Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

Эта фамилия показалась Рутенбергу знакомой. Он вспомнил, что однажды в разговоре его товарищ упомянул о нём, как об инициаторе и участнике создания знаменитых «Протоколов Сионских мудрецов».

— На тебя, Георгий, крупная рыба клюёт. Был Зубатов, теперь эта акула, вице-директор Департамента полиции, — произнёс Рутенберг. — И что ты ему ответил?

— Я согласился. Мне важно любой ценой достучаться до Дурново, хоть через сатану. Свидание было в отдельной комнате ресторана. Пётр Иванович выразил большую радость оттого, что увидел меня. Он считает меня талантливым человеком. Трепов и Дурново тоже, но опасаются, что я опять устрою им революцию. Я стал объяснять, что мои взгляды на рабочее движение изменились, и я сожалею о своих прежних призывах.

— Полицейский чиновник так тебя расхвалил, наверное, неспроста, — заметил Рутенберг. — Что он хотел от тебя?

— Рачковский заявил, что верит мне, но нужно убедить в этом хозяина, правительство желает получить от меня гарантии. Он предложил мне написать Дурново письмо.

— Ты согласился?

— Я отказался, — произнёс Гапон. — Тогда он заявляет, что без такого письма нечего даже надеяться на открытие отделов. На государя мои прокламации навели такой ужас, что во всём происходящем в России он винит меня. Поэтому для доклада царю по моему делу Дурново необходимо такое письмо. Пётр, мне пришлось согласиться. Я написал ему.

— Прижали тебя сильно, Георгий. Это очень умные и опасные люди. У тебя черновик остался?

— Да, он в гостинице.

— Покажи мне его завтра.

— Конечно, — подтвердил Гапон. — И тут, к концу нашего разговора Рачковский просит разрешения прийти на следующее свидание с весьма интересным человеком Герасимовым.

— Ого, он начальник Петербургского охранного отделения, — заметил Рутенберг. — Ещё одна акула.

— Пётр, что мне оставалось делать? Пришлось дать добро.

Было поздно, и синий вечер уже опустился на Москву. Гости, которых Гапон пригласил в ресторан, были в сборе и время от времени стучали в дверь. Рутенберг вначале ехать отказался. Гапон обиженно настаивал, и он понимал, что Георгий что-то недоговаривает, а ему очень нужно было во всём разобраться. «Почему ему так нужно, чтобы я поехал?» — подумал Рутенберг.

Сели на тройку и покатили в «Яр». Ехали через Пресню среди разрухи и пепелищ. По обеим сторонам дороги высились остовы домов без крыш и окон, от которых остались обломки продырявленных пушечными ядрами стен. Попутчики рассказывали, откуда стреляли пушки, где было больше всего убитых. Рутенберга пронзила нервная дрожь. Он слушал и смотрел на молчавшего, много курящего и унылого Гапона, которого постоянно пытались растормошить дамы.

В ресторане он предложил пойти в зал, но Рутенберг запротестовал. В кабинете посидели несколько минут, и Гапон снова стал настаивать на своём, заявив, что в зале музыка, женщины и веселье. Такое заявление заинтересовало Рутенберга и, махнув рукой на конспирацию и филеров, он согласился. В общем зале они расположились справа от входной двери около оркестра. Гапон был удручён, часто клал голову на руки, разложенные на столе, потом одевал пенсне и вглядывался в зал. Рутенберг понял, что он видел там не только «женщин», но и кого-то ещё.

— Ничего, Мартын, всё будет хорошо, — вдруг говорил он, а затем обращался к сидящей рядом даме, — Александра Михайловна, пожалейте меня.

Рутенберг всеми силами пытался скрыть всё более овладевающие им отвращение и раздражение к человеку, который был ещё недавно его другом. Причины такой неожиданной метаморфозы были ему пока непонятны.

4

На следующий день встретились вновь. Гапон прочитал черновик письма, о котором говорили накануне. «На донос не похоже, — подумал Рутенберг. — Честно изложено. Немного напоминает исповедь кающегося грешника».

Гапон продолжил прерванный накануне рассказ.

— Свидание на этот раз произошло в отдельном кабинете ресторана. С Рачковским пришёл жандармский полковник Герасимов. Господин, одетый в штатский костюм. Он тоже начал с того, что польстил мне, и выразил своё восхищение и удивление. Выпили и закусили стоя. Полковник изловчился и, как бы выражая приятельские чувства, обшарил мои карманы и даже похлопал по пояснице.

— Это повадки бывалого сыщика, Георгий. Он проверил, нет ли у тебя револьвера.

— Очевидно, Мартын Иванович. Потом я спросил о моём письме. Рачковский ответил, что Витте опасается, что я его обманываю. А Дурново рассвирепел, когда дошёл до места, где я написал, что особа государя для меня священна, как и интересы народа.

— Они тебе не доверяют и боятся. Напугал ты их, Георгий.

— Тут они говорят: докажите нам, что у Вас нет намерения призывать людей к революции. Рачковский сказал, что он уже стар, а заменить его некем. Нет, мол, талантливых людей, России нужны такие люди, как я. И предложил мне занять его место.

— Не ожидал я от них такой прыти! — воскликнул Рутенберг, начиная сознавать глубину омута, в котором оказался Гапон.

— Я, Мартын, конечно, возмутился. Тогда они стали говорить о высоких окладах и чинах, о моей полной легализации и открытии отделов. И тут же просят меня им помочь и осветить положение в лагере противников режима. Предлагают доказать правительству, что оно может мне доверять.

— То есть, они подталкивали тебя донести на своих коллег.

— Что-то в этом роде. Я ответил им, что давно с ними не общался и ничего не знаю. А они мне: это немыслимо,