозможно».

– Невозможно, сударыня? Ну, не знаю, – возразил Уилл. – Маменька предупредила Фан, чтобы она держалась от него подальше.

– А, так ваша маменька действительно предупреждала Фанни об этом?

– Разумеется, дорогая баронесса?

– Еще как предупреждала! Она исщипала Фанни руку до синяков. Ну, и грызлись они из-за этого!

– Глупости, Уильям! Постыдись, Уильям! – хором произнесли те, о ком шла речь.

– А когда мы узнали, какой он богач, то виноград, выходит, зелен, только и всего. Но теперь, когда молодую птичку от него отпугнули, он, может быть, охотится за старой, вот так! Невозможно! Почему? Ведь вы знавали старую леди Суффолк, сударыня?

– Уильям! Как ты смеешь упоминать леди Суффолк в разговоре с тетушкой?

По физиономии молодого джентльмена скользнула усмешка.

– Потому что леди Суффолк была при дворе в особом фаворе? Ну так ее уже сменили другие.

– Сударь! – вскричала госпожа де Бернштейн, у которой, возможно, были свои причины, чтобы оскорбиться.

– Но ведь сменили? А то кто же такая миледи Ярмут? И разве леди Суффолк не влюбилась в Джорджа Беркли и не вышла за него, когда была совсем старухой? Более того, сударыня, если я чего-нибудь не перекутал, – а мы за нашим столом слышим все, о чем говорят в городе, – так Гарри Эстридж был без ума от вашей милости, когда вам уже перевалило за двадцать, и, позволь вы ему, предложил бы вам сменить фамилию в третий раз.