Мистика московских кладбищ - Юрий Рябинин

В Народный университет Шанявского могли поступить слушатели без различия их национальной или религиозной принадлежности. В то время как в государственных Императорских университетах для инородцев и иноверцев существовали строгие квоты. Особенное недовольство эта система квот и ограничений вызывала у российского еврейства, среди которого было особенно много небездарных молодых людей, желающих получить высшее образование. Учиться за границей могли позволить себе очень немногие евреи. В Народном же университете Шанявского и образование было довольно высокого уровня, и плата — сорок пять рублей в год — более чем умеренная. Вот почему среди слушателей университета Шанявского значительную часть составляли инородцы и иноверцы.

В Народном университете преподавали одни из лучших российских профессоров и ученых начала XX века: химик А. Е. Ферсман, основоположник гидро- и аэродинамики С. А. Чаплыгин, философ Г. Г. Шпет, историк Д. М. Петрушевский, литературоведы Н. Л. Бродский и Ю. И. Айхенвальд. Курс лекций по истории Римской империи в университете читал В. Я. Брюсов. В 1911 году многие профессоры Московского университета в знак протеста против решения министра народного просвещения Л. А. Кассо предоставить полиции по своему произволению вмешиваться в жизнь студентов, чего никогда прежде не было, подали в отставку и перешли в Народный университет. Среди них были выдающийся русские ученые — биологи К. А. Тимирязев, В. И. Вернадский, Н. К. Кольцов, химик Н. Д. Зелинский, физик П. Н. Лебедев и другие.

Действовал Народный университет недолго, — в 1918 году он был закрыт. В советское время здание на Миусской площади занимала т. н. Высшая партийная школа при ЦК КПСС. Сейчас оно принадлежит РГГУ (Российскому государственному гуманитарному университету).

На Алексеевском кладбище похоронен художник Илларион Михайлович Прянишников (1840–1894). Большинство его картин находятся в Третьяковской галерее: «Гостиный двор», «Жестокий романс», «Спасов день», «Чтение письма в овощной лавке» и другие. Неподалеку друг от друга на кладбище стояли когда-то два больших креста — черного гранита на могиле архитектора Александра Степановича Каминского (умер в 1897), автора проекта Купеческой биржи на Ильинке, и белый мраморный — на могиле профессора Московского университета Федора Алексеевича Слудского (умер тоже в 1897). На кладбище также были могилы тайного советника Ф. Ф. Вигеля, писателя С. А. Юрьева, художника С. И. Васильева, профессоров Ф. Е. Орлова и М. С. Корелина, академика архитектуры В. Н. Карнеева, московских полицмейстеров Н. И. Огарева и A.A. Власовского.

Находилась где-то здесь и могила крупнейшего российского психиатра Сергея Сергеевича Корсакова (1854–1900). Этот ученый, кроме того, что он внес огромный вклад в медицинскую науку и в здравоохранение, основал московскую школу психиатров, был еще и редкостным филантропом. Долгое время Корсаков председательствовал в Обществе пособия нуждающимся студентам Московского университета, профессором которого он был с 1857 года. После открытия психиатрической клиники на Девичьем поле он неоднократно на личные средства покупал для нее оборудование, всякие приборы, полностью на свой счет составил библиотеку. Доходило до того, что он оплачивал покрытие полов линолеумом в некоторых помещениях клиники. В 1949 году перед зданием был установлен памятник С. С. Корсакову, работы известного скульптора С. Д. Меркурова.

Корсаков также был и одним из инициаторов создания главных русских психиатрических центров — Алексеевской больницы для умалишенных и Центрального полицейского покоя для душевнобольных (нынешний НИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского).

Коллега Корсакова невропатолог Г. И. Россолимо так говорил о покойном своем старшем товарище: «Его дивный облик трудно вылепить из такого материала, как мысль: даже мысль бедна, груба и недостаточно пластична, потому что ум отказывается понять, каким чудом этот человек был сотворен из солнечного луча и стали». Любопытно, что клиника, получившая в 1938 году имя Корсакова, находится на улице, которая с 1961-го называется именем Россолимо. Так вот после смерти сошлись навсегда на Девичьем поле двое ученых.

После революции кладбище постигла печальная участь. В 1919 году вышло постановление, запрещающее погребение умерших на кладбище Алексеевского монастыря. Правда, как рассказывают старожилы, изредка хоронили здесь и до 1930-х годов. А в 1930-е монастырь был совершенно упразднен, стены с башнями и вратами снесены, а здания, в т. ч. и церкви перестроены в соответствии с новым их назначением, причем церковь Воздвижения, XVIII века, была перестроена столь основательно, что уже нет возможности ее восстановить в прежнем виде.

Вместе с монастырем было ликвидировано и кладбище. Если ликвидацию монастыря еще как-то можно объяснить богоборческой политикой советской власти, проводимой в 1920–1930-е годы, то уничтожение кладбища вообще трудно чем-либо объяснить. Тем более что большая часть его территории до сих пор ничем не занята. Опять же, по рассказам старожилов, кладбище попало в немилость, во-первых, из-за того, что там было похоронено много «мироедов» и «царских сатрапов», а во-вторых, большинство могил в Алексеевском монастыре остались вовсе без призора со стороны родственников похороненных. И кладбище еще в 1920-е имело довольно-таки запущенный, бесхозный вид, что давало власти дополнительное моральное право ликвидировать его. Но это легко объясняется: приходить на кладбище и ухаживать за могилами каких-нибудь «врагов народа» — тайных советников, полицмейстеров, означало подвергнуть себя возможным репрессиям. Поэтому многие старались не показывать вида, что под роскошной кованой часовней или под гранитным распятием покоится их близкий. А уже власть распорядилась с кладбищем по-революционному решительно: надгробия были пущены на нужды народного хозяйства — гранит разрезался на облицовочную плитку и на бордюрный камень, часовни и оградки шли во вторчермет на переплавку, самые могилки совершенно сравнивались с землей, а на территории затем был устроен парк. Кажется, на всех закрытых и ликвидированных кладбищах останки некоторых известных людей эксгумировались и погребались заново где-то. О том, что кого-то перезахоронили с Алексеевского монастырского кладбища, сведений нет. И очень даже возможно, что до сих пор где-нибудь возле церквей или прямо под асфальтом третьего кольца лежат кости Вельтмана, Каткова, Шанявского, Прянишникова, Каминского, Корсакова.

В начале 1980-х годов парк, устроенный на кладбище Алексеевского монастыря, был рассечен широкой трассой третьего кольца. Когда строители прокладывали дорогу, вместе с грунтом в экскаваторный ковш нередко попадались надгробия, об ломки подземных склепов, полуистлевшие гробовые доски, самые скелеты. Благодаря этим раскопкам местные мальчишки могли на практике совершенствовать свои знания в области анатомии: они находили на стройке черепа, бегали потом с ними повсюду, как оглашенные, приносили их в школу и пугали одноклассниц. Совершенно не исключено, что им попался череп генерала Шанявского, — так, может быть, и спустя многие годы после смерти основатель Народного университета послужил делу народного просвещения.

Теперь бывшее монастырское кладбище поделено надвое: меньшая его часть находится с внутренней стороны третьего кольца возле церкви Алексия Человека Божия (XIX в.), а большая — с внешней стороны, у церкви Всех Святых (XIX в.). И вот эта часть — с внешней стороны кольца — вполне может вновь сделаться действующим кладбищем. Недавно там была построена поминальная часовня. А уже в самое последнее время — в начале 2000-х годов — неподалеку от часовни появилось несколько деревянных крестов. Под ними покоятся умершие насельники богадельни Всехсвятского прихода. Среди прочих, здесь похоронена монахиня Серафима (К. А. Розова), почившая в 2001 году на сто первом году жизни! И уже совершенно потрясающе, что эта немолодая, прямо сказать, красносельская прихожанка в год выпускала по книге! Эта старица была настоящей достодивностью не только отдельно взятого прихода, но, может быть, и всей Москвы.

Где-то в начале 1920-х епископ Вассиан (Пятницкий), причисленный впоследствии к лику святых, благословил двадцатилетнюю Ксению Розову монашествовать. А вскоре она приняла и самый постриг с именем Серафима. В те годы даже икону иметь дома было небезопасно, а уж монашествование считалось вообще чем-то вроде шпионажа. Матушка Серафима закончила когда-то Высшие Литературные курсы, и, хотя впоследствии стала медицинским работником и даже кандидатом мед-наук, она всегда, до последних дней своих, была литератором, настоящим литератором, для которого не существует возраста, которому творчество лишь придает сил и продлевает годы. Матушка каждый год, начиная с 1997-го, выпускала по объемистой книге — Православному церковному календарю-святцам, причем сама писала многие статьи для этих изданий. Незадолго до смерти она закончила книгу о своем духовном наставнике — новомученике Вассиане (Пятницком). И еще она всю жизнь изучала творчество A.C. Пушкина. В частности, незадолго до смерти матушка Серафима выпустила брошюру «Святитель и поэт», в которой она еще раз вспомнила историю стихотворного диалога о смысле жизни между митрополитом Филаретом (Дроздовым) и A.C. Пушкиным.