Романтические приключения Джона Кемпа - Конрад Джозеф

Я помнил слишком хорошо.

— Тут есть один человек, по имени О’Брайен, — продолжал Карлос, — он оказал нам честь домогаться руки моей кузины.

— Ведь он не испанец? — заметил я с внезапной обидой.

Карлос насмешливо ответил:

— О нет, не испанец. Он потомок ирландских королей.

— Наверняка — авантюрист! Подумаешь — ирландский король! — проворчал я.

Карлос опять улыбнулся.

— Он очень опасный человек. Я бы никому не посоветовал являться в Рио-Медио, не заручившись дружбой О’Брайена.

— Ах, ты не знаешь, что это за сброд! — с жаром воскликнул я.

— Прекрасно знаю, — усмехнулся Карлос. — В Гаване их много. Они понаехали сюда после девяносто восьмого года, когда в Ирландии было большое восстание, и много добрых католиков было убито и разорено. О’Брайен "пострадал за веру", а на Кубе это лучший паспорт. Он поднялся очень высоко. Мой дядя его любит. О’Брайен был сначала клерком у моего дяди, и дядя назначил его судьей — juez — и он вместе с тем управляющий дядиными поместьями. В Рио-Медио он большой человек. Мой дядя очень стар. И если я умру раньше его, О’Брайен женится на Серафине, потому что он умеет держать старика в своих руках. Есть и другие претенденты, но у них мало шансов. Опасно ссориться с О’Брайеном.

Я внимательно смотрел на Карлоса. Он говорил о Рио-Медио — об этом почти мифическом гнезде пиратов.

— Идем, Хуан. Лучше ты сам посмотри на ирландского идальго, который хочет нам оказать столь великую честь. Но не говори громко — дядя спит, не надо его будить.

Карлос распахнул дверь. Я последовал за ним в комнату, куда всего за несколько минут до того скрылась очаровательным видением молодая девушка.

Глава III

В комнате был прохладный полумрак. Окна заделаны были тяжелыми решетками. Длинный черный стол и шесть кресел-качалок — пять новеньких и одно старое — составляли всю обстановку. На грязном полу лежали кучками опилки красного дерева и груда рогож в углу. Откинутая дверца под одним из окон скрывала наполовину большое зеленое пятно от сырости. Глубокий чулан в стене смотрел как зев пещеры. В одном из новых кресел тихо покачивался блондин с небольшой лысинкой, похожей на тонзуру.

Напротив него, лицом к нам, дремал в высоком кресле старый дон. А молодая девушка сидела, поставив локти на стол и прижав ладони к вискам, и внимательно изучала неподвижную, маленькую, золотоглазую ящерицу, которая, казалось, окаменела от страха.

Мы спокойно вошли. Девушка открыто посмотрела мне в глаза и, протянув мне руку, явственно прошептала: "Приветствую вас, мой английский кузен", — и снова уставилась на ящерицу.

Мужчина с лысинкой вдруг повернул свое кресло и ощупал меня беглым взглядом маленьких голубых глаз. Это был невысокий, круглый человек с очень крепкими мускулами и очень белыми, толстыми руками. Он был одет в черное платье испанского судьи. На его круглом лице всегда была натянутая улыбка, подобная той, что сводит челюсти щуки, только несколько более насмешливая. Он поклонился мне с преувеличенной учтивостью и сказал:

— Ага! Вы, значит, знаменитый мистер Кемп?

Я отвечал, что, по-видимому, имею честь разговаривать с еще более знаменитым сеньором судьей О’Брайеном.

— Вы напрасно стали бы отрицать свою славу, — сказал О’Брайен. В его голосе было что-то очень ирландское — какой-то сладкий, мягкий акцент, неуловимый, как запах болотных цветов. — Наш благородный друг, — он указал на Карлоса легким взмахом белой ладони, — рассказывал мне, какой вы неустрашимый рыцарь; проломать голову жандармам ради друга! Я вас очень уважаю за этот поступок. Я сам делал то же в былые дни, — прибавил он со вздохом.

— В девяносто восьмом году? — дерзко спросил я.

Глаза ирландца сверкнули. Для него девяносто восьмой год был героическим воспоминанием юности. Мой вопрос нисколько его не задел. А мне хотелось его уколоть — меня раздражал его несколько покровительственный тон.

Старый дон мирно дремал, обратив лицо к потолку.

— Теперь я вам сделаю честное предложение, — вдруг сказал О’Брайен, выдержав мой дерзкий взгляд. — Мне говорили, что вы сепарационист. Отлично, мне это нравится. Ведь я ирландец, и голова моя оценена. Вас также разыскивают — за оскорбление адмирала. Мы можем работать вместе.

Я в первый раз определенно услышал, что уже издан приказ о моем аресте. О’Брайен, верно, слышал это от Рамона — а Рамон знает все. Эта мысль не выходила у меня из головы, пока маленький ирландец распространялся о том, как выгодно в наши дни снаряжать приватиры под мексиканским флагом. Самые лояльные испанцы острова Кубы не видели греха в причинении ущерба Англии, хотя бы даже под мексиканским флагом, легальное существование которого ими не признавалось. Англичане в конце концов потеряют свои колонии.

— Вы дворянин, — говорил О’Брайен, — я не предложил бы вам ничего низкого. Виднейшие граждане Гаваны заинтересованы в этом деле. Наши шхуны стоят в Рио-Медио, но я не могу всегда присутствовать там лично.

От удивления у меня отнялся язык. Я посмотрел на Карлоса. Он молча наблюдал за нами. Девушка нежно гладила ящерицу. О’Брайен, хитро поглядывая на меня, качался в своей качалке… Чего я хочу? — спрашивал он. — Видеть жизнь? Он предлагает мне настоящую жизнь, достойную такого удальца, как я. И потом — ведь я наполовину шотландец. Неужели я забыл обиды моей родины? Неужели забыл сорок пятый год?

Вдруг за нами раздался голос молодой девушки: "О чем вы спорите, кузен?"

— Сеньорита, я приглашаю вашего кузена в Рио-Медио, — почтительно доложил ей О’Брайен.

Девушка обратила на меня испытующий взгляд своих больших серых глаз и снова опустила ресницы. Ящерица лежала неподвижно.

Меня взорвало.

— Какое право вы имеете говорить за меня, сеньор судья? — сказал я как мог лучше по-испански.

Девушка опять взглянула на меня.

— О, я вправе говорить за вас, — ответил О’Брайен по-английски. — Вы в западне. Вы должны бежать с Ямайки и не можете вернуться на родину. И здесь и там вы будете одинаково "желанным" гостем.

Я был подавлен. Он протянул мне толстую, белую руку и понизил голос:

— Я предлагаю вам якорь спасения. Вы поможете нам, а мы вам. Нам без вас легче обойтись, чем вам без нас. Нам просто нужен человек, которому бы мы доверяли. У нас был такой — Николс. Помните второго штурмана на "Темзе"? Он был не кто другой, как Никола Эль-Демонио; но больше он им не будет — не стану вам объяснять, почему. Это длинная история.

Я живо вспомнил предостережения больного штурмана из Новой Шотландии. Вспомнил его желтое лицо и пальцы, похожие на когти.

О’Брайен улыбнулся.

— Николс жив и здоров, но все равно, что мертв. Он выдохся. Он был дьяволом, а теперь ноет, как баба. — В голосе ирландца звучало горькое презрение. — Он стал бояться англичан. (Пустяки! Я им выдал тех семерых грешников, которым сегодня пришлось умереть без причастия.) Итак, вы можете занять место Николса — и даже лучшее место, чем его. Мы будем вам хорошо платить: щедрую долю того, что вы захватите.

Я рассмеялся ему в лицо:

— Вы очень ошибаетесь относительно меня.

О’Брайен наклонился вперед. Презрительная нотка в его голосе сменилась глубокой страстностью. Он вытянул руку; брови сдвинулись. Он был настоящим заговорщиком.

— Я делаю это во имя Ирландии. Каждый взятый нами корабль, каждая подымающаяся здесь жалоба — есть удар и отмщение тем, кто душит и разоряет мою дорогую родину. — Но он тотчас овладел собою и спокойно продолжал: — У вас есть свои причины стремиться к отложению от Англии. Мне все равно — какие. Присоединяйте вашу Ямайку к Соединенным Штатам. Это меня не касается. Но вы будете набивать карманы, а я буду ликовать — за месть тем еретикам-протестантам, которые унизили мою веру.

Не задумываясь, я воскликнул:

— Я не изменю моей родине!

И вдруг, к своему огорчению, я заметил, что разбудил старого дона. Он спокойно пошевелился в качалке и поднял руку.