Биоген - Давид Ланди

Мульт: А зачем учительнице балета стрелять из бутылок с карбидом?

Я: А зачем мальчику, стреляющему из бутылок с карбидом, изучать балет, если у него уже есть самострел и он готов защищать родину индейцев и идти в наступление?..

К большому разочарованию мамы, балет не сделал ее Дэйва серьезнее и не привил тяги к учебе. Я по-прежнему рисовал, рисовал, рисовал и разрисовывал рубашки товарищей, превращая их в пиратские полотна Пикассо, когда мне хотелось поиграть в футбол или подышать свежим воздухом. И классный руководитель уже не экспериментировала с показательными постановками лицедея в угол. Она выгоняла меня сразу за дверь, и я отправлялся в свободный полет, потому что знал уже тогда, что жизнь – это чудо. Чудо – это когда ты свободен. Свобода – это жизнь!

Вскоре за мной стали посылать ребят из третьего класса. Попытка привлечения к этой операции двух второклашек закончилась для них плачевными соплями, после того как полный, розовощекий, с оттопыренными ушами здоровячок решил напасть на меня сзади в тот самый момент, когда я отрабатывал балетную позу арабеска penchée[283]. Второклассник получил пяткой в нос и, видимо, первый серьезный опыт стратегической ошибки в тылу противника. Потеря лидера лишила уверенности его товарища, и они отступили на прежние позиции – в помещение школы.

Я не переносил попыток посторонних лиц (независимо от их возраста и пола) вступать в контакт с частями моего тела (взять за руку или погладить по голове и уж тем более ударить) без личного на то согласия. Это было похоже на вторжение чьих-то кирзовых сапог в нейтральную pH моего эмоционального процесса (с илистым дном и родниковой поверхностью), состоящего из чувств, переживаний и ощущений маленького ребенка. Ил тут же взбутитенивался, превращая прозрачность моей души в муть отрицательно окрашенного аффекта, и направлялся в сторону испытываемой мною несправедливости, сопровождаемый желанием устранить ее любыми доступными способами еще до того, как перцепция[284] происходящего со мной действия перерастет в апперцепцию[285] трансцендентальной[286] теории Канта, чем, несомненно, вызовет замыкание в недоразвитых извилинах семилетнего мальчика, лишив его тем самым идеации[287]случившегося происшествия в данном отрезке времени за мгновение до того, как голубой Будда Акшобхья[288] преобразует детский гнев в чистейшую мудрость и отразит картину этого инцидента в зеркале собственного сознания, открыв мне сущность свершившегося ноэзиса[289].

Мульт: Однако, автор шутник…

Автор: Весла отдай!

Поэтому я всячески старался не подпускать кирзуху чужих сердец в озеро своей ауры, ради их же безопасности. И третьеклассникам приходилось применять силу, возвращая меня в автозак класса с оторванными пуговицами и осколочными отпечатками чьих-то ботинок на груди героического пиджака, так и не дожившего до почетной возможности продырявить себя орденами и медалями за мужество и стойкость бескомпромиссного хозяина в борьбе с оккупантами его свободы.

Наверняка позже третьеклассники стали омоновцами. Уже тогда было заметно, что их способности исчерпываются задолго до значения этого слова.

Мама нашла беспроигрышный выход из сложившейся ситуации. Она обязала меня стирать школьную форму собственноручно. И я надраивал замоченные в тазике шмотки вместе со стружкой хозяйственного мыла, копя ненависть на мальчишек, заваливших меня на пол при попытке оказать сопротивление власти, данной им учителем.

Да-да-да! – все это овтсдялб, с «данной им властью» – на оказание сопротивления «беспрекословному подчинению» и верой в «святость учителя» закладывалось в этих олухов уже тогда, лишая их способности самовыражаться в созидательную половину человечества и приучая к насилию над ним.

После нескольких стирок я превратился в чистюлю. Техника моего сопротивления претерпела изменения, став более изысканной и мудрой. Проще говоря, я старался не доводить дело до свалки на полу, а спешил перейти к альтернативному урегулированию конфликта до появления первых признаков агрессии у одной из договаривающихся сторон. Но если кто-то все же пинал меня подошвой грязного сандалика исподтишка, я совершал трехкратное алаверды, стремясь превзойти тостуемого пацана во всем. Обидчики, в свою очередь, начинали копить ненависть на неподчинение слабого меньшинства (в моем лице) сильному большинству (в своем), закладывая основы «большинства» в будущую мораль – не гражданина, а исполнителя.

Мульт: Что может быть отвратительнее служению Амону – защитнику фараонов?[290] Только судьба лузера, пойманного ими на демонстрации народных чувств.

Нетрудно представить семейную жизнь человека, возвращающегося домой с двумя членами, где свой собственный всегда проигрывает размером и стойкостью резиновому представителю власти. О каком самолюбии, кроме государственного эгоизма, может идти речь внутри данного индивидуума на брачном ложе общества и личности, девиантной[291] ему во всем? Только избивая и насилуя, эта особь излучает удовольствие, проявляя тем самым державные судороги героического семяизвержения задыхающейся в рекреационных[292] потугах метрополии на оплодотворенные ниц колонии.

В общей каше современного общества «черепашки ниндзя» на службе у государства играют роль пугала во сне ребенка: страшно и одновременно унизительно от понимания того, что это – с резиновой палкой в руке – заточено всегда против тебя и никогда – против диктатора.

Наступившая зима принесла сугробы, морозы и надежду на новые дутыши, так как двухполозные детские коньки устарели не только морально, но и физически. Вместе с пацанами и слесарем дядей Федей мы залили каток. Замотали дверь на площадку проволокой и стали поочередно дежурить, чтобы кто-нибудь из мальчишек соседнего двора не зашел на еще не замерзший лед и не испортил его отпечатками сапог или валенок. Лучше всего площадка просматривалась из окон Соловья. Его балкон находился над хоккейным полем на пятом этаже. В случае возникновения опасности Соловей выбегал на балкон, издавал громкий свист и вновь прятался в тепло. Те из нас, кто был во дворе, тут же спешили к площадке, а те, кто был на ней, кричали: «Утекай!» – и бросались наутек, не догадываясь, что в подворотне их ждет маньяк Лагутенко, чтобы запечатлеть, а много лет спустя – обрисовать картину их утеканий в своих музыкальных мемуарах[293].

Соловей был страстным хоккеистом и моим главным соперником во всех видах спорта. Его сказочный пращур, Соловей-Разбойник, передал своему потомку через множество поколений немалую толику лихого безумия и внутреннего беспредела. Но в то далекое время он считался ребенком. Поэтому его проказы оценивались с высоты взрослой любознательности и представлялись детскими шалостями, с некоторыми отклонениями от нормы.

Как-то, в четвертом классе, он в очередной раз прогулял школу, и мама в очередной раз не пустила его вечером на хоккейный матч-реванш, который в очередной раз попытались взять пацаны из соседнего домоуправления. Гоняя шайбу по площадке, краем глаза я видел, как голова Соловья маячит в окне его комнаты, пытаясь расплавить горячим лбом мешающий обзору иней. В конце концов, не выдержав испытания созерцанием и вспомнив важнейшие категории бихевиоризма[294], Соловей дождался мгновения, когда мама зашла в ванную, а стимул ткнул голову хоккеиста побудительным моментом, вызвав у Соловья ответную команду «утекай!», и, схватив в охапку клюшку, коньки и куртку, он выскочил в подъезд босиком. Соловей так спешил захлопнуть за собой входную дверь, что приплюснул ею большой палец ноги и оторвал часть ногтя, даже не заметив полученной травмы. Он прибежал на поле и пытался какое-то время играть, пока боль не сломала его трудновоспитуемую натуру и не взяла верх над спортивным азартом четвероклашки. Дома к пальцу без ногтя добавилась порка без штанов, из чего он все равно не смог сделать вывод, что (назидательно), когда поведением личности движут биологические силы, поступки не должны заключаться в разрядке создаваемого ими напряжения…

Мама Соловья, высокая стройная женщина, любившая коньяк и жившая без мужа, не утруждала себя поиском (среди извивающихся конечностей сына) той самой центральной части тела, используемой для воспитания подростков, которое по мере взросления приобретает соблазнительные формы у противоположной мне половины человечества. Она была уверена, что для воспитательной роли ее сына подходят мослы, мышцы, сухожилия и даже костный каркас головы. Поэтому наутро Соловей частенько появлялся с синяком или полосой на шее от широкого кожаного ремня, купленного матерью специально для этих целей.

Мульт: Такая вот штука – детство под пятой взрослых: свои забавы взрослые называют делом, а детские – хулиганством или бездельем, несмотря на то, что дети считают их своим делом и не играют, как некоторые товарищи, в настоящие войны.