Фаворитка императора - Жюльетта Бенцони

В неудержимом порыве, отбросив Марианну в сторону, она устремилась к кровати, оттолкнула Жонаса, который, закатав рукава и вооружившись корпией, начал очищать рану, и с рычанием тигрицы упала на неподвижное тело своего возлюбленного.

– Сладчайший Иисусе! Мадам Фовтюнэ, – запротестовал мажордом, – не твясите его так, а то вы его пвавда убивать. Он не умев. Только тевял сознание. А вана не севьезная.

Но Фортюнэ, в которой Марианна подозревала тайную склонность к мелодрамам, не слушала его и испускала стенания, достойные корсиканской плакальщицы. В то же время она осыпала своего возлюбленного такими горячими поцелуями и так нежно ласкала, что благодаря этим чудесным лекарствам, да еще ароматической соли, которую держал Жонас, этот возлюбленный кончил тем, что приоткрыл один глаз, – свидетельство жизни, исторгшее из груди м-м Гамелен торжествующий крик.

– Будь благословенно небо! Он жив!

– А никто в этом не сомневался, – пробурчал Жонас. – Обмовок был от усталости и потеви много крови! Певестаньте так товмошить его, мадам! Господину бавону уже лучше! Смотвите сами.

Действительно, с болезненным стоном раненый распрямился. Он улыбнулся возлюбленной.

– Я старею, – сказал он. – Этот проклятый Дюпон проткнул меня на этот раз, но я ему отплачу…

– Снова Дюпон? – возмутилась Фортюнэ. – Сколько же лет вы уже деретесь на дуэли всякий раз, когда повстречаетесь? Десять, двенадцать?

– Пятнадцать, – спокойно поправил Фурнье, – и, поскольку мы примерно равной силы, конца еще не видно. А у тебя разве не найдется капельки чего-нибудь укрепляющего для раненого, который…

Он запнулся. Минуя м-м Гамелен, его взгляд остановился на Марианне, с мрачным видом ожидавшей со скрещенными на груди руками, когда закончатся первые излияния, и созерцавшей огонь в камине.

– Стоп… да я же вас знаю! – начал он, заметно пытаясь вызвать в памяти воспоминание, что ему как будто удалось. – Разве вы не…

– Что касается меня, то я вас не знаю! – сразу отрезала Марианна. – Но буду вам признательна, если вы отпустите Фортюнэ на минутку, ибо мое желание оставить вас наедине совпадает с вашим.

– Господи, – вскричала креолка, – бедняжка, а я забыла о тебе! Хотя, со всеми этими переживаниями…

С той же стремительностью она бросилась к подруге, обняла ее и зашептала:

– Я говорила с Увраром. По-моему, он согласен, но он хочет сказать тебе несколько слов. Ты можешь спуститься и найти его? Он ждет тебя в маленьком салоне с зеркалами… Проводи мадемуазель Марианну, Жонас, и возвращайся с коньяком для генерала.

Не заставляя просить себя дважды, Марианна повернулась к выходу, радуясь тому, что перестанет быть объектом внимания Фурнье, во взгляде которого теперь читалась явная насмешка. Безусловно, он узнал ее и, видимо, не испытывал ни малейшего замешательства из-за своего безобразного поведения. Перед тем как покинуть комнату, она услышала слова, обращенные к его возлюбленной:

– Я не знаю имени это очаровательной несговорчивой особы, но почему-то чувствую, что обязан ей чем-то…

– У тебя лихорадка, дорогой, – заворковала Фортюнэ. – Уверяю тебя, что ты еще никогда не встречал мою подругу Марианну. Это совершенно невозможно.

Марианна едва удержалась, чтобы не пожать плечами. Этот негодяй прекрасно знал, что она никогда не осмелится рассказать своей подруге правду о бурном начале их взаимоотношений, и в любом случае это не имело большого значения, потому что она твердо решила на этом их и закончить! И в самом деле, ей вовсе не обязательно было узнать, что этот слишком уверенный в себе человек ненавидел Императора, чтобы почувствовать к нему антипатию и сразу же отнести его к числу людей, которых она не хотела бы вновь увидеть. И тут же она поклялась себе сделать все, чтобы так и было. Словно отвечая на мысли Марианны, спускавшийся позади нее Жонас бормотал:

– Если геневал оставаться здесь, мадемуазель Мавианна не сково увидит мадам. Последний ваз она и геневал не покидать спальню восемь сутки!

Марианна ничего не ответила, но нахмурила брови. Не оттого, что подобная любвеобильность казалась ей чрезмерной, а потому, что такие «достижения» могли оказаться не по вкусу банкиру Уврару, нужному ей сейчас. И для Марианны это может иметь губительные последствия, если у человека, в котором она так нуждалась, в ближайшее время будет испорчено настроение.

С тяжелым вздохом она направилась на встречу с банкиром в маленький салон, хорошо знакомый ей и особо любимый Фортюнэ, ибо здесь она могла созерцать свои соблазнительные прелести и любовные забавы, воспроизведенные многочисленными большими венецианскими зеркалами в лепных позолоченных рамах. В них отражались увядшие розы обоев, покрытая паутиной низкая мебель времен Директории, тонкие арабески жирандолей с розовыми свечами и единственный яркий мазок – громадная бюрюзовая китайская ваза с распустившимися тюльпанами и ирисами среди длинных, усыпанных цветами побегов терновника. Принадлежность салона хозяйке дома выдавал легкий аромат розы, боровшийся с запахом горящего дерева, а также бесчисленные мелкие безделушки из вермеля, разбросанные повсюду, равно как и длинный шарф из позолоченного газа, свисавший с подлокотника одного из кресел.

Войдя в маленький салон и увидев облокотившегося о камин Уврара, Марианна невольно отметила, что, несмотря на его богатство, этот человек совершенно не подходил к окружавшей его обстановке. Ей было ясно, что, кроме денег, ничто не может привлекать женщин к такому низкорослому малому с повадками пролазы, с прореженными пятым десятком гладкими волосами на макушке, у которого всегда был вид одетой вешалки, несмотря на все усилия придать элегантность его слишком дорогой одежде. Тем не менее Габриэль Уврар имел успех, и не только у Фортюнэ, которая ничуть не скрывала свою любовь к деньгам. Поговаривали, что томная, божественная, вечно девственная Жюльетта Рекамье дарила ему свою благосклонность, ровно как и некоторые другие красавицы.

Хотя второй возлюбленный м-м Гамелен был ей не более симпатичен, чем первый, этот казался просто отвратительным. Марианна постаралась принять приветливый вид и, подходя к обернувшемуся на скрип двери банкиру, улыбнулась. С возгласом удовлетворения Уврар обхватил руки молодой женщины, запечатлел на каждой поцелуй и, не отпуская, мягко увлек ее к розовой софе, на которой Фортюнэ проводила долгие часы безделья, лакомясь сладостями и читая редкие легкие романы, которым суровая императорская цензура позволяла увидеть свет.

– Почему не прийти ко мне, дорогая красавица, – упрекнул он полным задушевной близости тоном. – Напрасно было беспокоить нашего друга из-за подобной мелочи.