Исповедь рогоносца - Жюльетта Бенцони

Жюльетта Бенцони

Исповедь рогоносца

Обманщики и обманутые

Луи-Анри де Пардальян де Гондрен, маркиз де Монтеспан

Декабрьским вечером 1667 года довольно скромная на вид карета катила по Сен-Жерменскому предместью по направлению к улице Таранн. Единственный лакей бежал рядом с экипажем, держа в руке факел, который не только освещал дорогу, но и должен был отпугнуть тех, кто вдруг захотел бы напасть на карету. Когда на Париж опускалась ночь, город становился громадным разбойничьим притоном. Хозяйничали здесь в основном мрачные обитатели Двора Чудес, промышлявшие самыми разнообразными темными делами.

Если карете не хватало изысканности и блеска, то у пары, сидевшей на ее подушках, напротив, их было с избытком. Мужчина – высокий, худощавый, весьма привлекательный, одетый в элегантный мундир полковника легкой кавалерии. Умное лицо с большим носом и столь же живыми, сколь и веселыми глазами… Что до возраста, то ему могло быть лет сорок с небольшим. Женщина, которая его сопровождала, куталась в просторный бархатный плащ с капюшоном, отороченным горностаевым мехом, но никакой капюшон не мог скрыть ее ослепительной красоты. Очаровательное личико с тонкими чертами, огромные глубокие глаза цвета лазури, носик с небольшой горбинкой, пухлые ярко-красные губы, которые, приоткрываясь, позволяли видеть жемчужные зубки… Золотистые волосы, упрятанные под капюшон, сверкали, подобно металлическим нитям, подчеркивая сияющую белизну кожи. Это была удивительно красивая и в высшей степени элегантная пара. Видимо, они переживали не лучшие времена: богатство четы заметно уступало блеску имени.

И действительно, красавец-полковник легкой кавалерии был не кто иной, как Луи-Анри де Пардальян, маркиз де Монтеспан, представитель одной из самых знатных фамилий Гиени. А его жена – тоже весьма знатная и благородная дама, Франсуаза-Атенаис де Рошешуар де Мортмар. Она вела свой славный род с давних времен, но уже из Пуату. Но увы, ни тот, ни другая не обладали никаким богатством, кроме любви. В этот вечер они возвращались домой после визита к некоему господину Криспену, нотариусу Шатле. Супруги ездили подписать контракт о займе в четырнадцать тысяч ливров, необходимых для оплаты их самых вопиющих долгов. Одному богу было известно, сколько их всего было у этой красивой четы…

Господин Криспен по просьбе маркиза подготовил еще один документ: доверенность, по которой к маркизе отходило управление всем совместным имуществом семьи, пока муж будет в отъезде. Он должен был уехать в ближайшее время. Сразу после Рождества ему следовало присоединиться к королевской армии и отвести свою легкую кавалерию в Руссийон.

Именно из-за этого последнего документа на красивый лоб маркизы набежала складочка, едва заметная морщинка, выдававшая озабоченность. Маркиза молча смотрела через окно кареты на трепещущее под резким ветром пламя факела в руке лакея. Суеверная, как истинная дочь Пуату, где еще царствовали феи, она видела в составлении доверенности дурное предзнаменование. В конце концов она не сдержалась.

– Вам на самом деле так уж нужно обязательно возвращаться в Руссийон, Луи? – спросила она мужа. – С этой суммой, на которую мы только что подписали контракт, нам ничто не грозит в течение довольно долгого времени. Я уверена, что с вашей привлекательностью и вашими талантами вы имеете куда больше преимуществ, если останетесь при дворе, где по милости короля ситуация может измениться очень легко…

Маркиз засмеялся и нежно поцеловал руку жены.

– Сердечко мое, я не такой уж хороший придворный, я солдат. Война по-прежнему лучшее место для солдата, если он хочет, чтобы фортуна повернулась к нему лицом. Испанцы частенько позволяют совершить выгодное дельце и иногда предлагают королевский выкуп. Наша разлука наверняка продлится не так уж долго. Кампания на Пиренеях скоро завершится. И я возвращусь к вам, Атенаис! Не беспокойтесь обо мне. Когда я вернусь, мы посмотрим, куда вести нашу лодку, если удача нам так и не улыбнется. Впрочем, поскольку вы – придворная дама Марии-Терезии, может быть, как раз вам и удастся обернуть подходящий случай в нашу пользу?

– Подходящий случай… – с горечью прошептала маркиза. А потом сказала, резко переменив тон: – А знаете, при дворе становится с каждым днем все неприятнее и тягостнее. Как вы думаете, кто тому виной?

– Кто же, душенька?

– Да сам король, сударь! Сам король! Ему надоела Лавальер со своими вечными стенаниями, и он находит, что ваша жена очень ему по вкусу, и даже не старается скрыть это! Полагаете, как долго можно отвечать «нет» королю, не рискуя впасть в немилость, которая неминуемо распространится не только на меня, но и на вас?

Темнота в карете не позволила молодой женщине увидеть, как нахмурил брови ее муж.

– Я признаю, – сказал он тихо и ласково, – что это было бы очень трудно сделать любой женщине. Почти невозможно. Но вы-то не «любая женщина», Атенаис! Вы из рода Мортмаров, то есть из столь же древнего дворянства, как и сами Бурбоны. Вы – моя жена, жена солдата, охраняющего границы государства! Король – слишком благородный дворянин, чтобы позволить себе подобную низость. Лавальер ведь не была замужней женщиной… А Людовик XIV не похож на царя Давида… Впрочем, как я вам уже сказал, мы расстаемся ненадолго: самое большее месяцев через шесть я вернусь!..

– Но это же ужасно долго!

– Вовсе нет, если любить друг друга так, как любим мы, сердечко мое! И я абсолютно уверен в вас, потому что знаю: женщина, которая вместе со мной четыре года назад поклялась перед алтарем церкви Святого Сульпиция хранить верность, никогда мне не изменит! Король зря потеряет время, вот и все!

Ответом на его тираду стал глубокий вздох маркизы. Муж нежно обнял ее за плечи и привлек к себе. И тем не менее в голосе его, когда он задал новый вопрос, прозвучала тревога:

– А ты правда по-прежнему любишь меня, Атенаис? Ты правда любишь меня так же, как я тебя?

– Да, я люблю тебя… люблю… Но умоляю тебя, Луи, возвращайся, возвращайся скорее, как можно скорее…

Голос ее был печален, словно молодую женщину томило неясное предчувствие, словно ей казалось: что-то заканчивается сегодня, этой зимней ночью, которая не оставляет места никаким радужным надеждам.

Шесть месяцев спустя и впрямь многое переменилось. В последних числах июля полковник легкой кавалерии, который казался чрезвычайно взволнованным, бурей ворвался во двор особняка, где постоянно жил архиепископ Санса. Он спрыгнул с лошади, кинул поводья подбежавшему лакею и бросился вверх по лестнице. Этим всадником был маркиз де Монтеспан. Архиепископ Санса – его дядя и крестный отец. Никто не усматривал ничего удивительного в столь внезапном появлении родственника.