Плачь, Маргарита - Елена Съянова

На этих мыслях Роберт, впрочем, поморщился, по-настоящему это его не волновало. По-настоящему он боялся другого — сорваться окончательно и потерять те крохи уважения к себе, за которые он временами отчаянно цеплялся.

Заснеженный сад за окнами уже тронули первые сумерки, а Роберт все маялся в гостиной, с отвращением глядел в готические зеркала, потягивался в креслах и, подсев к роялю, наигрывал мельком услышанные легкомысленные французские песенки. Он не узнавал себя… Его девиз был — принять решение и выполнять! С одним уточнением: решение может быть абсурдным, но выполнение — абсолютным. Так он заявил однажды на совещании у фюрера, и это немедленно было принято всеми как «принцип вождя».

Решения не было. Если и было, то только — бежать, бежать прочь сломя голову… Он вздрогнул, услышав твердые, быстрые шаги, и встал. Вошла Маргарита. Она остановилась в центре комнаты и вздернула подбородок.

— Поскольку все уехали, брат считает, что я должна вас развлекать. Извольте, я готова! Что вам угодно — рождественский стишок, песенку или танец? Или все подряд? С чего начать? — Она сделала еще несколько шагов. Ничего в этой раздраженной девушке не осталось от сказочной Гретхен.

— На кого вы сердитесь? — спросил он.

— На себя! Зачем вы остались? Мой брат проповедует какую-то иную религию, новый мировой порядок, а сам задержался в прошлом веке. Мои родители гораздо современней. Ну зачем вы остались? — повторила она с досадой, в которой слышались слезы.

Он молча протянул руку. Грета подошла, не понимая, но сделала то, что не требовало объяснений, — подала ему свою, и он несколько секунд держал ее пальчики. Потом она отняла руку и нахмурилась.

— Извините. Я не знала. Что с вами?

— Простуда, наверное.

— У вас болит горло, голова?

— Да, немного.

Она подошла к роялю, потрогала пальцем клавиши. Одна звякнула слегка. «Видел бы меня сейчас кто из боевых товарищей, — думал Роберт. — Они бы лопнули со смеху. Но что делать, если последняя достойная девушка, за которой я романтически ухаживал, была моя тридцатисемилетняя жена… А ведь они чем-то похожи, — вдруг поразился он, — та тоже то сердилась, то делалась очень нежна».

— Хотите, чтоб я поиграл? — спросил он. Маргарита нервно повернулась.

— Руди сказал…

Ох уж мне этот Руди! Роберт стиснул зубы, но улыбнулся.

— Ваш брат предпочитает Моцарта. Это, кажется, его любимое… — Он сел к роялю и заиграл «Маленькую ночную серенаду».

— Нет, не нужно… — Она чуть дотронулась до его плеча. — Пожалуйста.

— Вам не нравится? Я теперь редко играю. Растренировался. Но мне больше нечем вас развлечь.

— Меня не нужно развлекать. И мне очень нравится. Я только не понимаю, — она отошла к окну и стояла вполоборота к нему, — я не понимаю, зачем вам эта политика. Вы же музыкант.

— Нет, и никогда не был. Она пожала плечами.

— Я не понимаю.

«Нечто подобное я недавно говорил Рудольфу, — усмехнулся про себя Роберт. — Что же он мне тогда ответил? Да, что-то о воле и вере».

— Эта политика, как вы ее назвали, — всею лишь стремление изменить печальную участь Германии, — сказал он.

— Насильственным способом?

— А что в нашем мире совершается иначе?! Другого способа у природы нет. Через силу к радости!

— Быть жертвой — меньший грех.

— Случается, что, рождаясь, дитя губит свою мать. По-вашему, оно грешно?

— Младенец действует бессознательно. Им движут силы природы.

— Они движут и нами. Государства, как люди, рождаются и умирают. Вот и новая Германия должна родиться. Сама природа вытолкнет ее из чрева Европы, которая при этом вполне может и… отдать концы.

— А если Бог решит иначе? Если во время несчастных родов он решит сохранить мать?

— Бог? Мы в этой гипотезе не нуждаемся. Она неприняла шутки:

— Нет Бога — нет и греха. Нет греха — нет и кары за него. Что же вы оставляете?

— Право сильного.

— Сильного без разума? Сильного без души?

— Разум — это воля вождя. Душа — его вера.

— Его? — Она отвернулась от окна со странной улыбкою.

Роберт понял, что охотники возвращаются. Он ясно представил себе Адольфа в нелепой меховой шапке и огромных мохнатых сапогах.

— Что ж, Христос ходил в рубище, обдирая босые ноги о камни Иерусалима.

— Христос? Но ведь вы в этой «гипотезе» не нуждаетесь!

— Не путайте Бога с мессией. В нем мы нуждаемся, как никто иной!

— Но кем же он послан?

— Природой.

— Природой, без разума и души? Что это такое?

— Не более чем соединение молекул. А душа — энергия их движенья. Разве вам не объяснили этого в школе?

— А если… природа пошлет другого мессию?! И он скажет, что мы, арийцы, — низшая раса, пригодная лишь для того, чтобы пасти скот иудеев и возделывать поля славян?!

— Что-что?

— Разве не являлись уже миру безумцы, пророчившие власть одним и рабство другим? И где они теперь — империи Александра, Цезаря, Тамерлана? Где наполеоновский рейх? Что осталось от них кроме пластов человеческой плоти?! Я где-то читала, что оазисы в пустыне — это кладбища прошедших некогда армий. Превратите Европу в пустыню с оазисами? А вы не боитесь, что арийский оазис будет цвести пышнее всех?!

— Что? — Роберт про себя присвистнул. Ай да девчонка! Вот это страсть! И как похожа на брата! Такой же обманчиво дремлющий вулкан! Чтобы скрыть возбуждение, он повернулся к роялю и, поскольку послышался шум и веселые голоса ввалившейся в дом компании, заиграл марш тореадора из «Кармен». Под эту бодрую музыку и появились первые улыбающиеся «охотники», румяные с мороза и шутливо переругивающиеся Геринг и Ангелика. Увидав Грету у окна и Роберта за роялем, они резко остановились и в первый момент даже как будто попятились назад.

— Много белок настрелял? — спросил весело Лей.

— О да! — смеялся Геринг.

— Герман не промазал ни в одну, — заметила Ангелика.

— С таким оружием, какое у меня было, промахнуться немыслимо!

— Да, у Фридриха первоклассные стволы, — согласился Роберт.

— Безусловно, только я-то стрелял из пальца, старина! Вот из этого! — Геринг поднял указательный палец. — Наши дамы пожелали создать новую партию — беличьих пацифисток. А фюрер объявил себя вегетарианцем.

— Ничего, друзья мои! — воскликнул вошедший следом за ними Фриц Гесс. — Мои егеря уже пустили собак, и завтра я обещаю вам полную компенсацию за моральный ущерб.

Только сейчас поняв, что произошло, Роберт захохотал; вслед за ним рассмеялись и остальные.

— Лей, как всегда, показывает, что он умнее всех, — сказал Геринг жене. — Воображаю, как он пыхтел тут вокруг малышки Марго, пока я гонял белок. Ничего, завтра я возьму реванш!

За ранним ужином обсуждали стратегию охоты на кабана. По тактическим моментам высказались лишь четверо; остальные задавали вопросы. Четвертым, помимо известных охотников Геринга, старшего Гесса и Лея, оказался Борман, и в этом деле проявивший должную осведомленность. Дамы помалкивали. Эльза пыталась что-то сказать по поводу природного феномена, но мужской азарт рос в геометрической прогрессии. Даже Геббельс, обычно сторонившийся физических нагрузок, слушал чрезвычайно внимательно, и глаза его азартно блестели. Пожалуй, единственным, кто был по-настоящему равнодушен к предстоявшему действу, оставался Рудольф Гесс.

— Как, имея такого отца и традиции, не сделаться охотником! — недоумевал Геринг.

— Да, я не любитель. Это правда, — несколько смущенно соглашался Рудольф. — Ничего не нахожу в этом. Загнать живое в угол, убить в упор… Что за удовольствие!

— А если это живое в три центнера весом и с клыками по полфута каждый! Разве в подобном поединке ты не ощущаешь себя Зигфридом?!

— У Зигфрида не было двустволки.

— Ты же альпинист! Ты знаешь, что такое азарт! — не унимался Геринг.

Мой дед, бывало, ходил на кабана с одним кинжалом, — вздохнул Фридрих Гесс. — Пока собаки держали зверя, он в два приема перерезал сухожилия на передних ногах, а когда тот тыкался рылом в снег, вонзал другой — в шею. Есть еще прием — принять всю тушу на длинный нож, но… это уж из области фантазий. Да и зверь должен быть некрупный. Нет, в этом деле хорошее ружье верней всего.

— У вас есть такие ножи? — вполголоса спросил Лей.

— У меня отличная коллекция старого оружия! — похвастался Фридрих. — Правда, я держу ее на чердаке. Но если хотите, я вам покажу.

Коллекцию выразили желание смотреть все, и гостиная на два часа превратилась в подобие средневекового арсенала. Шпаги, пистоли, арбалеты, аркебузы, кинжалы с вделанными в рукоятки потускневшими от времени рубинами переходили из рук в руки с комментариями хозяина и массой исторических справок, которые компенсировали младшему Гессу отсутствие охотничьего азарта.